предвзятыми. Вместо прямой линии, ведущей от одного набора условий к другому,
мы имеем постоянные переходы от объективных, поддающихся наблюдению,
условий к наблюдениям участников, и наоборот: участники опираются при
принятии решений не на объективные условия, а на свою интерпретацию этих
условий. Это очень важный момент, имеющий далеко идущие последствия. Он
вводит элемент неопределенности, который делает предмет исследования менее
поддающимся тому типу обобщений, предсказаний и объяснений, которые и
помогли естественным наукам завоевать свою репутацию Именно потому, что этот
элемент неопределенности является настолько разрушительным, общественные
науки в целом, и экономическая теория в частности, делали все возможное, чтобы
исключить или проигнорировать его. Я взялся за решение этого вопроса во всей его
сложности и попытался выработать альтернативный подход, который в качестве
исходной точки принимает предпочтения участников.
Оглядываясь назад, я могу сказать, что сделал слишком сильное утверждение.
Существует множество ситуаций, которые можно плодотворно изучать, даже если
предпочтения участников считаются заданными, а элемент неопределенности,
который они могут внести, игнорируется. Только в некотором отношении и при
некоторых, особых, обстоятельствах неопределенность становится значимой. Она
вступает в игру, когда ожидания относительно будущего хода событий оказывают
влияние на поведение в данный момент, что и происходит на финансовых рынках.
Но даже и в этом случае должен быть приведен в действие некоторый механизм для
того, чтобы предпочтения"участников оказали влияние не только на рыночные
котировки, но и на так называемое фундаментальные условия, которые, как
считается, определяют котировки рынка. Кажется, я недостаточно четко это
сформулировал. Основная идея моей книги обычно формулируется фразой о том,
что ценовые суждения участников всегда основаны на предпочтениях, а
превалирующее предпочтение влияет на рыночные котировки. Если бы этим и
ограничивалось все, что я хотел сказать, вряд ли стоило бы писать об этом книгу.
Мое утверждение заключается в том, что существуют случаи, когда предпочтения
влияют не только на рыночные котировки, но и на фундаментальные условия.
Именно в этом случае рефлексивность приобретает весьма важное значение. Эта
ситуация не постоянна во времени, но когда это происходит, рыночные котировки
следуют по особому пути. Кроме того, они играют особую роль: не просто
отражают фундаментальные условия, а сами становятся частью фундаментальных
условий, которые формируют эволюцию цен. Это рекурсивное взаимоотношение
делает эволюцию цен неопределенной, а так называемую равновесную цену —
нерелевантной.
Никто не станет отрицать, что отдельные участники рыночного процесса
действуют, опираясь на оценки, основанные на их предпочтениях; но расхожая
мудрость гласит, что предпочтениями участников можно пренебречь как
временными отклонениями, так называемыми "случайными блужданиями". Но это
— как раз то, с чем я не согласен. Я полагаю теперь, что это утверждение можно
было бы сделать более четким, проведя разграничения между условиями, близкими
к равновесным, и условиями, далекими от равновесных, чем предлагая общую
теорию исторических процессов, основанную на постоянном перекрестном
взаимодействии между восприятиями и реальностью, как я сделал это в Алхимии
финансов. Это не значит, что общая теория неверна; это значит лишь то, что
понятие рефлексивности становится более значимым, если его приберечь для тех
случаев, когда в действие действительно вступает механизм двойной обратной
связи.
Алхимия финансов посвящена именно таким случаям. Наиболее очевидным
примером является привлечение дополнительного акционерного капитала, когда
временная завышенная оценка акций конвертируется в прибыльность на акцию
путем эмиссии акций по завышенным ценам. В большинстве описываемых случаев
предпочтения участников содержат в себе реальные ошибки в мышлении.
Например, в конце 1970-х гг. международные банки предоставили слишком
крупные займы развивающимся странам, поскольку они не смогли осознать, что
коэффициенты покрытия задолженностей*,
которые они использовали для оценки кредитоспособности стран-должников, были
рефлексивными, в том смысле, что они подвергались воздействию со стороны их
собственной деятельности по предоставлению займов. Но предпочтения не
обязательно включают реальные ошибки. Как я показываю в третьей главе, система
свободно плавающих обменных курсов является нестабильной по своей природе
вследствие влияния спекуляций, следующих за трендом рынка, хотя биржевые
игроки, следуя за трендом, выбирают правильную стратегию.
Судя по реакции общественности — в основном это комментарии журналистов,
прочитавших книгу поверхностно или не читавших ее вообще — я не достиг
успеха в демонстрации важности концепции рефлексивности. Кажется, что была
воспринята только часть моего утверждения — о том, что превалирующее
предпочтение влияет на рыночные котировки. Вторая часть — о том, что
превалирующее предпочтение может при определенных условиях влиять также и
на "фундаментальные условия", а изменение рыночных котировок вызывает
дальнейшие изменения рыночных котировок — кажется, прошла незамеченной.
