МАРГА. Какие глаза?
ПАБЛО. Твои. Я тебе из гордости не хотел говорить – понимаешь? Я никогда не видел ничего более красивого… (Как зачарованный, идет к ней, хрипло.) Дай, я посмотрю поближе!
МАРГА (забегает за стол). Спасибо, Пабло! Иди, купайся! Холодная вода тебе очень поможет…
ПАБЛО. Нет, я пойду только с тобой!
МАРГА (почти кричит). Пабло, мы не в лесу! (Бежит.)
ПАБЛО (преграждает ей путь). Стой!
МАРГА. Я закричу!
ПАБЛО. Стой, говорю!.. (Сильно прижимает ее к себе, целует. И внезапно отпускает.) Теперь кричи. Только запомни: тут главный – мужчина… (Бросает на пол куртку, расстегивает рубаху.) Жду тебя на реке! (Убегает.)
МАРГА. Дикарь… дикарь…
Появляются испуганные тетки.
АНХЕЛИНА. Ничего не говорите, сеньорита! Мы видели…
МАТИЛЬДА. Какой дикарь! Поцеловать вот так, насильно…
МАРГА. Нет, он еще не научился целовать! Он меня укусил.
МАТИЛЬДА. Укусил? Господи милосердный!.. (Падает в кресло.) Анхелина!..
АНХЕЛИНА. Я понимаю, понимаю… (Громко.) Эусебьо! Багаж сеньориты!
МАРГА. Нет, я остаюсь!
МАТИЛЬДА. Вы остаетесь?
МАРГА. Не знаю, смогу ли я чему-нибудь научить… Но мне надо многому научиться самой!
Пение птиц.
(Прислушивается.) Да, милый, да, я знаю… Весна!
АНХЕЛИНА. С кем вы говорите?
МАРГА. Со щеглом.
Слышен крик Пабло: «Мар-га-а-а!..»
(Улыбается, поднимает руку, кричит.) Пабло-о-о!.. (Сбрасывает на пол жакет, выбегает.)
Щегол весело поет – он столько повидал в жизни.
З а н а в е с.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Одна из комнат. Застекленная галерея, в глубине выход в сад. Эта та же галерея, которую мы видели в первом акте, но изнутри. Справа – лестница с массивными перилами. На первом плане – дверь, на втором – выход в холл.
Старое дерево, темно-красный бархат. Мужественная неприхотливость покойного отца смягчается ручными вышивками и нежностью теток…
Осенний вечер. ТЕТЯ АНХЕЛИНА сидит у стола, заваленного книгами, рисунками и чертежными принадлежностями. Восхищенно рассматривает тетради и рисунки, слушает Ролдана любезно и безучастно, как слушают шум дождя. РОЛДАН нервно ходит по комнате, разглагольствует.
РОЛДАН. Нет, это уже слишком! Многое нужно простить, многое… Но чтобы вынести подобные вещи, нужно поистине терпение францисканца. Я бы даже сказал, терпение бенедиктинца! А я не рожден мучеником. Вы слышите, не рожден!
АНХЕЛИНА (вежливо). Я рада. Вы чуточку запутались в бенедиктинцах, францисканцах и мучениках, но я не так уж строга в вопросах религии. Говорите, говорите… (Берет другую тетрадь.)
РОЛДАН. Если в этом доме никто не считается с моим мнением, я подаю в отставку! Это оскорбляет мое достоинство. Что же мне еще прикажете делать, я вас спрашиваю?
АНХЕЛИНА. Да, да, сеньор, очень хорошо…
РОЛДАН. Сеньорита Анхелина, вы меня слушаете или нет?
АНХЕЛИНА. Простите, как вы сказали?
РОЛДАН. Так я и думал. Я уже полчаса твержу вам, что подаю в отставку. И что же? Все тщетно. Когда вы любуетесь тетрадями «вашего мальчика», вас не отвлечет даже взрыв!
АНХЕЛИНА (на секунду отрывается от тетрадей). Что? У вас был взрыв?
РОЛДАН. Пока еще нет. Но при таком положении вещей я не удивлюсь, если будет.
АНХЕЛИНА. Ну, не надо преувеличивать. Конечно, Пабло непослушный мальчик, но вы не можете отрицать, что он очарователен!
РОЛДАН. По-вашему, очаровательно въезжать верхом в мой кабинет?
АНХЕЛИНА. Ну?! Вот чертенок!
РОЛДАН. А бросать мне камни в окно, когда я прилягу после обеда? У меня не осталось целого стекла!
АНХЕЛИНА. Да? Какой проказник! Вы должны понять, он ничего такого не видел в детстве и все у него сохранилось. Ведь вы же сами когда-нибудь бросали камни в окошко?
