Договорив, он горестно обмякает в кресле. А я понимаю, что ложь неизбежна: быстрая, доверительная и способная убедить любого в том, что мой родич не страдает и никогда не страдал манией суицида.
- Можешь рассказать Слайку, как было дело, с моих слов, - пожав плечами, небрежно предлагаю я. - Это чушь, причем исключительно глупая. Эрик однажды чистил учебный пистолет, тот выстрелил, но за исключением немалого испуга и небольшой царапины на голове, дело обошлось.
- Эрик настолько неуклюж в обращении с этими ужасными штуками? - удивляется Фирн. Сам штатский, он тем не менее подозревает подвох, учитывая, сколько лет воевал мой барраярец.
- Это была модифицированная модель, ему незнакомая, - ничем не солгав, отвечаю. - На Барраяре таких нет. Вот ты, к примеру, сразу разберешься, что к чему, если тебе выдадут барраярский набор для живописи?
- А у вас есть живопись? - переспрашивает Фирн Эрика совершенно непосредственно, как мог бы спросить, знают ли барраярцы огонь, колесо и грамоту. Дальше они на пару сравнивают изысканность цетагандийской фантазии и роскошь барраярского реализма, а я получаю короткую передышку, чтобы мысленно залатать наиболее явные дыры высказанной лжи. Надо быть аккуратным. Мне надоели любые сплетни, касающиеся клана, и до сих пор я считал, что равнодушного невмешательства вполне достаточно, но история с Бонэ меня переубедила, а сейчас я лишь дополнительно уверился в своей правоте.
- Ладно, скажу Слайку хотя бы это, - вздыхает Фирн, возвращаясь к теме разговора.
- Я с ним поговорю, - обещаю, надеясь на то, что ложь во спасение не заставит Эрика во мне разочароваться. - Лично. А тебе я сейчас вызову машину. Цени мое милосердие - я даже не прочел тебе приличествующую случаю нотацию.
Гость, заручившись обещанием, отбывает, оставив меня в несколько расстроенных чувствах.
- Вот это, я понимаю, то самое пресловутое доброе утро, - не удержавшись, принимаюсь брюзжать, скрашивая недовольство завтраком. - И вот что делает с людьми творческая, черт бы ее драл, натура. А Слайк настолько бесталанен в других областях, что болтает он, как дышит, безостановочно и бесконтрольно. Ты представляешь, каково будет веселье, когда он явится в надежде поживиться эксклюзивной информацией?
- Если бы отвечал я, я бы сказал правду, - признается Эрик. Неожиданное нашествие, кажется, не слишком его шокировало. - Но тебе видней.
Я тоже сказал бы правду, признаться. Несколько дней тому назад, до того, как наше внезапное и взаимное увлечение заставило меня потерять голову, мне не составило бы труда сообщить Слайку и прочим о том, что да - барраярцы иногда совершают опасные глупости. Что же изменилось сейчас, и что заставило меня сначала сказать, и лишь потом подумать?
Защитная реакция. Почти неподвластный контролю рефлекс, заставляющий в первую очередь ринуться отражать атаку, и зачастую порождающий большее, а не меньшее, количество проблем.
- Хочешь, чтобы мне в твоем присутствии принялись демонстративно сочувствовать по поводу твоего суицидального синдрома? - язвительно интересуюсь, испытывая немалую неловкость. - Благодарю, не стоит.
Эрик предсказуемо хмурится, уязвленный то ли интонациями, то ли тем, что я принял решение лгать о нем, не спросив его самого. А стоило бы, тут я с ним согласен.
- Нет у меня никакого синдрома, - угрюмо констатирует он. - А твои цетагандийские приятели не способны понять, что счастье жить с ними на одной планете не компенсирует прочих обстоятельств жизни?
- А всем не объяснишь, - со вздохом объясняю собственный страх. - Слухи - одна из форм поведения толпы, к сожалению. И контролировать их можно только страхом. Как ни жаль, воззвания к логике и морали в данном случае бессильны.
- Что-то в твоих словах неправильно, - чешет в затылке Эрик. - Ах, да. Слухи обычно перебивают не страхом. Их высмеивают. Не поверишь, но это действеннее.
