Все было готово к обряду. Ника поменяла свое эффектное платье, облегающее ее стройную фигуру с довольно крупной грудью, на длинный белый балахон. Когда она вышла из комнаты, где переодевалась, я заметил, что лицо ее порозовело.
Горели свечи. Церемония началась. Мы остановились у ванной, которая играла роль купели, и Люба стала у края и обратилась лицом к нам. Она была торжественна и строга,
- Веришь ли ты во всемогущую богиню Инанну, мать и прародительницу всего живого, дарующую вечное блаженство на земле и на небе,?
- Да, верую, - отвечала Ника.
- Хочешь ли ты открыть Истину, хочешь ли обрести счастье в твоем доме и доме потомков твоих?
- Да, хочу!
- Готова ли ты отдать Великой Царице твое тело и твои помыслы, готова ли служить ей, не щадя себя ни в чем?
- Да, я готова, - промолвила она и одним движением сбросила свой белый плащ. Ника была прекрасна в этот момент – вся подавшаяся вперед в искреннем порыве, желания сбросить с себя все оковы предрассудков и открыться для новой веры. Я залюбовался ее тяжелой, но высокой грудью прекрасной формы, ее стройными бедрами с мягкими обводами, какие бывают только у зрелых женщин. Своим ростом и женственностью она походила на Любу, только немного моложе и ее красота была русская, светлая, а не восточная, темная.
Люба тоже скользнула взглядом по Нике, поднимая глаза от ее маленьких аккуратных ступней, вверх по округлым коленям и бедрам, минуя стриженый треугольник волос между ног и чуть подернутый жирком мягкий живот к нежной коже груди с маленькими светлыми кругами сосков к вытянутой стройной шее и полуоткрытым в ожидании чуть припухлым губам и остановилась на ее серых немного навыкате глазах. Она тоже одним движением сдернула с себя свой темный хитон и теперь они мгновение застыли друг напротив друга: жрица и послушница, обе гордо выпрямившись, с поднятой грудью и будто соперничая своей красотой.
Это продолжалось только миг. Люба взяла ее за руку и вместе они шагнули через край и опустились в воду – на колени, лицом к лицу. Произнеся положенную формулу, она зачерпнула воды и сбрызнула лицо и грудь новообращенной, начертила на ее груди и животе знаки богини. Затем они поднялись и жестом жрица пригласила меня. Я сбросил свою одежду и войдя в воду, стал около Ники, так что она оказалась между нами. Я стоял совсем близко, и слегка касался рукой ее теплого плеча. От этого прикосновения мне стало горячо внутри. Теперь уже стоя я и сестра повторили омовение Ники.
В большой комнате, нашем главном святилище нас ждал священный напиток, который специально готовила жрица. Она не посвящала меня в его состав, но я догадывался, что помимо вина и трав там были какие-то снадобья, приводившие человека в странное состояние между сном и реальностью. Кроме бокалов с этим напитком в комнате почти ничего не было, кроме нескольких свечей по углам и большого круга из черной материи посередине – он символизировал новолуние и зарождение новой жизни.
Мы сели на колени в центре, очень близко, упираясь коленями друг в друга. Под зазвучавшую глухую мелодию каких-то барабанов, мы медленно прихлебывали из чаши, все время меняясь и передавая ее друг другу по кругу. Вскоре мне показалось, что глаза женщин заблестели и тела их стали слегка покачиваться в такт едва слышной мелодии.
Обняв Нику за плечи, Люба положила ее на спину. В чаше оставалось совсем чуть-чуть влаги. Люба пролила несколько капель на живот Нике и медленно слизала их. Потом она окропила напитком ее грудь и тоже выпила влагу с ее сосков и мягких полушарий. Ника закинула руки за голову, закрыла глаза, и вся видимо отдалась этим новым ощущениям. Темные пряди Любы оплели ее стан, закрыли от меня ее лицо. Настала и моя очередь. Самыми пьянящими были для меня капли с сочных ее бедер и особенно те, что я слизывал близко от светлого треугольника между ними. Ника уже не лежала расслабленно – она едва заметно, совсем медленно извивалась на спине, руки ее тянулись к моим волосам. Ее ноги уже слегка раздвинулись, так что я мог прильнуть губами к нежной коже внутри ее бедер. Я чувствовал, как увлажнилось ее лоно и от него стал исходить запах любви. Да, я желал ее, и мне не было стыдно за это. Напиток закончился, голова кружилась, и я не очень хорошо соображал, наверное.
