К этим-то святым мощам, удивительным образом сохранившимся с домонгольских времен, я с благоговением приложилась и вышла из храма. Стало радостно оттого, что неожиданно дотоле неизвестные мне князья привели к себе и, считай, неожиданно благословили на написание книги о святых воинах. Они ведь тоже были святыми воинами.
– К Илье Муромцу можно и не ехать… – сказала я, когда все снова собрались в машине. – Давайте лучше по Мурому поездим: тут еще столько монастырей и храмов…
Валера и Лена чуть было не согласились.
– А чудо? – вскрикнул Игорек. – Мы же не были в доме Ильи Муромца. Поехали, поехали…
Детскую надежду посрамить было нельзя: отправились «за чудом». По обеим сторонам дороги пейзажи были вполне обычные для средней полосы России: сосновые и смешанные леса, березки, перелески… Знаменитые в народных сказках и древних преданиях дремучие муромские леса воспламеняют воображение русских литераторов даже и доныне:
В заповедных и дремучих страшных
муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
и в проезжих сеет страх,
Воет воем, что твои упокойники.
Если есть там соловьи – то разбойники.
Страшно, аж жуть!
В старину, как писали, муромские леса представляли из себя непроницаемую дикую пустыню с поросшими мхом сыпучими песками, частым ельником, непроходимыми болотами и мрачными полянами, заваленными поколениями исполинских сосен, выросших и упавших тут же…
– Теть Наташ, рассказывайте дальше! – попросил Игорек.
Вера сидела молча, если не сказать – отрешенно.
– Знаете, какими непроходимыми и дикими в старину были муромские леса? – сгустила я краски. – Купец, например, отправляясь в Муром, прощался со всеми родными, как перед смертью. Но когда благополучно добирался до места, обязательно служил благодарственный молебен Муромским чудотворцам Петру и Февронии.
– Ура! Мы тоже на молебне были. Папа еще торопил, и Вера не хотела стоять, а я ни за что не хотел уходить! – довольный собой сказал Игорек. – Пап, ты понял?
– Понял, понял, – отозвался папа-водитель. – Молитвослов ты наш!
– У меня живот перестал болеть… – удивилась Верушка.
– А у тебя что, живот болел? – обернулась обеспокоенная мама.
– Да, вдруг заболел… – ответила без обычного задора Верушка. – Прям даже вырвать хотело на молебне. Иго-гошка не врубался, как было плохо.
– Молодец, Вер, ты как мученица терпела, – похвалил Игорек.
– Сам так помучься, а потом говори, – возразила Верушка. – А у тебя никакого чуда и не было.
– Ну и что? Еще будет, – обиделся Игорек.
Пришлось вмешаться и прекратить спор:
– Значит, так. Мериться чудесами – последнее дело. Скажите: слава Богу, и все! Ясно?
Дети нахохлились. Как-то надо было поднимать настроение.
– Знаете, что я узнала про святых муромских князей Константина и его сыновей Федора и Михаила? Они целый народец муромский к Богу привели. Главное – не огнем и мечом, а своей крепкой верой, делами и молитвой. Этому всем надо у них учиться.
– На обратном пути обязательно заедем, да пап? – заинтересовался Игорек. – А Илья тоже у них учился?
– Думаю так: Илья Муромец вполне мог застать в живых свидетелей чуда обращения муромских язычников к христианскому Богу. Наверно, еще очень долго они рассказывали всем желающим о подвиге святых князей. И Илье с самого детства так запали в душу рассказы про князя Константина и его сыновей, что он решил им подражать. Как и у них, у Ильи было чистое сердце, вера и сила. А сила для христианских подвигов какая нужна?
– Сильная! – не задумываясь, ответил Игорек.
– В точку, – воскликнула я. – Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас – так мы поем Трисвятое…
– На утренней молитве, – уточнила Верушка.
– И на богослужениях… Святый Крепкий означает Святой Сильный, это обращение ко Второму Лицу Святой Троицы Иисусу Христу. Ты, Игорек, молодец, чувствуешь: без силы Христа христианских подвигов не совершишь. – Я пожала его ладошку. – Вот с этой-то силой, которую сообщили ему калики перехожие, Илья Муромец отправился в стольный Киев-град. Поскакал он прямоезжею дорогою, по которой все боялись ездить, потому что там орудовал Соловей-разбойник. Встретив этого Соловья-разбойника, Илья бесстрашно вступил с ним в единоборство и победил. Пристегнув пленного к стремени, повез с собой в Киев к князю Владимиру. И вот представьте: приехал Илья в Киев и сразу попал на пир. Его, крестьянского сына, встретили как равного в княжеском дворце и посадили за один стол с князем и его дружиной. За что ему такая честь?
