Победивший платит - "Жоржетта" 32 стр.


Эрика вдруг осеняет какая-то неожиданная мысль. - Гм, - деликатно покашливая, осведомляется он, - я надеюсь, в этом сумасшедшем мире никому в голову не придет заставить меня обзавестись потомством ?

Духи-хранители, придет же в голову такое! Удачный - не скрою, но набор абсолютно диких генов...

Моя изумленная, пусть и бессловесная, реакция на подобную идею очевидна, и Эрика она парадоксально утешает.

Обнимаю моего совсем успокоившегося на тему семейных обычаев любовника. Щеки у него холодные, кончик носа покраснел, и пора бы возвращаться.

По дороге обратно Эрик интересуется, чуть тревожно, возятся ли мои мальчишки еще на свежем воздухе. Хочет пожелать им спокойной ночи? Беспокоится о них по привычке опекать тех, кто младше? Любой из вариантов был бы хорош, но я все-таки уточняю, что мой барраярец подразумевает в настоящую минуту.

Барраярец смеется.

- Хочу вести себя особенно благоразумно, если есть риск попасться им на глаза. Кто я, чтобы вмешиваться в дела твоей леди? Не она ли следит за тем, чтобы дети были в тепле к ужину и с насухо вытертыми носами?

- Для этого у детей есть свои головы, гувернеры и слуги, - объясняю я, не в силах представить Кинти в роли подобной наседки. - Дражайшая возвращается поздно... если возвращается.

Эрик чуть заметно хмурится.

- Я запутался, - признается. - Вы живете порознь, и дети с ней?

- Дети кочуют, - объясняю. - В зависимости от сезона, они живут со мной, но в принципе могут сорваться и к ней, если у леди нет других планов. Или уезжают к себе - с воспитателями, разумеется. В клане принято, чтобы молодым поколением занимались люди, имеющие к этому особый талант, и у каждого из моих сыновей есть свой воспитатель.

- К себе? - удивляется Эрик незначащему обстоятельству во фразе. - У детей отдельный дом?

- У каждого из них отдельный дом, - и родич замолкает так резко, что мне приходится остановиться и объясниться, почти извиняясь. - Это не хвастовство. Им вправду нужно привыкать к самостоятельности, не то я начну таскать их в зубах, как кошка котят, и окончательно испорчу.

- Ты, видимо, очень состоятельный человек, - говорит он, похоже, первое, что приходит на ум.

- Вот так мне повезло, - старательно перевожу неприятный разговор в шутку. Не стоило мне кичиться богатством семьи перед человеком, столь нервно относящимся к неуверенности своего положения. - Вполне вероятно, незаслуженно.

- Ну, это хорошо, - рассудительно решает Эрик. - Это значит, что расходы на лишнего человека в доме ты попросту не замечаешь, и мне как-то спокойнее.

Я сбиваюсь с шага, пораженный этой идеей.

- Эрик, - ошеломленно говорю. - Я не думал об этом в таком ключе.

- Так поэтому и не думаешь, - пожимает плечами барраярец.

- Остается вознести хвалу предкам, приумножившим достояние семьи, - бормочу больше себе, чем ему. По крайней мере, теперь я могу понять причину некоторой неловкости, которую Эрик так тщательно и тщетно прятал в магазинах, не говоря уж о диковатой для меня идее посетить магазин готовой одежды. Как справиться с этой проблемой, не обидев Эрика, я не знаю - а он идет рядом, думая о своем, и, кажется, вовсе не о предстоящем вечере на двоих.

- А-а, - машет он, наконец, рукой и, усмехнувшись, добавляет: - Ну и тему для разговора на ночь мы выбрали, извращенцы.

Надо бы подкинуть ему денег - имущество Хисоки состоит в основном из неликвидных активов, и наличности на покупки у Эрика почти нет. Но настолько я знаю этого щепетильного параноика - сам он попросить постесняется, а на прямое предложение еще чего доброго обидится.

Мы входим в дом. - Подождешь меня немного? - интересуюсь небрежно. Барраярский нрав тверже гранита, а безденежье Эрика меня не устраивает категорически.

- Без проблем, - улыбается Эрик, - мне как раз надо порыться в шкафу и выяснить, что из вещей стоит перетащить к тебе. Зайдешь за мной, ладно?

