- Я была рада. Рада, что Великой деве приносим мы дары любви. Это и есть радость служения.
- А ты испытала наслаждение с Родионом?
- Оргазм, ты имеешь в виду? Да, конечно! Я уже тебе говорила, что это я могу делать по своему желанию.
- Да, да. Ну, а как мужчина он тебе как? Тебе приятны были его ласки?
- Это мне не так важно. Важнее, что он мой брат теперь, нет, не как ты, конечно, а – по вере. Ты ждешь, что я спрошу у тебя то же о Марии? Так это мне тоже не важно. Я видела, как она трепетала, когда ты входил в нее, как ты стискивал ее груди и лизал их. Я слышала ее стоны, твои стоны и рычание, когда ты извергался в нее. И мне было хорошо: я знала, что ты оплодотворяешь ее не семенем, а верой! Любовь к Истине – вот что важно, вот, чего ради мы живем.
- А вдруг – не только верой? А если она забеременеет?
- Маша меня тоже спрашивала об этом, она ведь никак не предохранялась. Но я ее успокоила: сказала, что от этих объятий ничего не может быть, ибо это любовь неземная, и от нее детей не бывает, как от простой плотской.
- И ты в это веришь?
- Конечно. – она улыбнулась в полутьме и прильнула ко мне. - Точно также и я от Родиона никогда не зачну. Но лоном своим я в веру его ввела, Истине приобщила. Я чувствовала тогда Дух, из меня исходящий, и это пронзило всю меня, и я была будто в забытьи, но все чувствовала, все его удары внутри себя. И когда он извергся, я тоже взорвалась. Это куда сильнее, чем просто плотское удовольствие.
Все эти речи убеждали меня, что Люба настолько искренне и глубоко верит во все эти вещи, в то, что она называет Истинным Учением, что мне не удастся даже и на волос сдвинуть ее в выбранного пути. Служение было на первом месте, все остальное второстепенно. Она просто не будет слушать никаких моих аргументов. Я решил не рисковать возможным разрывом и пока не возражать сестре ни в чем. Время покажет. Надо терпеть – сказал я себе.
Настал час Великой Инанны, дающей жизнь. Мы все вчетвером собрались в этот вечер в любиной квартире. Это место воспринималось уже не как жилье, а как храм или святилище: эти церемонии уже бросили свои тени на его стены, потолок чуть уже потемнел дыма многочисленных горевших здесь свечей. Сама атмосфера этого дома уже легко преображалась из обычного жилища в место таинства.
Инанна – это красота, любовь, жизнь, - учила нас Люба. – Она есть провозвестница Истины, идущей от Царя мира, Бога и повелителя всего сущего. Это одна ее ипостась - царицы, нашей повелительницы. Она – Дева, источник прекрасного на земле и в душе людей. Это другой ее лик. Она – это возлюбленная, жена, мать, дарующая жизнь. Она дарует нам начала, зарождения всего на земле. Это есть третья ее сущность, без которой не было бы ничего на свете.
Все обрядились в просторные белые одежды. Сестра же была в светлом хитоне цвета спелой пшеницы. Колосья сухой пшеницы устилали пол нашего святилища в центре которого был установлен небольшой помост, накрытый белой материей. Все освещались свечами, подвешенными в небольших прозрачных стаканчиках к люстре в центре комнаты, как раз над помостом. Углы тонули в полумраке.
В бокалах было налито вино, наше ритуальное вино.
Зазвучала музыка, и мы все, взявшись за руки, медленно вели хоровод вокруг пустого помоста. Начинался танец во славу Девы. Раз за разом, под звуки барабанов, палочек и свирели мы воздевали вверх руки, быстро поворачиваясь при этом всем корпусом. Босые ноги шуршали по колосьям, разбросанным по полу, и маленькое облачко пшеничной пыли поднималось к горящим свечам. Становилось все жарче под нашими плотными накидками, тело мое увлажнилось и одежда стала прилипать к спине. Но танец все ускорялся. Сердце уже колотилось у меня в груди, да и не только у меня – казалось, все уже находятся на пределе сил. Вдруг звуки резко оборвались, и мы стали как вкопанные. Все взоры обратились на жрицу, которая подошла к помосту. Она сбросила с себя пшеничный хитон и осталась обнаженной. Она, как всегда в таких торжественных случаях, была красива красотой прекрасной статуи. Тело ее блестело, грудь вздымалась от порывистого дыхания.