- Предлагаешь соглашаться и утрировать? - саркастически осведомляюсь я. - "Знаете ли, господа и дамы, вышибать мозги собственному младшему было весьма занимательной, но бессмысленной процедурой по причине отсутствия таковых"? Я не желаю делать нас обоих посмешищем для всей столицы.
Эрик едва заметно морщится. Кажется, мои слова ему неприятны так же, как и описываемая перспектива.
- Я не знаю, что у вас считается достойной шуткой, - соглашается он, наконец. - Но "разбирал оружие и попал себе в голову" - это само по себе анекдот. У нас был случай, не один даже - но этот самый наглядный. Одному парню досталось... ранение в башку, он своего имени, и то не помнил. Но когда давали ему оружие на сборку-разборку - справлялся, и держал только стволом от себя. Рефлексы. Так что, держу пари, твой Пелл в эту сказку не поверит ни на минуту, но из солидарности смолчит.
- Мне большего не нужно, - признав компромисс приемлемым, отвечаю я. - Не понимаю, отчего объектом пересудов должна быть именно моя семья. Неужели нет других тем для разговоров?
- У тебя мания величия, - с необидным смешком констатирует Эрик. Вид у него неожиданно умиротворенный, словно разговор его веселит, а не тревожит. - Ты всерьез думаешь, что языки чешут об тебя одного, а тому же Фирну не достается? Будет новая сенсация - какой-нибудь бедолага сотворит очередную глупость, - и прелесть новости "а у Иллуми настоящий ручной барраярец" кончится... Бороться со слухами - ловить пар руками. Вот сегодня мы с тобой запустили еще один: ты меня, оказывается, бьешь.
- Фирн никому не скажет, - вслух надеюсь я. - А мои слуги твердо знают, что происходящее в доме не должно выходить за его пределы, я плачу им еще и за это.
Эрик подсмеивается, намазывая тост маслом и с явным удовольствием похрустывая корочкой.
- Бедняга Фирн, - сочувствует он. - Я бы на его месте просто лопнул, если бы не поделился увиденным хотя бы с собственной подушкой. Кстати, а твои друзья женаты?
- Пелл разведен, у Арно весьма свободный образ жизни, - успокаиваю я, и добавляю: - А если Фирн примется болтать направо и налево, то со Слайком будет разбираться самостоятельно. Надеюсь, он это понимает.
- Значит, ограничится кругом в три человека. И твои друзья будут при следующей встрече глядеть на меня с жалостью, - решает Эрик, рассмеявшись и пряча неожиданный зевок прижатой ко рту ладонью. Не выспался, как и я, приходится это констатировать. - Когда ты подобрался к своему приятелю со пневмошприцем, я еще удивился такому нетипичному всплеску энергии в столь ранний час. Он ведь уже большой мальчик, и точно не твой подопечный?
- Фирну достался незаслуженно здоровый организм, - ворчу я, отставляя опустевшую чашку и подсаживаясь к любовнику поближе. - Стимулятор последнего поколения, явно превышенная доза, и после этого он еще на ногах держался, что удивительно. Это очень вредно. Иногда заканчивается комой или гибелью нервных тканей, так что лучше убрать эту дрянь из крови, пока она не начала распадаться на составляющие.
- И ты проделываешь с ним эту штуку уже не в первый раз? - интересуется мой барраярец.
- Не в первый, - вздыхаю, ероша стриженный затылок. - За два десятка лет нашего знакомства это превратилось в неприятную традицию. Фирну доставляет нездоровое удовольствие прогуливаться по грани безумия. Стимулирует творческие порывы, так он это объясняет. А мне не доставит удовольствия труп в гостиной, знаешь ли.
- Двадцать? Сколько же ему? - недоумевает Эрик. - Отмытым он смотрится, пожалуй, моложе меня. А на самом деле?
- Почти сколько тебе - Фирну тридцать четыре, он младше нас всех, - сообщаю, - и, думаю, именно по этой причине он каждый раз наносит семислойный грим, выходя из дома. Хотя его внешность и без того выигрышна.
- Фирн по вашим меркам считается красивым? - любопытствует Эрик и добавляет быстро, словно смутившись своего интереса к внешности другого мужчины. - А ты?
Приятная перемена. Ранее мой суровый родич не проявлял интереса к цетагандийским представлениям о прекрасном, и тем более в столь практическом приложении.