РОЛДАН. Возможно, возможно, сеньорита… Только мне в детстве не было двадцать четыре года. И если бы одни стекла!..
АНХЕЛИНА. А еще что?
РОЛДАН. Все! Он вопит, как пастух в горах. Он не испытывает никакого почтения к старшим. И наконец, он говорит вслух все, что думает!
АНХЕЛИНА. Да, да… Никак ему не втолкуешь! Вот про вас он никогда не скажет: «сеньор управляющий», всегда говорит: «старая лиса».
РОЛДАН. Вот! Почему он меня ненавидит?
АНХЕЛИНА (поглощена тетрадками). Какая прелесть!
РОЛДАН. Вы считаете?
АНХЕЛИНА. Что ему только ни приходит в голову! И как он все забавно выражает! И почерк, вы заметили? Как у нее, но тверже, мужской. Скажите, «Европа» пишется с маленькой буквы?
РОЛДАН. С заглавной.
АНХЕЛИНА. Так я и думала! И «Америка» тоже, правда?
РОЛДАН. Конечно! Чем Америка хуже Европы?
АНХЕЛИНА. Как занятно! Он и «Европа», и «Америка» пишет с маленькой буквы. А слово «женщина» – с большой. Что это, по-вашему?
РОЛДАН. Три орфографических ошибки.
АНХЕЛИНА. Да, конечно. Но какая врожденная галантность!
РОЛДАН. Только этого недоставало! Этот припадочный – образец галантности? Может, вы думаете, что пора его ввести в общество?
АНХЕЛИНА. Ну, всему свое время. Сейчас самое важное – его душа. Смокинг подождет.
РОЛДАН. Другими словами, вас устраивает это постоянное потакание его капризам?
АНХЕЛИНА. Да ведь он счастлив! Вы не согласны с ее методом? Или она сама вам не нравится?
РОЛДАН. Приведу факты. Восемь месяцев торчит она в доме – и где результаты? Пабло такой же дикарь, каким был. А она научилась стрелять из ружья, ловить форелей голыми руками. Кто же кого воспитывает, я вас спрашиваю?
АНХЕЛИНА. Сеньорита Лухан знает свое дело. Я вам очень советую – не вмешивайтесь в чужую жизнь, занимайтесь лучше своими цифрами.
РОЛДАН. Цифры теперь тоже не мои. В мою законную область вторглись посторонние лица!
АНХЕЛИНА. Кто? Маргарита?
РОЛДАН. Этот дикарь! Он роется в моих бумагах, в папках и что-то записывает. Разрешите спросить, что ему надо?
АНХЕЛИНА (коварно улыбается). А, понимаю, понимаю! Этот несчастный дикарь одолел за восемь месяцев те премудрости, которым вы учились всю жизнь, и проверяет ваши счета… и конечно, вы перепугались. Так?
РОЛДАН. Терпение мое безгранично, сеньора, но я не позволю оскорблять мою честь. Чрезвычайно сожалею, что, по-видимому, утратил ваше доверие. Я вынужден немедленно и безоговорочно…
АНХЕЛИНА. Да, да, я знаю – отставка. Вы всегда говорите об отставке со мной. Почему бы вам не поговорить с сестрой?
РОЛДАН (отирает благородное чело). Ну, это совсем другое. Ваша сестра меня не выносит. Она способна забыть в одну минуту о двадцати годах самопожертвования.
Из сада выходит МАТИЛЬДА, ставит мимозы в кувшин.
МАТИЛЬДА. Добрый вечер. Что, опять препираетесь?
РОЛДАН. О, напротив. Мы с сеньоритой Анхелиной во всем согласны.
АНХЕЛИНА. Нет, не во всем! Сеньор Ролдан недоволен воспитанием Пабло.
МАТИЛЬДА. Вам кажется, что он недостаточно успел за эти семь месяцев?
РОЛДАН. Его успехи в науках даже чрезмерны. Но поведение, поведение!.. Можете вы себе представить его на рауте, в дамском обществе? Или в ложе, в опере? Он там будет, как лошадь на псарне!
МАТИЛЬДА. Лошадь?
РОЛДАН. Это не мои слова. Так выразилась его собственная наставница.
МАТИЛЬДА. Сеньорита Лухан сказала «кентавр».
РОЛДАН. То же самое! Для меня ваш кентавр – просто литературная лошадь.
МАТИЛЬДА. У вас очень странные представления о мифологии. По-вашему, сирена – литературная рыба?
РОЛДАН. Мне ни к чему вся эта мифология! Но если уж речь зашла о сиренах, скажу вам – берегитесь! Они – рыбы хищные, а у Пабло – огромное состояние.