- Повторяйте за мной, - приказала она, обводя всех взглядом.
- О Мать и Царица наша, Инанна, - призвала она, подняв лицо вверх. – Приди, будь с нами!
-Приди, приди – повторил я, глядя на Машу, стоящую напротив меня. Хитон ее сбился и сполз, обнажая наполовину ее стан. Глаза были расширены и смотрели куда-то поверх меня или сквозь меня. Шепотом она повторяла: Приди, приди…
Люба медленно подняла руки к потолку. – Приди, о, приди к нам! Твои верные дети молят тебя!
- О приди, мы молим тебя – говорил со слезами на глазах Родион.
- Она близко, я чувствую! – промолвила Люба торжественно. – Снимите свои одежды и станьте на колени, чтобы приветствовать приход нашей матери!
Я стянул с себя хитон и бросил его на помост. То же сделали и остальные. Все опустились на сухие колосья на полу. Через помост я почти не видел обнаженных фигур напротив.
Вновь зазвучала музыка. Как-то сама собою.
- Я слышу ее! – выкрикнула Люба. – Она идет!
В мгновение она впрыгнула на помост и, встав на колени и откинувшись назад, развела руки в стороны, как бы обнимая что-то невидимое нам. – Да, да – она здесь. Внезапно выражение лица жрицы изменилось. Из исступленного призывами и мольбой оно стало спокойным и одушевленным. Богиня пришла к ней.
- Дети мои, - промолвила она, глядя поверх наших голов. – Встаньте и поклонитесь мне, источнику вашей жизни. Я принесу вам радость сердца и процветание тела, я подарю вам счастье души вашей и изобилие дома вашего и потомства вашего. – Подойди ты первый, - велела она мне. Еще больше откинувшись назад, она медленно развела согнутые в коленях ноги. Взяв меня за волосы, она притянула мое лицо к своему полуоткрытому лону. Я вдохнул ее запах, столь знакомый мне, но сейчас он был смешан с каким-то новым удивительным ароматом.
Я приник устами к ее лону, благоухающему полевыми травами и ароматом женщины. Обняв ее руками за бедра, я пил этот сок и не мог напиться. Время остановилось. Ее натянутое пружиной тело дрожало от моих ласк. Я забыл, где я нахожусь и чувствовал только нарастающее возбуждение, разливавшееся по всему телу. Внезапно она бурно задышала, и я почувствовал, как она бьется в моих руках, источая свои соки в мои уста. Затем все оборвалось. Она оттащила меня за волосы. Я должен был уступить место другому.
Я отошел, тяжело дыша, и с трудом возвращался к реальности. Я был ожесточен и почти ненавидел всех с эту минуту, и в то же время мне было стыдно своего вздыбленного члена. Опустившись на колени, я согнулся, спрятав лицо в руки. Но вот вновь раздались ее стоны и я, отняв руки, увидел на своем месте Родиона. Его спутанная шевелюра вырастала прямо из середины ее раскрытых бедер. По прежнему, откинувшись на коленях назад, опираясь на прямые руки, она подставляла его жадному рту свое сокровенное. Голова ее была запрокинута назад, так что был виден только торчащий вверх подбородок. Он дергался, как и все ее тело, как и бедра, подающиеся ему навстречу. Тяжесть в сердце росла во мне от этого зрелища, а не ликование приобщению к Истине, как ей, вероятно, хотелось. Нарастал ритм движений и был близок еще один священный оргазм – жертва Великой Возлюбленной. Вот она вся выгнулась дугой вверх и долгий стон вырвался из глубины ее горла.
Я только сейчас заметил, что Маша тоже смотрит на действо, не отрываясь. Взгляд ее широко раскрытых немигающих глаз был совершенно неподвижным, отсутствующим. Она будто была загипнотизирована происходящим. Лицо ее было бледным, поза напряженной.
Она вся вздрогнула, когда Люба подозвала ее к себе. Ужас мелькнул в ее глазах, но она покорно встала и приблизилась туда, где еще мгновение назад находился ее муж. Он едва стоял теперь на ногах, распаленный, с торчащим фаллосом, на конце которого застыла капелька влаги. Лицо его было и красно и безумно.