- Если говорить о типах красоты, то в этом смысле повезло всем, кроме Арно. На его долю, - хмыкнув, констатирую, - не хватило подвида красоты. Относительно мужчин их три: красота мужественная, женовидная и красота закрытого бутона. Я вот - первый тип, и ты тоже; тут главное не правильность черт, а их характерность, не оскорбляющая взгляда.
- А правильность - это для второго? - смеется Эрик. - Ну а третье я представить себе просто не в состоянии.
- Третье - это как раз Фирн, - а улыбка у Эрика заразительная, надо признаться. - Обычно такая внешность - удел подростков, не успевших созреть, но он в ней застрял, кажется, навсегда.
- Вот уж не думал, - потягиваясь и потеревшись затылком о мою руку, ластится Эрик, - что подойду под здешние стандарты. Помню, как ты на меня смотреть не мог без содроганий, эстет чертов.
- Неправда, - сурово отвечаю. - Я говорил, что не собираюсь ложиться с тобой в постель, ощути разницу. Странный ты тип. Как я кривился на твою внешность, помнишь, а как объяснял, и вполне искренне, что тебя просто нужно откормить и приодеть - нет.
Эрик притворно вздыхает.
- Приодеть - чтобы было что снять? - интересуется исключительно невинным тоном, заставляющим сердце дать сбой. - А откормить затем, чтобы я вынес все твои... хм... всю степень твоего интереса?
Придется наказать наглеца. И к черту завтрак.
- Я совершенно сбил график, - притворно жалуется Эрик сильно погодя, взмокший и довольный. - Кофе пью в три часа дня, а ванну принимаю в четыре ночи. И мои благие планы подняться завтра рано наверняка окажутся торпедированы каким-нибудь ... неожиданным вечерним намерением. Кстати, мы ведь сегодня никуда не собираемся, в свете последних происшествий?
Выбираться к знакомым в нашем теперешнем состоянии тела и духа представляется затеей неразумной и не слишком привлекательной, но круглосуточно дарить своим вниманием постель - верное средство заскучать. Впрочем, сегодня скуки мы можем не опасаться: время к обеду и полагающимся после него медицинским дополнениям для Эрика, а что до меня самого, то я уже знаю, чем собираюсь заняться. Любовное вино киснет очень быстро, если заставляет забывать о данных другим обещаниях. Потому день посвящен младшим, на этот раз - детям.
Кинти не зря дразнит меня "наседкой" - возиться с младшими, а тем более с мелкими, мне нравится. Как результат дневной прогулки двое из них - мой наследник посчитал скучным для своих лет любоваться детскими биотехнологиями и покинул нас в городе, присоединившись уже на обратном пути, - получают в свое владение прелестную игрушечную помесь дракона с корветом. Оставив наследников в парке, наслаждаться редкими взмахами кожистых крыльев и изяществом музыкальных переливов, отмечающих силу ветра, я добираюсь до спальни. Приходится проглотить смешок. Кано и Шинджи бегают, запуская нового змея, а мой взрослый младший сидит за плазменной панелью, ругаясь вполголоса и азартно стараясь разнести компьютерную шахматную стратегию вдребезги.
- Пойдем погуляем? - предлагаю.
- С тем же настроением, с каким гуляют по весне коты? - язвит он в ответ, но послушно поднимается. - Хорошо, что мне только одеваться, а не краситься. Хм, коробочка с гримом. Предмет, необходимый в "наборе джентльмена", как и бритва, да?
- Депилятор или вовсе заморозка корней волос, - поправляю я, с легким ужасом представив последствия ежедневных микротравм эпидермиса. - От бритвы грубеет кожа.
- Понимаю, вам с этими рисунками на физиономии это принципиальный момент, а не просто эстетическая прихоть, - сделав верные выводы, замечает Эрик. Я невольно провожу костяшками пальцев по костистой скуле. Да, у моего любовника грубоватая кожа, к вечеру на ней проступает щетина - и что с того?
- Ты говоришь так, словно мы не гримируемся, а наносим фресочную роспись, - притворно ворчу я. - Хотя, глядя на Фирна, я иногда готов согласиться.
- Фирн ослепителен. В смысле, глядя на него, иногда можно ослепнуть, - замечает Эрик с усмешкой.
