– Везет вам, такая красота, – вздохнул Игорек…
– То-то и оно! Святая Русь. Телевизора наш Зворыгин тогда еще не изобрел, времени у людей было много, да? Вот Илья лежал у окошка и на природу глядел, пока хворал. Такая природа душу лечит. И хоть воевал потом, но жизнь-то монахом кончил. Это все от красоты наших мест, да… Я сюда часто забираюсь, за все семьдесят лет не надоело.
– Вам семьдесят лет? – поразилась Лена. – Я думала, лет сорок—сорок пять…
– А что ж, – хитро прищурился мужичок. – Живем на воле, трудимся, пока силы имеем. Спускаемся? Вы яблочки-то мои поднимайте, а если на дереве достанете – рвите: вкусный сорт, штрифель, осеннее полосатое. Берите-берите.
– Да у нас у самих столько яблок в этом году, не знаем куда девать… – начала было я, но ладный мужичок обрезал:
– Мои яблочки от Ильи Муромца, не побрезгуйте.
Детям только того и надо было – пошарить в траве, по упавшим яблокам, от которых было красным-красно на земле. На яблонях краснелось лишь на верхушках. Меня снова кольнула неприятная мысль: мужичок в сезон хочет нам яблоки продать. Как зимой – снег.
Мы осторожно спустились вниз, Игорек и Верушка набирали яблок наверху. Около дома остановились, ожидая их.
– А как вас зовут? – спросила мама.
– Гущиными. Все Гущины. Нравится нам это имя, от богатырского рода Ильи Муромца происходим.
– А у вас есть какие-нибудь доказательства? – спросила я.
– Народное предание, – не задумываясь, ответил Гущин. – У нас, у Гущиных, наследственно в роду все имели недюжинную, как говорится, силу. Мой дед мог везти груженый воз, который лошадь сдвинуть с места не могла. Вы сюда шли, видели, как в начале улица поднимается? В том месте, бывало, выпрягали лошадь и запрягали деда.
– Игорь, Вера, быстрей сюда, все интересное пропустите! Бегом, бегом! Подождите, не рассказывайте, – попросила Лена.
Дети притащили целую гору яблок в Игорешкиной куртке.
– Да вы что! – всплеснула мама руками. – Это же неприлично!
– Прилично, пусть берут, кушают на здоровье… – обрадовался Гущин и сказал загадочную фразу: – К нам не так много приезжают пока… Только те, кто знает… Ну ничего, церковь вот восстановим. Тогда уж Илья Муромец на всю Россию снова прогремит.
Да, и потекут денежки, опять кольнула меня дурацкая мысль…
Гущин повторил детям рассказ про деда и про другого Гущина, жившего в конце XIX века, которому было запрещено участвовать в любимой забаве мужиков – кулачных боях. Он запросто с одного удара мог насмерть зашибить любого бойца.
Чтобы испробовать силу, Гущин предложил детям повисеть на нем. Он взял трубу, перекинул коромыслом через плечо и попросил детей прицепить к ее концам. Игорек и Верушка повисли на трубе с двух сторон, и Гущин на поднятой руке стал носить их по двору. Дети, что называется, визжали от восторга.
Наконец мы распрощались. Никаких денег Гущин не взял.
Мне было стыдно за свои мысли, хорошо, что никто про них не знал. Но они мучили меня, никакой молитвой не могла отогнать. Я шла назад угрюмой, терпя эти бесовские нападения. Хорошо хоть Игорек с Верушкой были осчастливлены встречей с Гущиным.
Так дошли мы до источника Ильи Муромца, где древняя история со «скоками» произошла. Вода из широкой трубы лилась упруго, полноводно, будто насос качал. На небольшом отдалении было сделано корыто из досок, через которое поток струился дальше; в этом корыте женщины полоскали белье. Странно, в святом источнике?
Ледяной водой можно было окатиться в выгородке из старых досок: внутри имелись ведро и ковшик. Но желания ни у кого не возникло: все устали, дети стали ныть, что хотят кушать… Сев в машину, мы пообедали, чем Бог послал, и решили возвращаться домой. Слава Богу, впечатлений – выше крыши.
Меня не оставляло чувство, что мы чего-то не увидели или не доделали… Проезжая мимо церкви Гурия, Самона и Авива, я заметила священника, который разговаривал с женщиной.
– Останови, Валер, – неожиданно для себя самой попросила я.
Дети, хоть и устали, выпрыгнули за взрослыми. Вместе мы подошли к священнику:
– Благословите, батюшка!
Благословляя, он внимательным взглядом оценил нас, спросил:
– Вы туда или оттуда?
– Оттуда! – вскрикнули дети. – Мы у силача Гущина были, он нас катал.
– Повезло вам, – улыбнулся батюшка. – А в источнике купались?