Вина за это, по меньшей мере частично, ложится на меня. Поскольку
рефлексивность изменяет структуру событий, я попытался представить
рефлексивную структуру как универсально верный способ описания эволюции
рыночных котировок — своего рода общая теория а ля Койне**, в которой
отсутствие рефлексивности составляет особый случай. Было бы лучше саму
рефлексивность представить в качестве особого случая, поскольку значимость
рефлексивности придает именно тот факт, что она действует лишь периодически.
* Debt ratio (англ.) — отношение заемных средств к собственным; отношение
долг/капитал, где "капитал" может пониматься как суммарные активы или, более
узко, как акционерный капитал. Термин "коэффициент покрытия" не является
общепринятым. Финансовая терминология в книге выверялась по трем словарям:
Б.Г.Федорова, Е.Г.Коваленко и ЮД.Терехова, а также по некоторым другим
источникам. — Прим.ред.
** Кейнс Джон Мейнард (1883—1946) — крупнейший английский экономист,
оставивший заметный след во многих разделах экономики. Один из основателей
Бреттонвудской системы. Последняя книга — Общая теория занятости, процента
и капитала (1936). Полное собрание сочинений Кейнса в 29 томах издано
Королевским Экономическим Обществом (1971-1979). - Прим. ред.
Как только понимание значимости рефлексивности проникнет в умы и будет
осознана неадекватность расхожей точки зрения, настанет время предложить
общую теорию рефлексивности. У меня есть оправдание. Я не вывел
рефлексивность из наблюдений за финансовыми рынками, а разработал концепцию
рефлексивности как абстрактную философскую идею до того, как я начал свою
деятельность на финансовых рынках. Иными словами, я потерпел неудачу в
философских спекуляциях прежде, чем преуспел в финансовых. Очевидно, моя
неудачная карьера философа оказала свое влияние на эту книгу, поскольку я не
сделав понятие рефлексивности — которое можно пронаблюдать и пре вратить в
прибыль — настолько ясным, насколько оно может быть. Когда человек открывает
что-то новое, вполне понятно, что он склонен преувеличивать важность своего
открытия. Именно это я и сделал с рефлексивностью. Предлагая общую теорию
рефлексивности, я, вероятно, зашел слишком далеко и двигался слишком быстро. Я
утверждал, что экономическая теория является неверной, а общественные науки
представляют собой лишь ложную метафору. Это преувеличение. Поскольку
условия, далекие от равновесного состояния, возникают лишь периодически,
экономическая теория лишь периодически становится ложной, и
разграничительная линия между естественными и общественными науками
является не настолько жесткой и не настолько прямолинейной, как я это представил
в процессе написания этой книги. Эти ограничения скорее увеличивают значимость
рефлексивности, чем уменьшают ее.
После того, как концепция рефлексивности определена, представляется, что спектр
ее приложений расширяется. Можно рассматривать эволюцию цен на всех
финансовых рынках в совокупности как рефлексивный исторический процесс. Я
сделал это в Алхимии финансов, когда анализировал Рейгановский Имперский Круг, а после публикации этой книги я нашел другие примеры, такие, как Германский
Имперский Круг, возникший после падения Берлинской стены (лекция,
прочитанная 29 сентября 1993 г. и озаглавленная: "Перспективы европейской
дезинтеграции"). Но есть и опасность зайти слишком далеко в использовании
концепции рефлексивности, в чем я убедился за свой собственный счет.
Существуют продолжительные непродуктивные в этом плане периоды, когда
события на финансовых рынках следуют не рефлексивной модели, а скорее
напоминают "случайные блуждания", предписываемые теорией эффективного
рынка. В таких случаях лучше ничего не предпринимать, чем следовать гипотезе
рефлексивности. Рассмотрение рефлексивности как периодически возникающего
явления, а не универсального условия, создает плодотворную почву для
исследований. Например, возникает следующий вопрос: как разграничить условия,
близкие к равновесным, и условия, далекие от равновесного состояния? Каков
критерий разграничения? Я долго думал над этим вопросом и, кажется, я начинаю
находить ответ на него. Смогу ли я ответить на этот вопрос должным образом —
будет видно из моей следующей книги. Она касается вопроса о ценностях и имеет
отношение к обществу в целом, а не только лишь к финансовым рынкам. Моя
следующая книга, если она когда-нибудь будет написана, будет посвящена теории
истории, а не теории финансов. Я даю пример того, как модель подъем-спад,
свойственная поведению финансовых рынков, может быть применена по
отношению к более крупным историческим процессам (лекция "Перспективы
европейской дезинтеграции").