– За то, что Соловья-разбойника поймал. – Игорек крикнул первый.
– Он прямоезжую дорогу на Киев очистил, никто не мог… – ответила Верушка.
– Молодцы! – похвалила я. – А еще Илья Муромец победил «силищу великую», от которой было черным-черно на земле. Богатырь стал ее конем топтать да копьем колоть.
– Что еще за «силища великая»? – спросил Игорек.
– Так в былинах называли тогдашних врагов Руси – половцев… Их собралось около Чернигова видимо-невидимо.
Я опять смутилась: где правда, где вымысел про Илью Муромца? Как совместить реальных половцев с Соловьем-разбойником? Только если принять утверждение исследователей, что Соловей-разбойник – это олицетворение не сдавшегося окончательно язычества на Руси, с крещения которой прошло не более полутора веков…
– После победы над черной силищей звали Илью быть в Чернигове воеводою, но богатырь отказался от этой почетной должности. Вот какой скромный был былинный Илья Муромец. Получив силу чудом, он никогда не считал ее своим личным приобретением, но пользовался как драгоценным даром, принадлежавшим всему русскому народу: служил ему бескорыстно, испытывая великие скорби и лишения. Когда собирался Илья на свои богатырские подвиги, его родители дали сыну завет не проливать крови христианской. Никогда богатырь не вступал в битву из удальства или в пылу гнева. Дарованную ему от Бога силу он употреблял только на защиту своего отечества или восстановление справедливости. Ясно?
– Да, – тяжело вздохнул Игорек и мечтательно произнес. – Если бы я вдруг увидел Илью Муромца, расспросил бы у него, как стать святым.
– Да ты б ничего не понял! – засмеялась Верушка.
– Это ты не поняла бы! – мальчишечка стукнул кулаком по сестринской коленке.
– Мам, он опять дерется! – закричала сестра.
Валера свернул к обочине, остановился и сурово сказал детям:
– На выход! Проветритесь!
Нехотя Верушка и Игорек вылезли из машины наружу. И тут мы, взрослые, дали волю своим эмоциям:
– Вы подумайте: святым хочет стать! Не юристом, не бизнесменом, не компьютерщиком! Святым! Откуда у него это? – прослезилась мама. – Только бы не передумал…
Довольный папа многозначительно молчал, а я сказала:
– Будущее России, детеныши наши дорогие… – И тоже прослезилась.
– Залезайте, – через пять минут крикнул водитель нашему будущему.
Дети тихонько сели на свои места, и мы поехали дальше.
Наконец промелькнул дорожный знак: «Карачарово», вскоре увидели сверкавшую позолотой главу церкви. Решили зайти. Скромный храм прятался в зелени старинного сельского кладбища. Настенная табличка указывала, что церковь, построенная в 1845 году, посвящена мученикам Гурию, Самону и Авиву. Пока Игорек читал по слогам название церкви, из нее вышла служительница и стала закрывать входную дверь.
– А нас не пустите? – спросила я.
– Что ж вы так припозднились… Не могу, с внучком надо сидеть.
– А кто эти Гурии? – смешно спросил Игорек.
Ему бабушка служительница не могла отказать, рассказала:
– У нас тут мор чумной был, давненько… Много людей поумирало от чумы и холеры. Тогда один муромский мещанин, Гурий Сенцов, дал обет, что продаст все свое имущество и построит храм, если Господь сохранит его семью. Видать, никто не умер. А Гурий – его ангел был. Вот он и построил церковь.
– Ангел? А Самон этот кто был? И Авив? – доискивался истины Игорек.
– Кто-кто!? Святые, – улыбнулась она. – Ты вот что… Скажи папке с мамкой, чтобы вечером сюда заехали, батюшка будет, спросишь у него… А еще у нас образ преподобного Илии Муромца с частицей его мощей. Из Киева нам прислали, из лавры.
– Скажите, а ваш карачаровский Илья Муромец и лаврский – одно и то же лицо?
Женщина посмотрела на меня с удивлением, не сразу нашлась, что ответить.
– Не сумлевайтесь, – строго сказала она и стала рассказывать про Муромца, словно о своем хорошем знакомом. – А вы, значится, так… едете все прямо, потом будет спуск к реке, на холме слева церква Троицкая порушенная стоит. После исцеления-то наш богатырь первым делом что? Отправился помогать батюшке корчевать пни. Руками-то их из земли вырывал и бросал с высоких холмов прямо в Оку. Пней было многонько, целый остров в течении реки сделался. А для Троицкой-то церкви со дна Муромец наш достал дубов мореных. Вишь, на них до сих пор церковь стоит. Около нее там найдете источник: бьет ключом. Тоже нашему богатырю слава: от скока его коня Бурушки сделался.