Мы с сестрой возлежали по обеим сторонам от Ники, так что каждый завладел ее частью. Наши пальцы встречались в самых разных уголках ее тела, а она дарила то мне, то ей длинные жаркие поцелуи. Моя рука гладила ее холмик, она гладила мой вздыбленный член и к ней присоединялась еще другая рука – сестры. Затем Люба раздвинула ее ноги одним быстрым движением и припала устами к ее лону. Ника только успела коротко вскрикнуть, как уже свершилось то, чего она возможно боялась. Но теперь ей открылся иной мир. Умелыми ласками своего языка и губ жрица могла сделать многое. Я видел, как удивленное и испуганное выражение лица Ники быстро сменилось томлением наслаждения. Голова ее, лежащая на полушке из ее роскошных длинных медовых волос, заметалась из стороны в сторону, а с губ стали срываться стоны, один за одним.
Жрица стояла на слегка расставленных коленях, и ее упругие ягодицы бесстыдно смотрели вверх, открывая прямой путь в ее лоно. Я вошел в нее сзади, медленно и бережно, и она благодарно обняла мой орган и приняла меня в себя. Я держал ее за бедра, мы покачивались, ее голова глубоко утонула между расставленных бедер Ники, ее волосы разметались на животе любовницы, а руки крепко сжимали полушария ее грудей. Блестевшая от выступившей влаги спина прогибалась от движений никиных бедер, которые ходили вверх и вниз навстречу ее ласкающему языку. Вскоре Люба подалась назад, сильнее насаживая меня на себя и, подняв голову, сильно застонала. Дрожь пробежала по ее телу, для нее наступил пик наслаждения. Но Ника была еще на подъеме, и не достигла вершины. Сестра была уже опытная жрица. Она подалась вперед и мой орган с всхлипом вышел из ее лона. Сестра взяла его в руку и потянула меня за него к лежащей разметавшейся от вожделения Нике. Своей рукой она ввела его туда, где только что был ее горячий язык. Я давно ждал этого момента. Одним движением мой член раздвинул горячую напряженную плоть и устремился в ее темное царство. Ника протяжно застонала, и сестра закрыла ей рот протяжным долгим поцелуем. Она легла рядом и продолжала целовать ее, пока я опускался и вниз и вновь поднимался из ее глубин. Я не видел ее лица – оно было закрыто любиными волосами, но чувствовал каждую клеточку ее тела, в котором стремительно нарастало блаженство. Мне не дано было долго насладиться этим – она забилась, и я забился в ней, орошая любовным дождем ее жаждущее влаги тело.
Все было закончено, свечи догорели. Обычно мы оставались в эту ночь в одной постели с Любой, гости же проводили ее в соседней спальне, где было достаточно места. Но в этот раз Люба взяла Нику с нами. Может, она хотела доставить мне еще немного удовольствия? Но, наверное, больше удовольствия досталось все же ей самой. Ника захотела отплатить ей теми же лобзаниями, какие дарила ей Люба. Возможно, она просто хотела попробовать, что это – ублажать, любить женщину. Они сплелись, утонув в лонах друг друга и долго ласкали их, впиваясь пальцами в ягодицы. Когда они, наконец, разъединились, утомленные, я вновь вошел в Нику и мял ее груди и целовал ее распаренный от ласк рот, пахнущий моей сестрой. Люба же лежала рядом и целовала нас поочередно, как бы участвуя в нашем действе. Заснули очень поздно. Кажется, все были счастливы.
С Никой мы сдружились. Когда я заходил к Любе, то часто встречал там ее. Она часто бывала у сестры, иногда оставалась и на ночь. Она привлекала Любу тем, что серьезно и вдумчиво хотела постигнуть таинства Учения, и просто как подруга, с которой можно было говорить о чем угодно. Мне она тоже нравилась, хотя я и начал немного ревновать сестру к Нике. С поры этого знакомства я начал замечать за Любой меньше внимания ко мне. Прежде, когда я приходил к сестре, то часто мы проводили ночь вместе, и она отдавалась мне со всей страстью зрелой женщины, истосковавшейся по мужскому вниманию. Теперь же наши ночи не то что прекратились, но стали редки, и я понимал, что Ника заняла в ее постели важное место; и это не совсем не только любовный ритуал, а, напротив, взаимная нежность и притяжение тел. Всего два раза мне было позволено разделить с ними постель. Это был океан неги. Они уже научились тонко чувствовать друг друга. Играли со мной. Ласкали мою грудь, мой живот, мой орган своими обнаженными грудями. Вылизывали меня от ушей до пальцев ног. Я превзошел себя – да и было с чего. Оросил их лона, взорвал их чувства, заставил стонать и молить, утомил их лаской. Но все же им чаще было лучше только вдвоем. Они, наверное, что-то делали такое, что не делали в моем присутствии.