Подняться в кабинет, перебросить денег на нужный счет, предупредить банк о том, что аналогичная сумма должна поступать ежемесячно. Эрик не дурак и поймет, что поступления отличаются от ренты с имущества Хисоки в большую сторону, но он не бухгалтер и не сможет разобраться в хитросплетениях семейных финансов.

Сегодня определенно день нечаянной лжи. Но порой лучше обмануть, чем расстроить. Что поделаешь.

Глава 19. Иллуми.

Машина, мягко шурша попадающими в воздушную струю опавшими листьями, подъезжает к центру города. Улицы старой торговой части неторопливо плывут за окнами, каменное кружево поворотов и перекрестков изгибается сложными узорами, но мы уже почти на месте.

Теперь, когда Эрик не оставлен без гроша в кармане, мы можем гулять, перемежая любование городом с заходом в лавки, чье изобилие приятно всем пяти чувствам, и шестому - любопытству. Пусть посмотрит, как мы живем, начав с самого легкого - развлечений и необязательной роскоши. Я всерьез намерен порадовать моего подопечного контрастом, показав ему как то, чего он в принципе не знал дома - парфюмерный магазин (пункт программы был утвержден при эриковом смущенном интересе), так и то, что ему привычно и все же выглядит по-другому - оружейную. И отполировать это впечатление сладостями, интереса к которым этот аскет до сих пор стесняется.

Салон машины выпускает нас в хитросплетение старого города, где узкая улочка ведет вдоль парка с мостиками и ручьями с одной стороны и почтенными заведениями, как минимум трехсотлетнего возраста, с другой. Осеннее солнце подарило этим днем непривычно теплую пару часов: отчего бы не пройтись? По плоским плиткам тротуара, мимо особняков, скрытых за стенами зелени, витрин, кафе, минуя прохладную пестроту парка, уже тронутого желтизной...

Этот район - мой любимый, и, кажется, это очень заметно, раз барраярец спрашивает меня вполголоса, хвастаюсь ли я своим городом ему или им - своему городу?

Если бы этот город был моим, и если бы ты согласился принять хоть часть его в подарок, как принимают кусочек праздничного пирога, но нет. Сойдемся на том, что я просто люблю проводить с тобой время, раз тебе не нужны эти облитые карамелью солнечных лучей дома, хрупкие, как вафельное кружево, башенки, сливочно-взбитые облака и листья, хрустящие ледяной корочкой по утрам. Многовато кулинарных ассоциаций, да и сам подарок бесполезен, так лучше мне промолчать, тем более что парфюмерный магазин уже близко, и тихий перезвон листьев денежного дерева объявляет о нашем приходе.

Эрик оглядывает внутренность магазинчика с нарастающим удивлением, впрочем, не демонстрируемым сверх меры. Не лавка, полная разноцветной путаницы - скорее, аккуратная гостиная, и обитатели здесь заточены во флаконы, как джинны в бутылки. Несколько сотен бутылочек разных форм, размеров, расцветок, аккуратно расставленных и уложенных на подушечки; на стене - панно из сухих стеблей и одного живого цветка, служащее эмблемой дома. Эрик переводит взгляд с этого элемента флоры на деревце при входе, явно пытаясь понять, стоит ли верить в натуральность бронзовых монеток-листков, либо стоит посчитать их очередной техногенной диковинкой.

Хозяин и творец этой армии ароматов приветствует нас едва ли не как родственников. Я бываю здесь не слишком часто - раз в пару месяцев, но приехав, скупаю все, что полагаю достойным своего внимания и носа.

- Что у вас нового? - интересуюсь я, разглядывая ряды флаконов. Сезон сменился вместе с модой на ароматы, и одна из зеркальных витрин заставлена незнакомыми пока составами. - Помнится, вы обещали что-то необычное к концу лета.

Необычное и есть. Хозяин быстро выставляет на высокий стол-прилавок обтянутую шелком коробку и миниатюрную вазочку с адсорбентом, откидывает крышку, демонстрируя содержимое.

- Коллекция "стороны света", - представляет. - Как и было обещано, с соответствующим эффектом. Вот восток... весна, - это уточнение предназначено удивленному Эрику, похоже, не знающему символических значений времен года.