Нам приходится строго выдерживать дистанцию, пока он не наденет куртку. Гулять так гулять, незачем провоцировать друг друга, как бы ни хотелось подойти и... коснуться, погладить, неважно. Я позволяю себе объятия, лишь когда слои одежды разделяют нас достаточно надежно. Кажется, объятия у дверей, отделяющих спальню от прочего мира, стали для нас ритуалом, оберегающим обретенную близость.
Сад по-осеннему грустен и пуст, долгое тепло сентября все же уступило северному ветру, прогнавшему птиц, и в похрустывающей сухими листьями тишине слышатся издали детские голоса. Кано и Шинджи затеяли игру, и, судя по ломкому баску Лери, игра пришлась по вкусу и ему.
- Подойдем? - предлагаю, не уверенный в согласии Эрика. Моих отпрысков он, кажется, остерегается, и я примерно понимаю, почему.
- Они не будут против? - предсказуемо уточняет Эрик, имея в виду то ли вмешательство в игру, то ли реакцию детей на то, что рядом с их отцом ходит человек, так явно считающий себя посторонним.
- С чего бы вдруг? - отводя ветки в сторону, успокаиваю. Сыновья поднимают взгляды от свежекупленной забавы. Эрик держится в полушаге сзади и, будь я более ехиден, не упустил бы возможности съязвить о суровых барраярцах, что прячутся за моей спиной от этих страшных детей, но родичу без того нелегко приходится.
Разумеется, все трое оборачиваются разом: Шинджи, очевидно, воодушевленный присутствием Эрика, отвешивает мне необычайно развесистую благодарность за игрушку, Лери своим излюбленным взрослым тоном просит позвать его попозже на разговор, а Кано молча изучает гостя, словно прикидывая, стоит включаться в беседу или нет, и в итоге решает не вмешиваться. Это выглядит немного странно: оба мои, и оба стоят настороженно, словно статисты без слов на заднем плане сцены. Но этот молчаливый диалог как минимум обнадеживает: Кано не так мал, как Шинджи, и не так полон опасений, как Лерой. Какую мысль может с таким сосредоточением обдумывать десятилетний ребенок?
- Если ты подружишься с кем-то из них по-настоящему, то это будет Кано, - размышляю вслух, когда мы оставляем парней. Почему? Не знаю. Так показалось - может быть, из-за одинаково испытующих, осторожных и чуточку увлеченных глаз.
- Обычно сходятся противоположности, - улыбается Эрик, выслушав мое объяснение. - Надеюсь, я его не напугал. Они всем скопом меня - немного.
- Эти могут, - соглашаюсь. - Чтобы быть родителем, нужны железные нервы.
- Поэтому ты решил расширить зону своей ответственности и опекать еще и меня, - беззлобно подкусывает спутник. - Неужели твоя семья настолько невелика?
- Не знаю, почему родители решили остановиться на нас с Хисокой. Теперь уже не спросишь, разве что Нару в курсе.
- Он, - после короткой паузы, - разве твой родной брат?
- Сводный, - пообещав себе впредь прикусывать язык, отвечаю. - По отцу. У нас... была небольшая разница.
- А вы не похожи внешне, - очень коротко и подчеркнуто нейтрально замечает Эрик. Он сорвал прутик и рассеянно вертит его в руке. - Ты пошел лицом в свою мать?
Сложно объяснить человеку, незнакомому с основными принципами геномного искусства, разницу между детьми одной семьи, но разных лучей.
- У нас разные генные линии, а росли мы вместе - таковы были требования аут-леди. - И, пожалуй, стоит сменить тему. - А у тебя?
- У меня брат и три сестры, - отвечает он, - братьев было двое, но... - Эрик неловко замолкает, словно сомневаясь в том, что мне следует знать подробности, и быстро сворачивает тему. - А почему у тебя только сыновья?
- Кинти настояла, - усмехаясь, отвечаю. - Заявила, что ее одной на нашу семью хватит и она не потерпит конкуренции. В искусственном воспроизводстве, как видишь, есть свои преимущества.
- Но и оно не поможет, если девушка влюбилась в неподходящую партию? - со смешком парирует Эрик, и я вздергиваю бровь.
- Отчего же? Никто не мешает ей договориться с мужем, предоставить свой генный материал и чувствовать себя свободной с полным на то правом. То же касается и мужчин.