– Нет!
– Недоработка. Обязательно надо, – заявил священник и обратился к Игорьку. – Это ты про Самона и Авива у бабы Груни спрашивал?
– Ага…
– Давайте-ка зайдите в храм, приложитесь к иконе преподобного Илии Муромца. Потом я с вами, пожалуй, схожу к источнику. Не видели, там белье полоскают?
– Полоскают… – хором радостно вскрикнули Игорек и Верушка.
– Плохо… – вздохнул священник. – Не хотят верить, что святой источник, вот народ… Дикий.
Значит, не только мне глупые мысли в голову приходят… По дороге разговорились – шли пешком. У меня так и вертелся на языке сегодняшний вопрос.
– Батюшка, народ, да, одичал в безбожные времена… – осторожно начала я. – Вы сами-то верите, что ваш Илья и преподобный – одно и то же лицо? «Скоки» какие-то: сказочно слишком. А Гущины с их домом, кто решил, что там Илья Муромец жил?
– Я вот здесь родился и всю жизнь прожил… Мы с детства наизусть все про Муромца знали, без лишних вопросов. – Он глянул на наших детей, которые ловили каждое слово. – Мальчишками старались ему подражать хоть в чем-нибудь. У кого Гагарин был герой, а у нас Илья Муромец. Вот слышу говорят: Гагарин в космос летал и Бога не видел, а наш Илья Бога видел. Ведь калики-то перехожие кто были? В некоторых вариантах былины об исцелении Ильи прямо говорится, что эти калики – «Сам Иисус Христос и два апостола». В советские времена все это вместе с христианскими мотивами жизни нашего богатыря было тщательно вымарано. Оттого что достоверных сведений об Илье Муромце сохранилось мало, некоторые ученые исследователи уже в XIX веке тоже вдруг засомневались так же, как и вы… Хотя для наших православных предков былинный Илья Муромец и преподобный Илья из Мурома были одно лицо. Об этом писали в старину паломники, посетившие Киевскую лавру… Про «скоки» – как их ни назови… По берегу Оки подобных нашему источнику – множество. «Скоки» только отражают память народа об их чудесном появлении.
– А про дубы расскажите… – попросил Игорек.
– А что дубы? – засмеялся батюшка. – Видите? Кирпичная церковь на холме, полуразрушенная пока стоит. По местному преданию, первым на этом месте был построен деревянный храм, для основания которого Илья Муромец вынес на берег три огромных мореных дуба, выловленных из Оки и поднял стопудовый колокол.
– А эти дубы теперь где? – спросил Игорек.
– Как где? Глубоко в землю зарылись, сколько веков прошло. Тебе, что, Фома неверующий, обязательно надо дотронуться до этих дубов?
– Нет, – ответил мальчик. – Я-то верю, а вон те женщины не верят, – кивнул он на прачек у источника, к которому мы подходили. – Если бы они увидели их… Я, знаете, археологом хочу стать, чтобы найти эти дубы.
– Похвально, – сказал батюшка и ласково потрепал Игорька по голове.
Женщины, завидев священника, спешно схватили свои корзины и дали тягу.
– Приходится сторожить… Господи, благослови! Облейтесь, воды наберите, я с вами назад доеду.
Валера уже подогнал к источнику машину. С благословением-то ледяной водой облиться – дело нехитрое. Даже Верушка не сопротивлялась и после, с розовым милым личиком, отметила:
– Прямо как заново родилась.
– И я тоже! – поддакнул Игорек.
Я хотела сфотографировать на память место, где находился источник, но так и не нашла живописного плана. Машинально запечатлела большой деревянный крест рядом с трубой…
В машине батюшка еще успел рассказать о нетленных мощах преподобного Ильи из Мурома, почивающих в Антониевых пещерах Киево-Печерской лавры. Рост святого по тем временам был поистине богатырский – 177 см, почти на голову выше своих современников. При исследовании мощей в поясничном отделе позвоночника, кроме искривления, обнаружили еще и патологию его строения – наличие дополнительных отростков у позвонков, из-за чего могло происходить защемление нервов и, как следствие, – неподвижность. Святые мощи хранят следы от многочисленных ранений. Причиной смерти послужил, вероятно, удар острого орудия (копья или меча) в грудь, сквозь прикрывавшую грудь левую руку. Возможно, преподобный Илья погиб при защите своего монастыря. После ратных подвигов и воинской службы князю Илья Муромец раздал нажитые богатства на украшение храмов и нищим, посвятив себя молитве и делам благочестия. Много странствовал по Русской земле былинный богатырь, а на склоне лет, увенчанный славой народного героя, которой никогда не искал, затворился в стенах Печерского монастыря, сделавшись простым иноком. С тех пор он, как поется в былинах, «окаменел» для земной жизни. Скончался преподобный Илья в возрасте 40–45 лет, сложив персты правой руки для молитвы так, как принято в православной Церкви: три первых – вместе, а два последних – пригнув к ладони. Богатырское служение его земному Отечеству закончилось – началось молитвенное. Канонизирован он был в 1643 году в числе шестидесяти девяти угодников Киево-Печерской лавры.