Узкий, высокий, тяжелый даже на вид флакон ложится в сухую ладонь парфюмера прозрачно-голубоватым бликом. Льдистое стекло, один из моих излюбленных вариантов дизайна, украшено матовым узором веток с полураскрывшимися бутонами. Эрик осторожно берет предложенную пинцетом бумажную полоску, принюхивается неумело - нужно будет потом рассказать ему, как делается правильный вдох-знакомство...

Действительно уникальный образец: запах нежной свежести, набухших почек, первой колкой травы и размокшей земли... ни одна из этих ассоциаций не передержана, не сделана слишком грубой, выпуклой, и вместе с тем каждая из нот стоит на своем месте в той мелодии, что поет о надежде, которой у людей всегда сопровождается таяние тяжелых горных снегов.

Хотел бы я знать, что из этого чувствует Эрик. Иной опыт, и мысли иные? Или мы все же не отличаемся друг от друга настолько, чтобы запах весны означал для нас непреодолимое различие?

- Что здесь в основе, - спрашиваю я более для проформы, - "апрельский иней"? Очень, очень хорошо: чистый, легкий... воодушевляющий. Эрик, как тебе показалось?

Эрик откладывает пробник и неопределенно кивает, явно остерегаясь высказывать свое мнение в сфере, ему незнакомой, и я решаю сократить визит, коль скоро мой любовник чувствует себя неуверенно.

- Этому цветку впору ставить памятник, - подтверждает мастер; в его руках уже поблескивает острогранный "север", но я качаю головой:

- Нет смысла пробовать остальное. Если вся коллекция такова, то я возьму не глядя.

В подбитой шелком коробке заманчиво светится округлый яркий "Юг" и абстрактного вида "Запад", чем-то неуловимым напоминающий опавший лист. Я прошу добавить к этой роскоши несколько тонких палочек благовоний, и перехожу к основной части визита.

Моему младшему нужны свои духи.

Эрик покорно выдерживает тщательный, от кончиков коротко стриженых волос до обуви, осмотр, долженствующий помочь парфюмеру составить мнение о привычках, характере и впечатлении, которое предпочитает производить получатель аромата. Послушно держит в руках адсорбирующие салфетки, повинуясь указаниям, дышит на них, прежде чем сложить в герметичный пакет, и только коротким взглядом просит моего совета, услышав формальную просьбу дать согласие на использование данных своего генома при изготовлении духов.

- Это поможет подогнать аромат под ваш естественный гормональный фон, - объясняет парфюмер, и я киваю, а Эрик подставляет руку под прикосновение биосканера.

Следует объяснить парню, какие из мер предосторожности совершенно необходимы на Цетаганде, если дело касается образцов тканей. И именно эта благонамеренная нотация ожидает Эрика сразу после того, как двери салона закрываются за нами, а листья-монетки традиционным пожеланием возвращения оседают в карманах.

- Будь осторожней со своей ДНК, - прошу я, получая в ответ удивленный взгляд, и поясняю. - Этот мастер вне подозрений, у него хорошая репутация, а я его постоянный клиент уже четыре десятка лет, но в прочих ситуациях старайся не давать возможности получить пробы твоих тканей, хорошо?

Эрик даже останавливается.

- Суеверие, сглаз и порча? - недоверчиво уточняет он.

Ах, если бы опасность подобной неосторожности сводилась к глупым предрассудкам!

- Отнюдь, - качаю я головой, и, судя по тени, наползающей и на его лицо, Эрик понимает, что я не шучу.

- У врачей, - замечает он, - наберется примерно полхолодильника моих образцов. И ты не высказываешь опасений по этому поводу. В чем разница, уж объясни, пожалуйста?

- Все образцы у тебя брали в присутствии Эрни, а ему я не имею причин не доверять, - объясняю я, - но если материал утечет в дурные руки, возможны эксцессы. Синтезированный персонально тотальный аллерген, яд, да мало ли что - увы, такие случаи были. В моей же семье. А ты слишком хороший повод и средство нанести по Дому удар исподтишка.

И никого не удивит нестандартная, но вполне объяснимая для чужака болезнь.