Еще раз, когда я ночевал отдельно, в смежной спальне, Ника пришла ко мне одна. Я не спал, не мог спать, потому что мне прорывались через стену отдельные приглушенные звуки из их спальни, но этого было достаточно, чтобы лишить меня сна. Она прижалась ко мне обнаженным телом и наши губы встретились. Ника пахла Любой. И собой тоже. Я зарылся обеими руками в копну ее роскошных волос, прижал ее голову к себе и долго целовал горячие губы. Распухший ее язык ощупывал мой рот и сплетался с моим. Она захотела ласкать губами мое восставшее естество, и эта ласка длилась и длилась, а я чувствовал себя как кораблик на больших морских волнах, то проваливавшийся в пучину, то взмывающий вверх. В конце она оседлала меня и мерно двигалась как наездница-амазонка с прямой спиной и высоко поднятой грудью и развевающимися длинными прядями волос. Я сходил с ума от этой неторопливого шага, где я выступал в роли коня. Ника умела любить.
Временами я задумывался над тем, какую жизнь я веду. Все то, что было связано с миром поклонения языческим божествам, с обрядами и службами, с одержимостью сестры миссией жрицы – все это временами казалось мне совершенно нереальным. Рядом шла обычная жизнь города с его улицами полными спешащих людей и машин, с кафе, банками и магазинами, с планами карьеры, отпуска, со свадьбами, рождением детей и еще тысячей других забот. Но кто-то, такие как Варвара, не приемлет счастья через достижение этих мелких целей. Им они кажутся ничтожными, они жаждут большего, много большего , - не просто построить дом или семью, а получить счастье вечное. Получить власть над миром – с помощью богов, вызванных из темноты ушедших тысячелетий. И вот тогда мы переходим грань и оказываемся там, где льется лунный свет, где есть жертвенник, жрецы, послушники. Я гнал от себя эти мысли, потому что тогда надо было «проснуться». И стать вновь рациональным человеком современного мира. Мне не хотелось просыпаться, потому что я смотрел этот сон вместе с сестрой, а значит она была бы для меня потеряна. Она же обрела в этом мире невиданный подъем сил, и ей казалось, что нет ничего на свете важнее миссии жрицы и проповедницы новой веры.
Стояло лето, и Ника предложила следующий обряд провести за городом, где у ее знакомых стоял пустой сейчас дом с довольно большим участком и садом, где никто не смог бы нас услышать. Люба очень была воодушевлена этой идеей, поскольку обряды и надлежало проводить на воздухе, как это было принято у древних. Только по необходимости мы собирались прежде в квартире.
Дом в самом деле оказался большим, со множеством комнат. Подле дома была небольшая поляна. Здесь и было решено проводить часть торжества. В этот раз все должно было начаться с живого представления о спасении Бога из Царства тьмы. Люба как жрица должна была представлять от лица богини Девы Инанны.
После наступления темноты все мы вышли на лужайку и в свете звезд священнодействие началось. Вперед выступила жрица. Она была в длинном до полу облегающем белом одеянии с открытыми плечами и грудью. Воздев руки к луне, она принялась стенать и плакать по своему сыну и возлюбленному. Ее волосы были распущены, она воздевала обнаженные руки к небу и била себя в грудь, взывая к небу о милости и возвращении из темного царства своего возлюбленного. Мне была уготована роль Гадеса, божества тьмы, который не отпускал сына-возлюбленного царицы из царства мертвых. Ника была служанкой Гадеса и тайной заступницей, которая украла ключи от темного царства. Сына символизировала луна, которая взошла наконец на небосводе, символизируя воскресение супруга богини.