– От какого скока, бабушка? – удивился Игорек.
– Как от какого, внучок? Конь Илюши нашего Муромца прыгал высоко да далеко. Скакнет раз – вот тебе и скок. Скакнет – и от удара копыт о землю начинает источник бить. С тех пор и бьет. Окунитесь – телу во здравие, душе во спасение, деточки.
Игорек с Верушкой стали тоже «бить копытом» – поскорее хотели все увидеть.
Доехали до Троицкой церкви – разрушенная, кирпичная, постройки века девятнадцатого. Под ней, что ли бревна Муромца лежат? Почему же дал ее разрушить? Детям захотелось полазать по развалинам, но мы не разрешили: ведь это поруганная, но святыня.
Доехав до берега Оки, остановились. Подозвали парнишку, спросили, где искать Приокскую. Он махнул вдоль берега и добавил:
– Могу показать дуб, на котором сидел Соловей-разбойник.
– Покажи! – закричали дети.
– Какой еще Соловей, он за тыщу километров отсюда разбойничал! Врешь и не краснеешь, – отчитала я.
– Как хотите! – засмеялся парнишка и, посвистывая, отправился по своим делам.
Мы пытались проехать по Приокской, но это «прямоезжая дорога» была не асфальтированной, и лужи в некоторых местах оставались столь же глубоки, как в старинном уездном городе. Оставив машину в начале улицы, наша небольшая компания пошла пешочком вдоль длинного порядка домов вдоль Оки. Пейзажи живописные: справа дома, некоторые, видно, в позапрошлом веке построенные. За домами поднимались холмы, слева за баньками и сарайчиками просматривалась широкая вольная река. Никакой спешки, даже листья на деревьях не шевелились, гуси в луже чуть не засыпали… Народу ни души. Посидели мы на чьей-то скамеечке. Даже говорить не хотелось, будто в сказочное сонное царство попали.
– А вдруг сейчас Илья Муромец откуда-нибудь скакнет на своем Бурушке… – поймал настроение Игорек. – Да?
– Глюки у тебя? – съязвила Верушка. – Пошли уже дом искать…
Улица Приокская в Карачарове, наверно, была главной. Во всяком случае – длинной. Мы, кажется, километра два вдоль нее прошли, пока наконец не увидели этот заповедный номер 279. Обычный, ничем не примечательный деревенский дом. На фасаде прибита деревянная художественной резьбы табличка: «Дом Гущиных. На этом месте, по преданию, стояла изба славного богатыря Ильи Муромца».
Какое-то шевеление во дворе Гущиных происходило.
– Хозяева! – крикнула я. – Хо-зя-ева!
На наш голос подошел к забору коренастый мужичок в полосатой майке – по-летнему.
– Милости просим… Заходите… – предложил он.
– Мешать вам будем, – чуть не хором ответила наша компания.
– Не помешаете… – ответил улыбчивый коренастый мужичок. – Потопчите муромскую земельку-то. – И сам распахнул калитку.
Я подумала: рекламный трюк. Зачем ему посторонние в доме? Экскурсия за деньги? Мы гуськом вошли во двор.
– Неужели в этом доме Илья Муромец жил? – спросил Игорек.
– Не в этом, – улыбался мужичок, – столько изб на этом месте сменилось за восемь-то веков…
– А вы кто? – в упор спросила Верушка.
– Мы потомки…
Мужичок разговаривал, не отрываясь от дела: мешал цемент, накладывал раствор в большое ведро и подавал его наверх, где другой клал кирпичную стену пристройки. Валера, поглядев на его ловкие движения, восхищенно прошептал:
– Он эти ведра с цементом, как ковшики, кидает.
Мы стояли молча, оглядывали двор: ничего примечательного.
– Секундочку подождите, в сад вас проведу, – сказал мужичок. Закинув очередное ведро наверх, он вылил на себя из ведра ковш воды, утерся полотенцем. – Пойдемте, гости дорогие.
Вышли на задний двор. За ним и был сад – на крутом склоне холма. Взбираться было нелегко, но, когда мы оказались наверху, панорама открылась удивительная и захватывающая. Мы будто летели на воздушном шаре: вон Ока, видная далеко в обе стороны, ажурный мост из множества ферм, до самого горизонта заокские дали, снующие по реке катера, кораблики и баржи, видная как на ладони длиннющая, Приокская улица, остов Троицкой церкви… А надо всем этим бесконечный серо-голубой шатер неба с причудливыми облаками. На минуты из-за облаков показалось вдруг желающее закатиться солнце и залило теплыми лучами всю окрестность. Мы завороженно молчали.