- Раньше я мог бы притвориться, что мне наплевать на твою судьбу, теперь нет, - заканчиваю, с расстройством замечая, что подпортил моему барраярцу настроение. Неловкость, которую Эрик так и не мог скрыть в парфюмерной лавке, теперь подкрашена тревогой, и это надо менять, как и тему разговора.

- Ого! Уже за полдень, ты голоден, наверное, - глянув на хроно, констатирую я, - а "Весенний мед" близко. Собственно, вот он, - кивком указываю на здание медового цвета и с колоннами, шагах в трехстах. - Только заглянем сначала, если позволишь, за парой безделушек. Купим мне шпильки для волос, - объясняю, ловя тень ехидной улыбки в углах его губ. Должно быть, шпильки не кажутся ему приличествующим мужчине аксессуаром: обычная ошибка любителей стричься коротко.

Впрочем, я бы обошелся сейчас без пополнения своей, и без того немалой, коллекции, не будь у меня тайного умысла. Выбранный мною магазинчик держит семья, происходящая с самой Старой Земли, и тамошний товар считается у нас чем-то вроде недорогой импортной экзотики. Пусть познакомятся, думаю я. Эмигрантам всегда есть о чем поболтать между собой, оно и к лучшему, если Эрик не будет чувствовать себя единственным чужаком на Цетаганде.

В витрине серебро, резные гребни, матово светящиеся полудрагоценные камни в витых оправах. Я долго разглядываю два комплекта шпилек. Один: модифицированная кость, витые изгибы, ажурные навершия; оскаленные волчьи пасти того и гляди укусят тонко вырезанными клыками. Второй гематитовый, гладкий и черный; камень чуть искрится, маслянисто поблескивает, это выглядит прекрасно, но удержит ли волосы?

- Может, возьмешь обе пары сразу, чтобы так не мучиться? - Эрик, оказывается, успел завершить свою беседу с продавцом у соседнего прилавка.

- Насчет одной я уверен, - объясняю свои мучения, проверяя костяную пару на гибкость и прочность. - Но гематитовые гладкие, как ртуть. Красиво, но функционально ли?

- Гематит для гема, - отвечает моя персональная ехидна. - Бери обе.

Так я и поступаю, и мы идем на штурм средоточия столичных сладостей.

Сложноопределимый и сложносоставной запах, тонкой нитью тянущийся на полквартала от кафе, сладок сам по себе и вместе с тем обещает удовольствия более полные и предметные. Эрик втягивает воздух носом, и я прячу улыбку. Мой барраярец лакомка, вспомнить хоть тот знаменательный шоколад... вспомнить и удивиться тому, как быстро в этот раз я оброс романтическими воспоминаниями.

"Мед", разумеется, не соответствует цветом названию: столь примитивная символика никогда не была в моде. Полированное дерево и занавеси цвета "пепел роз" с жемчужным блеском подсвечены мягким светом; помещение, перегороженное плоскими стенами из прозрачного зеленоватого стекла, похоже на внутренность дорогой бонбоньерки. Эрик, привлеченный переливами воздушных пузырей, подходит к стене и тихонько постукивает ногтем по стеклу, пытаясь заставить кружащихся в хаотическом танце рыбок метнуться в сторону, но яркие капельки с плавничками высокомерно не удостаивают его внимания - привыкли.

Занавеси отгораживают тех, кто желает оказаться в закрытом кабинете, или, если уединенность не слишком важна, а розовая мягкость отдернута в сторону, дают возможность почувствовать себя сидящим в середине облизанного мятного леденца. Даже мебель усиливает эту иллюзию: деревянная рама обрамляет массивную стеклянную столешницу, бархатные диванчики-кресла манят присесть.

Взвесив на ладонях меню, размерами сравнимое с фолиантом, и прочитав на пробу пару фигурно-заковыристых названий, Эрик с притворным ужасом поднимает ладони.

- Нет-нет. Выбираешь ты.

- Кофе обоим, - подумав, предлагаю я. - Тебе - столичный фруктовый пирог и пряный мед на закуску.

- Страшно подумать, что вы могли сделать с медом, - подсмеивается Эрик. - Это откусывают, пьют, намазывают на хлеб или нюхают?

Назад Дальше