В доме все было уже готово для второй части мистерии. Мы расположились вкруг на коврах в центральной части большой гостиной. Люба взяла в руки крестообразный жезл и коснулась им чаши с священным напитком произнося заклинания. В комнате было почти темно, только лунный свет, падающий через открытое окно, освещал фигуры в белом, склонившиеся в поклоне. Чаша со священным напитком ходила по кругу. На этот раз он был теплым, почти горячим, и в нем была терпкость трав, пряные ароматы и еще какой-то сладковатый привкус. Мы пели песню радости и ликования, и с каждым кругом по телам разливалось тепло.
Встав в центре нашего круга, Родион и Маша начали благодарственный танец «пра», восхваляющий союз Девы Инанны и Господа, Небесного царя. Тела обнажились, белые балахоны были отброшены в сторону, и эта пара закружилась перед нами, извиваясь и воздевая руки к небу. Их волосы развевались в резких порывах. Он будто самец наскакивал на самку, она вырывалась и отбегала, он вновь настигал ее. Было видно, как он возбужден. Это передалось остальным. Жрица первая встала и, воздев руки, сбросила с себя одежды. Мы все присоединились к танцу. Мои руки то и дело хватали мелькающие передо мной женские тела, касались груди или вцеплялись в бедра, ловили руки. Постепенно неистовство танца стало угасать и, наконец, задыхающиеся, мы остановились.
В лунном круге я увидел Нику, она застыла в глубоком объятии со своей возлюбленной жрицей. Под их переплетенными волосами угадывался долгий и страстный поцелуй изголодавшихся друг по другу любовниц. Это зрелище наполнило меня возбуждением. Я притянул к себе Машу и шарил руками по ее телу, ощупывая ее напряженные соски, спускаясь к подрагивающим от недавней скачки ягодицам. Она не сопротивлялась, отвечая на мои жаркие поцелуи. Когда мы оказались на полу, я ощутил ее губы на своем напряженном естестве. Они обхватили его плотным кольцом, и язык шершаво скользнул по острию моего копья; затем выполз с другой стороны, ввинчиваясь в тесное сжатое пространство, обогнул мой холм и вновь повернулся своей нежной теркой. Его острый кончик наскакивал и теребил мой жезл, затем вновь возвращался к круговому танцу, будто продолжающему только что закончившийся священную пляску. Она стояла на коленях, руки ее лежали на моих бедрах, и она вся отдалась движениям своего рта.
Внезапно она подалась вперед, ее губы скользнули вниз и, открыв глаза, я увидел худые бедра Родиона, надвигающиеся на машины белые ягодицы сзади. Она качнулась и затрепетала свеем телом, когда он вошел в нее. Ее влажная спина, матовым блеском выделяющаяся в белом свете, еще больше прогнулась; ее горло завибрировало – полустон, полу-рычание, и этот звук, не выходя на воздух, передался мне прямо из ее горла. Эти вибрации поднимались внизу моего тела и от бедер растекались по груди, ударяя в голову какой-то первозданной страстью, какую испытывали, наверное, еще мои пещерные предки. Его орган теперь уже мерно двигался в ее глубине, и только далекие отзвуки этого движения долетали до меня. Мне было интересно, что испытывает сейчас Маша, дарящая ласку сразу двум мужчинам. Чувствует ли она себя падшей женщиной, или, напротив, охвачена экстазом мистерии, где все дозволено и все угодно богам? Какое-то время я плыл по волнам этого наслаждения и парил над своим телом. Я слышал стоны и другой пары и угадывал в полумраке их силуэты. Ника сидела в кресле, раскинув ноги на ручках. Голова ее была откинута далеко назад, так что волосы свисали копной почти до самого пола. Между бедрами ее покоилась темная голова моей сестры, стоявшей перед ней на коленях. Их руки сцепились как два провода, по которым шло высокое напряжение. Сплетаясь пальцами, опадая и вновь взлетая, они трепетали в воздухе, и это была повесть о любви во всех ее сладострастных подробностях.
Дрожь в пальцах Маши, которые вцепились в мои бедра, становилась все сильнее. Наконец ее бедра задергались в наслаждении: поршень ее мужа сделал свою работу. Это опустило и мои шлюзы. Все мое тело будто спустилось вниз и завибрировало там, где пульсирующий орган наполнил ее рот семенем.
Все, казалось, было гармоничным в нашей общине, и у Верховной жрицы были все основания быть довольной. Но внезапно все изменилось, когда мы собрались вновь для поклонения. Когда Ника, а не Люба стала вести церемонию, глаза Маши загорелись недобрым блеском.