ВВЕДЕНИЕ
В определенном смысле эта книга является трудом всей моей жизни. Она касается
многих вопросов, представляющих для меня непреходящий интерес, и объединяет
в себе два основных направления моего интеллектуального развития: одно —
абстрактное, а другое — практическое.
Абстрактное возникло первым. Как только я осознал сам факт своего
существования, я начал испытывать страстное желание понять его и я рассматривал
понимание самого себя как центральную проблему, которую требовалось понять.
Познать себя — gnote aucton, nosce te ipsum* — неразрешимая задача. Чтобы
получить нечто похожее на знание, мы должны провести четкое различие между
субъектом и объектом исследования; однако в данном случае они совпадают.
Мысли человека являются частью того, о чем он размышляет; следовательно,
человеку не хватает независимой точки отсчета, с которой он мог бы произвести
оценку, — ему не хватает объективности.
В колледже я изучал экономику. Но я нашел экономическую теорию весьма
неудовлетворительной, поскольку она не могла проникнуть в существо этой
проблемы; более того, она судорожно старалась всячески обойти ее. Экономика
стремится стать наукой. Считается, что наука объективна, но научного подхода
трудно придерживаться, когда субъекту исследования — участнику экономического
процесса — не хватает объективности.
В то время я находился под сильным влиянием идей Карла Поппера о том, что
должен представлять собой научный метод. Я был согласен с большинством его
взглядов, за одним значительным исключением. Он выступал в защиту того, что
называл "единством метода" — утверждение о том, что методы и критерии,
которые применимы к изучению явлений природы, также применимы и к изучению
событий общественной жизни. Я чувствовал, что между ними существует
фундаментальное различие. В событиях, изучаемых общественными науками,
действуют мыслящие участники; в явлениях природы таковых нет. Мышление
участников создает проблемы, не имеющие аналога в естественных науках.
Ближайшую аналогию можно найти в области квантовой физики, где научное
наблюдение приводит к принципу неопределенности Гейзенберга; но в событиях
общественной жизни именно мышление участников отвечает за элемент
неопределенности, а не вмешательство внешнего наблюдателя.
Естественные науки изучают события, которые состоят из последовательности
фактов. Когда в событиях действуют мыслящие участники, предмет исследования
больше не ограничивается фактами, но включает также и восприятия участников.
Причинно-следственная связь не ведет напрямую от факта к факту, а проходит от
факта к восприятию и от восприятия к факту. Это не создавало бы непреодолимых
трудностей, если бы существовало некое соответствие, или эквивалентность,
между фактами и воспри-ятиями. К сожалению, это невозможно, поскольку
восприятия участников соотносятся не с фактами, а с ситуацией, которая зависит от
их собственных восприятии и, следовательно, не может трактоваться как факт.
Экономическая теория пытается обойти этот вопрос, вводя предположение о
рациональном поведении. Считается, что люди действуют, выбирая лучшую из
возможных альтернатив. Но различие между восприятиями альтернатив и фактами
почему-то не принимается во внимание. Результатом служит очень элегантная
теоретическая конструкция, которая напоминает естественные науки, но не
напоминает реальность. Она относится к идеальному миру, в котором участники
действуют на основе совершенного знания, и приводит к теоретическому
равновесию, в котором распределение ресурсов является оптимальным. Она имеет
лишь слабое отношение к реальному миру, в котором люди действуют на основе
несовершенного понимания, а равновесие недостижимо.
Взаимоотношение между пониманием участников и ситуацией, в которой они
участвуют, долго продолжало занимать меня после того, как я закончил колледж. В
первую очередь мне надо было заработать себе на жизнь, но в свободное время я
написал философский трактат на эту тему с примечательным заглавием "Бремя
сознания ". К сожалению, название было лучшей его частью. К тому моменту, когда
я закончил работу, я был не согласен со своей собственной позицией. Я потратил
три года на пересмотр этой работы. Однажды я перечитал то, что написал накануне,
и не смог ничего понять. Это заставило меня осознать, что я зашел в тупик, и я
решил оставить эту работу. Это случилось как раз тогда, когда в моем
интеллектуальном развитии стала доминировать практическая жилка.
Если бы мне потребовалось кратко сформулировать, каковы мои практические
навыки, я использовал бы одно слово: выживание. Когда я был еще подростком,
вторая мировая война преподала мне урок, которого я никогда не забуду. Судьба
подарила мне отца, который имел большой опыт в искусстве выживания, бежав из
плена и пережив русскую революцию. Под его руководством в моем нежном
возрасте вторая мировая война послужила курсом повышенной трудности. Как