МАТИЛЬДА. Без намеков. Не будете ли вы любезны объяснить, что вы имеете в виду?
РОЛДАН (ощетинившись, как рассерженный кот). С большим удовольствием! Задам лишь два вопроса. Кто распоряжается в этом доме? Пабло, не отвечающий за свои действия. А кто распоряжается самим Пабло? Женщина, о которой мы ничего не знаем. Надеюсь, мораль ясна?
МАТИЛЬДА (в ярости хватает одну из ваз). Вот я вам сейчас покажу мораль!..
АНХЕЛИНА (испуганно удерживает ее). Матильда! Что ты делаешь? Это бабушкина ваза!
МАТИЛЬДА. Бабушкина? (С трудом сдерживается.) Сеньор Ролдан, благодарите Бога, что я не родилась мужчиной… И что это – севр!.. Можете идти.
Входит ЭУСЕБЬО.
ЭУСЕБЬО. Сеньора, там приехал сеньор Ролдан.
МАТИЛЬДА (поражена). Сеньор Ролдан? Какой еще сеньор Ролдан?
ЭУСЕБЬО. Племянник.
МАТИЛЬДА. Какой такой племянник?
ЭУСЕБЬО. Сын сеньора Ролдана.
АНХЕЛИНА. Ну, Ролдан-младший, как говорили при королеве Виктории.
МАТИЛЬДА. Какая такая Виктория?
АНХЕЛИНА. Королева английская.
МАТИЛЬДА (Ролдану). Так… Вы приглашаете гостей в мой дом, не спросившись?
РОЛДАН. Клянусь вам, сеньора, я сам его не ждал. По-видимому, он тут проездом.
МАТИЛЬДА. Превосходно! (В викторианской манере.) Пусть войдет сеньор Ролдан-младший.
ЭУСЕБЬО выходит.
Надеюсь, вы понимаете, что его визит должен носить чисто деловой характер.
РОЛДАН. Конечно. Чисто деловые вопросы. Надеюсь, вы помните, что мой сын – поверенный этой семьи?
МАТИЛЬДА. Ну, как же!.. Чуть не забыла такую интересную подробность. Отец – управляющий, сын – поверенный.
Входит ХУЛИО РОЛДАН. Он еще не стар,
весьма элегантен. Фальшиво улыбается.
ХУЛИО. Дорогие мои, я счастлив! После всех гостиниц и кают наконец-то семейный очаг! (Подходит к отцу.) Ну, как живем?
РОЛДАН. Понемногу, понемногу!
ХУЛИО. Дорогая тетя Анхелина! Молода и прекрасна, как и прежде! (Обнимает и звонко целует ее.)
АНХЕЛИНА. Спасибо, Хулио!
ХУЛИО. Тетя Матильда! (Протягивает руку.)
МАТИЛЬДА (отдергивает руку). Я вам не тетя! Так что просто «Матильда»! А еще лучше – сеньора Салданья.
ХУЛИО. Все еще не забыли старые распри? Ну до каких же пор?
МАТИЛЬДА. Я меняться не собираюсь! Если Пабло захочет принять ваше родство – его дело. Можно меня согнуть, но сломить нельзя.
АНХЕЛИНА. Ну, прошу тебя, сестрица!.. Ведь мальчики – двоюродные братья! Чем они виноваты?
МАТИЛЬДА. Хватит! Ты что-то разговорилась…
АНХЕЛИНА. Да я и двух слов не сказала!
МАТИЛЬДА. Когда ты произносишь два слова – одно всегда лишнее! (К Хулио.) Чем короче будет наш обмен любезностями, тем лучше. Вы прекрасно доехали. Не забывали о нас ни на минуту. Мое здоровье превосходно. Спасибо.
ХУЛИО. Честно говоря, я этого не ждал. Я думал, что еду в родной дом.
МАТИЛЬДА. Это уж – как скажет Пабло. Сожалею, что не могу выйти к столу. Чувствую, что у меня будет сильная мигрень.
АНХЕЛИНА. А у меня тоже будет мигрень?
МАТИЛЬДА. У тебя болит печень. Это тебе больше к лицу. Сеньор управляющий… сеньор поверенный… Идем, сестрица. (Выходят.)
ХУЛИО. Да, неважно идут дела…
РОЛДАН. Хуже, чем ты думаешь. Письмо получил?
ХУЛИО. Конечно. И очень удивился. К чему такая спешка? Неужели ты испугался этих дурацких старух?
РОЛДАН. Нет. Опасным становится он сам.
ХУЛИО. Пабло? Дикарь, который даже подписываться не умеет?
РОЛДАН (меланхолически). Да, давно это было!