Люба выпрямилась на помосте. Она тяжело дышала, лицо и грудь ее покрывали капельки пота. Бедра со стекавшими с них полосками влаги блестели в слабом свете. Ее горящие глаза безотрывно глядели в глаза Маши, и под этим взглядом та начала склоняться все ближе к лону богини. Но что-то все же мешало ей переступить эту последнюю грань. Может быть, она все еще видела в жрице женщину, и не могла преодолеть предубеждения против однополой любви. Но это была не женщина – это была богиня! И она приникла к ее лону, окунулась, погрузилась в него без остатка, с той последней решимостью и отчаянием, с экстазом. Ее рыжие волосы закрыли от меня темный треугольник со спутанными и мокрыми короткими волосками, с воспаленными губками ее естества, вратами блаженства и божественной Истины.
Я не мог видеть ее прикосновения к этим вратам, но первые же касания Маша вызвали страстную дрожь во всем теле жрицы. Она бурно дышала, и одной рукой взрывала эти рыжие локоны. Руки Маши лежали на любиных бедрах, слегка сжимая их . Ее ноги раздвигались все шире, пока машина тонкая шейка не скрылась между ее белых коленей. Люба уже почти лежала на спине, ее ягодицы касались поверхности помоста. Силы покидали жрицу. Она высвободила, наконец, согнутые ноги, распрямила их и обняла ими машину голову, закинув ей ноги на плечи. Она грозила задушить Машу, стискивая ей голову и не давая оторваться ни на секунду.
-О-о-о, о-о-о! – протяжные стоны срывались с ее губ, пока, наконец, они не перешли в судорожные всхлипы прилившей волны наслаждения.
С усилием она, наконец, отпустила Машу из своих тесных объятий и та, выпрямилась, хватая ртом воздух. Спутанные слипшиеся волосы закрывали половину ее лица. Оно было красным, но даже на таком фоне выделялись яркие воспаленные губы, перекошенные какой-то безумной гримасой. Обе женщины бурно дышали: одна от пережитого оргазма, другая – от недавнего удушья. Маша была предельно возбуждена, даже в каком-то трансе, который не оставлял ее с самого начала церемонии.
Желание разгоралось во мне, когда я смотрел на это полудетское тело, с маленькими заостренными от возбуждения грудями. В этот момент ее блуждающий взгляд остановился на мне. Проскочила искра. Или то была воля богини?
Наши губы соединились. Это не был легкий поцелуй, нежное лобзание первых ласк. Напротив, мы впились друг в друга, высасывая соки из наших ртов. Во вкусе ее слюны я почувствовал знакомый аромат моей сестры. Все произошло очень быстро. Мы оказались на полу и она, завладев моим членом, сразу направила его в себя.
Я, потеряв голову от продолжительно сдерживаемого возбуждения, ринулся в ее горячие и тесные глубины. Она ахнула и задрожала от удовольствия: она ждала этого момента долго, как и я, пока ласкала лоно жрицы. Наши губы опять соединились. Я мял ее груди, она стискивала мои ягодицы. Движения наши были быстрыми, почти бесконтрольными. Мы просто бились друг о друга телами, пока я не почувствовал конвульсии, идущие из глубины ее тела. Она коротко вскрикнула когда волна наслаждения покрыла ее и меня с головой.
Я наполнил ее лоно со всей долго сдерживаемой страстью, я затопил ее своим долго копившимся семенем. Она дрожала и всхлипывала, чувствуя толчки моего семени в своих глубинах.
Открыв глаза, я увидел лицо сестры, которая смотрела на меня замутненным взглядом. Ее расплющенная грудь лежала на помосте, а сзади возвышалась худая фигура Родиона. Опустив косматую голову, он наскакивал на нее сзади, и тогда ее лицо дергалось, приближаясь ко мне. Ее черные волосы слипшимися прядями беспорядочно свисали на сложенные руки. Она была обессилена до крайности и больше не выглядела жрицей. Если богиня, царица любви и была в ней, то сейчас она ее покинула.
Я любил ее в этот момент и жалел, и ревновал свою сестричку. Вновь мое сердце наполнилось горечью, когда я видел, как с рыканьем вбивает Родион в нее свое семя. Когда все было кончено, она закрыла глаза и уронила голову на сложенные руки.
Потрескивали свечи. Воздух был пропитан запахом разгоряченных тел, свечного воска, трав, любовных соков. Маша подняла голову с моей груди и привстала. Она тоже была измождена. Мистерии были закончены.