Батюшка торопился на вечернюю службу, поэтому что-то оказалось недоговоренным. Но мы уже не могли воспринимать никакой информации. Я успела еще спросить:
– А вы молитесь святому Илье из Мурома?
– Конечно! – воскликнул батюшка.
– И помогает?
– Конечно, помогает.
– А чудеса были? – спросил Игорек.
– Были, есть и будут! – сказал на прощание священник.
Я записала ему свой московский номер телефона. На всякий случай.
– Милости просим в столицу, батюшка… Чем сможем – поможем.
Когда мы пересекли границу Мурома, дети уже спали. Перед этим было умилительное сольное выступление Верушки.
– Я, наверно, стану матушкой, – сказала она. – Буду стыдить таких тетенек, которые в источнике стирают белье. Они не понимают, что ли… Батюшке ведь некогда глупостями заниматься, ему служить надо…
– У тебя получится, – согласился папа-водитель. – Одобряем.
Мы еще раз встретились нашей маленькой компанией на даче. Игорек и Верушка требовали от меня новых рассказов про Илью Муромца, про Русь, про былины и калик перехожих, про князей и Соловья-разбойника. Пришлось чуть-чуть приврать… лучше сказать приукрасить повествование: все, что знала, я уже рассказала. А они требовали: давай еще. Я не историк, но надо было здесь и сейчас из искры возникшего у подрастающего поколения интереса раздувать любовь к родной истории, к родине.
Вернувшись в Москву, я сразу включилась в новый трудовой процесс и совсем забыла про летние снимки на своей «мыльнице». Прошло месяца два, и меня вдруг как током ударило: сделай фотографии. Сделай и сделай. Пошла заказывать. Когда получила готовые, ахнула! На том единственном снимке с крестом около источника Ильи Муромца запечатлелось нечто удивительное и чудесное: рядом с крестом проявился огненный столб, бьющий из земли в самое небо. Сделала фотографию большего размера: на нем стала видна и огненная перекладина, повторение креста. Сами собой полились слезы: какое чудесное знамение… Святой Илья Муромец подал мне знак, чтобы не сомневалась. У меня камень с души свалился. Сделав еще сотню фотографий, стала раздавать их знакомым, рассказывая, что в тот момент, когда снимала, природа и сама атмосфера вокруг деревянного креста была невероятно серой, унылой и неприглядной… Какой там огонь…
Ругала себя: почему не взяла телефон карачаровской церкви, ведь батюшка предлагал… Прошло два-три дня, и он сам вдруг мне позвонил: по делам в Москву приехал. Мы встретились. Увидев огненный крест на фотографии, батюшка радостно вскрикнул:
– Слава Богу! – И перекрестился. – Покажу куркулям муромским, которые не верят в святость нашего богатыря. Собираю на восстановление Троицкого храма. Беда, рубля не допросишься!
– Батюшка, я ведь и сама не верила, – прозвучало наконец мое признание.
– Теперь-то веришь? – обрадовался он. – Как тяжело с этими неверами!
– Мне как будто кто-то внушал: сказки, сказки.
– Понятно, кто глупости эти внушает: враг рода человеческого. Вот тебе и сказки. Сделай, пожалуйста, побольше фоток.
На радостях я не пожалела денег еще на сотню фотографий большого формата: специально для куркулей муромских.
Спустя несколько дней батюшка позвонил мне уже из дома и рассказал, что приезжала в Карачарово комиссия из епархии, которая определяла место новой часовни, посвященной преподобному Илье. Помолившись, священство высказалось за то, чтобы ставить ее именно там, где был виден огненный крест. И только потом высокой комиссии батюшка показал чудесную фотографию. Теперь уже выстроена и часовня, и купальня…
Введение во храм
Мои родители с юности дружили с двумя супружескими парами. Каждая пара имела по две девчонки, разница в возрасте между самой старшей и самой младшей была лет семь. Когда наши шестеро родителей собирались у кого-нибудь на праздник, то приводили и шестерых своих девчонок. В общем, девчонки тоже дружили между собой до самой взрослой жизни. Мне лично казалось, что все мы – просто родные. Потом девчонки повыходили замуж, разъехались. Но и на расстоянии мы интересовались делами друг друга, были в курсе основных событий жизни каждой. И вот узнала я – с запозданием – печальную весть: умер самый старший из наших родителей – дядя Володя. Прошел уже и третий, и девятый день…