Хорошее было время… Теперь только дай ему кодекс, и он назавтра его тебе перескажет слово в слово.
ХУЛИО. Ну, ты преувеличиваешь! Не подозревает же он?
РОЛДАН. Все может быть. Мы слишком понадеялись на то, что он дикарь. Теперь все придется проверить как следует – подписи, документы, счета.
ХУЛИО. Не надо паники. Все в полном порядке. С точки зрения законов придраться не к чему.
РОЛДАН. Да, внешне – все в порядке. Только у него хороший нюх. Он двадцать лет провел в горах, умеет идти по следу.
ХУЛИО. Да ну его совсем! Все дело в ней.
РОЛДАН. В ней? В ком это?
ХУЛИО. А вот в этой учительнице. Тут сомнений нет: Маргарита Лухан окончила университет…
РОЛДАН. Ты ее знаешь?
ХУЛИО. Да, мы были дружны. Помню, ей очень нелегко приходилось. Трудно было учиться – вечно без денег.
РОЛДАН. Не обольщайся. Такую не подкупишь. Чересчур горда.
ХУЛИО. В те времена ей и голодать приходилось. И что-то не помню, чтобы она была чересчур гордой. Я сам ею займусь.
РОЛДАН. Тише, Пабло идет! Пойдем лучше в контору.
Идут к холлу.
ХУЛИО. Маргарита Лухан… Да, очень хорошо помню. Глаза неплохие были… зеленые… Маргарита Лухан!
Сцена пуста.
Лай собак, голос Марги. Дверь в глубине комнаты распахивается настежь. Вбегает МАРГА и тут же захлопывает дверь. Лай постепенно утихает. МАРГА легко и радостно вздыхает. Снимает с плеча ружье, бросает его, не глядя, в кресло. Садится на край стола и, переведя дух, бегло просматривает рисунки и тетради. Время от времени она удивленно вскрикивает, радуясь успехам своего ученика. Она ест яблоко, как Пабло в первом действии. Берет карандаш, правит, насвистывает сквозь зубы. Оглядывается по сторонам, закладывает в рот два пальца, пытается свистнуть, но безуспешно. Пробует еще раз.
МАРГА. Никогда не научусь! (Правит тетрадь, ест яблоко.)
На лестнице появляется ТЕТЯ АНХЕЛИНА.
Добрый день, Анхелина!
АНХЕЛИНА (спускается по лестнице). Я думала, это он пришел с собаками. Теперь вы их не боитесь?
МАРГА. Теперь мы друзья. Мы с охоты – уток стреляли, зайца травили.
АНХЕЛИНА. А Пабло?
МАРГА. В библиотеке. Занимается. (Закрывает тетрадь, подходит к Анхелине.) Вы говорили с тетей Матильдой?
АНХЕЛИНА. Я пробовала, но ведь вы ее знаете. Она считает, что лучше ему не напоминать о матери.
МАРГА. Раньше можно было. А теперь он знает, «мама» – это не только забытое слово. Он хочет знать о ней все, и мы не имеем права скрывать.
АНХЕЛИНА. Нельзя же сказать ему правду!
МАРГА. Если мы будем молчать, он сам догадается.
АНХЕЛИНА. Он опять спрашивал?
МАРГА. Все время спрашивает. Он хочет потрогать что-нибудь, чего она касалась. Ну, хоть пустячок – что угодно! Помогите мне, Анхелина.
АНХЕЛИНА. Я все шкафы перерыла, все старые сундуки…
МАРГА. И ничего не нашли?
АНХЕЛИНА. Так, пустяки – японский ящичек, музыкальную шкатулку и медальон с портретом.
МАРГА. С ее портретом?
АНХЕЛИНА. Да, она и четырехлетний Пабло.
МАРГА. Да это же клад! Можно, я скажу Пабло?
АНХЕЛИНА. Не спросив Матильду?
МАРГА. На этот раз надо решиться. Нельзя быть такой запуганной.
АНХЕЛИНА. Это не то, дорогая. Я просто стараюсь избегать треволнений. Я рождена, чтоб подчиняться – так ведь спокойнее. А сестра совсем другая. Она рождена, чтобы повелевать. Видите ли, она только восемь дней была замужем и не успела проявить свою властность.
ПАБЛО (за сценой). Марга-а-а!
МАРГА (так же). Па-абло-о-о!.. (Быстро, Анхелине.) Скорее несите, пожалуйста!
АНХЕЛИНА. А если Матильда узнает?
МАРГА. Не волнуйтесь, идите. Я за все отвечу.
ТЕТЯ АНХЕЛИНА уходит.
В тот же миг врывается ПАБЛО, в руках у него книги и