Я не испытывал к Маше особых чувств, но все же чувствовал нежность и был благодарен ей за ту готовность, с какой она дарила мне свои ласки. Что же испытывал Родион, мне было неведомо. Ревновал ли он жену ко мне так же, как я ревновал к нему сестру?
- А что он чувствует к тебе? – спрашивал я ее на следующее утро.
Но, это были бесполезные вопросы. Они относились к обычным человеческим отношениям. Люба же все это воспринимала по-своему, через призму «служения» и поэтому чувствам в обычном смысле в ее мире не было места. Или мне так казалось. Было лишь таинство обряда, совместное служение, жертва – ничего более. Но что-то в кудлатой голове Родиона все же происходило, как показали дальнейшие события.
Одержимая своей миссией, идеей распространить Истинное учение дальше, Люба все время думала, как найти еще учеников, которые могли бы влиться в нашу маленькую общину. И в самом деле – такая возможность вскоре представилась.
Как-то я рассказал сестре о моей знакомой – Веронике. Я ее знал еще со времен ее студенчества в художественном училище, где я тогда преподавал. Она была лет на десять младше меня. У нас почти наметился роман тогда, но тут я познакомился со своей будущей женой. Впрочем, жена осталась в прошлом, а с Вероникой или Никой, как звали ее друзья, я не терял телефонной связи. Она тоже была замужем – короткое время, а после развода жила одна и работала свободным художником-дизайнером. Мне всегда нравилась ее внешность, свободные, непринужденные манеры. Она была натурой увлекающейся, я слышал много ее рассказов о разных кружках и обществах. Одно время она очень увлекалась учением Кришны. Как-то раз даже пригласила меня на сборище кришнаитов, которое проходило прямо у нее в квартире. Это были не какие-то экзотические индийцы, а такие же русские, только обритые, в странных одеждах и одержимые своей верой. Они кормили нас тут же приготовленными острыми и пряными блюдами и вовсю пытались обратить новичков в свою веру.
- Приведи ее ко мне, - настойчиво стала просить сестра, когда прослышала о Нике. – Я посмотрю на нее, поговорю с ней. Может, это то, что нам нужно.
В конце концов, не без колебаний, я согласился. Мне не хотелось обидеть Любу отказом. Правда, я опасался, что Ника просто нас высмеет, а мне совершенно не хотелось выглядеть в ее глазах идиотом. Однако, этого не произошло. Ника несколько раз приходила к нам в гости, встречались мы и на людях – в городских кафе.
Она была рада видеть меня, моя сестра ей тоже понравилась. Вначале все выглядело так, будто я хочу восстановить с ней отношения, но затем, исподволь, Люба стала сводить разговоры на темы далекие от флирта. Она все более старалась вызвать Веронику на расспросы об подлинном Учении, на знание которого она часто намекала. Ника не могла не понять, что это никак не ухаживания: мы встречались всегда втроем.
Но постепенно Любина тактика стала приносить плоды, и Ника в самом деле стала задавать ей много вопросов, а затем они стали встречаться довольно регулярно, и уже без моего участия. И вот однажды Люба мне торжественно сообщила, что – да: Ника хочет быть посвященной. Глаза сестры при этом просто сияли от удовольствия. Она чувствовала себя Великой Жрицей, кормщицей, почти как ее идеал – Варвара.
- Мы проведем инициацию втроем, - решила она. – Я не хочу пугать ее большим числом людей. Вначале надо ее подготовить.
Посвящение в члены нашей общины должно было состояться в ближайшее новолуние.
В этот день, облаченные в темные хитоны, мы вместе с сестрой встретили Нику в дверях. Перед тем пару недель я не видел ее. Лицо ее изменилось. В нем появилось какое-то новое выражение, которое кто-то мог бы назвать вдохновенным. Ее серые глаза потеряли свое обычно рассеянное выражение и стали напротив сосредоточенными. Встряхнув своими соломенными волосами, достигавшими почти до пояса, она улыбнулась своей доброй улыбкой, которая делала ее миловидное русское лицо таким привлекательным. Она старалась держаться уверенно, но все же глаза выдавали волнение, если не робость перед предстоящим. Люба конечно же все объяснила, что ей предстоит, по крайней мере, – в общих чертах. Так что Вероника была готова и согласна отдать свое тело и всю себя. Ника не была мне совершенно безразлична. Напротив, у меня захватывало дух от мыслей о том, что сейчас произойдет.