– Дождись тут рассвета, – сказал Келхар. – Вот еда.
От бумажного свертка пахло ветчиной. Наверное, тот самый бутерброд, отвергнутый Ником несколько часов назад.
– До полудня отсюда не высовывайся. Мы преследуем дичь, и на тебя тратить время учитель не станет, но если снова попадешься, он тебя убьет. И прими к сведению: хороших оборотней не бывает.
– То, что написано в древних хрониках, было давно, – возразил Ник, глядя на охотника снизу вверх.
Как только остановились, он обессиленно уселся на землю, а Келхар стоял над ним, и на высоких шнурованных сапогах тускло блестели заклепки.
– Какая разница, давно или недавно? Твари не меняются. Он стал более цивилизованным, освоил множество ролей, но суть осталась та же самая. Он тварь, и не просто тварь, а пожиратель душ, но ты, кажется, не понимаешь, что это такое. Да что с тебя взять…
– Дэлги совсем как человек, у него есть и привязанности, и принципы. Бывают же исключения из правил… Он изменился, вы его плохо знаете.
– О тварях я знаю побольше, чем ты. Кстати, напомни, почему ты спустил на него грызверга?
– Меня уже спрашивали… – глядя в землю, пробормотал Ник. – Я же тогда ответил…
– Даже вслух сказать не можешь. А говоришь, изменился! – Келхар осуждающе качнул головой. Хорошо хоть, не усмехнулся. – Знаешь, в чем главная разница между людьми и существами вроде него? Мы здесь живем, а они развлекаются, как умеют, и то, что для нас серьезно, для них игра. Мы, охотники, убиваем тех, кто пытается превратить наш мир в игровую площадку. Никогда больше не мешай охотникам на оборотней во время охоты, потому что они защищают в том числе твои интересы.
Ник кивнул, хотя насчет Дэлги все равно был не согласен.
– Если пропадешь, я не расстроюсь, но для порядка даю совет: после полудня отправляйся в Рансяльех, нас там уже не будет. Места здесь дурные, много тварей. Тебя защищает сильная женская ворожба, но судьбу лучше не испытывать.
– Какая ворожба? – удивился Ник.
– Такое впечатление, что какая-то женщина ворожит, чтобы сделать тебя невидимым для тварей. Сильная колдунья, раз ты болтался здесь столько времени и с тобой ничего не случилось. Благодаря ее усилиям твари не обращают на тебя внимания.
– Наверное, это сестра Миури, жрица Лунноглазой. Я ее помощник.
– Тогда тебе повезло, – бесстрастно заметил Келхар. – Это сложное и довольно редкое искусство. Колдунья, которая этим занимается, должна уметь хорошо танцевать и обладать властью над неживыми предметами, иначе ей не соткать защиту. Ворожба совершается на языке телодвижений.
– Почему вы так решили? Ну, что меня защищает ворожба?
– Я в этом немного разбираюсь. Мне пора, а ты на будущее держись подальше и от моего учителя, и от оборотней. И запомни: это мы, люди, можем меняться, можем учитывать и не повторять свои прежние ошибки, а тварь всегда останется тварью, – последнюю фразу он произнес негромко и ожесточенно, потом шагнул вбок и исчез за чернеющими кустами.
Еще одна метаморфоза из тех, какие временами случаются в Пластилиновой стране, только на этот раз перемена не в худшую сторону, а наоборот. «Сумасшедший металлист», вначале внушавший Нику больше всего опасений, на проверку оказался самым порядочным и разумным в этой компании. Вспомнилось, как Дэлги по дороге из Раума сказал, что его убивать нельзя.
Неожиданно проснулся голод, и Ник съел бутерброд, потом отпил из оставленной Келхаром бутылки несколько глотков тепловатой воды с пряным привкусом.
Видимо, Келхар с Элизой сговорились его спасти и действовали по заранее намеченному плану. И сегодня вечером, когда Элиза уговаривала его поесть, а он отказался, «металлист» рассердился из-за возможных затруднений: вдруг полуживой Ник не в состоянии будет уйти достаточно далеко от стоянки? А он ничего не понял… И потом Келхар отправил Элизу в город вместе с учителем, чтобы обеспечить ей алиби. Наверняка она постарается задержать там старого охотника подольше.
Несмотря на ветчину, Ник все еще был очень слаб. Свернувшись на траве около мотоцикла – наконец-то можно свернуться, руки и ноги свободны! – он начал медленно погружаться в сон, ни о чем больше не думая.
Двор с ухоженной клумбой и каменными скамейками. По шероховатой стене двухэтажного дома карабкается на крышу плющ с большими листьями – нечего ему там делать, а все равно карабкается. Вдоль ограды посажен кустарник с бархатистой хвоей, ветви свисают до земли сплошным темно-зеленым пологом, а внизу, под ветвями, притаился Мамочкин Заинька.
Он долго гнался за Злым Человеком, но быструю машину не догнал. Устал, из сил выбился. Да еще стая заразных бродячих собак хотела его обидеть, но после того как он самых свирепых разорвал на куски, остальные испугались хорошего Заиньку и убежали.
Проголодавшись, поймал курицу и еще одну курицу, потом спрятался, чтобы сердитые люди его не наругали. А то вдруг они на Заиньку намордник наденут…
Пышная клумба посреди двора так и манила, но портить цветочки – Мамочку огорчать. Воспитанный Заинька не стал гадить на клумбу, сделал свои дела в укромном месте под завесой кустарника.
Теперь надо баиньки – и снова в погоню. Только где же тут баиньки?.. Это нехорошие уличные животные, грязные и блохастые, которых Мамочка не любит, спят в кустах, а Заинька будет пусенькой и ляжет спатеньки в постельку.
Окна в доме открыты, ветер раздувает вышитые занавески. Прыжок – и Мардарий внутри. Все чужое, запахи незнакомые, но людей нигде нет, хотя совсем недавно они здесь были.
Постелька для Заиньки нашлась наверху. Такая, как Мамочке нравится – нарядная, чистенькая, с шелковыми подушками и оборками на покрывале. Если бы Мамочка была здесь, она бы своего умного пусеньку похвалила!
Он повозился, устраиваясь посреди мягкого ложа, словно в гнезде. Задремал, сквозь сон улавливая окружающие звуки: постелька красивая, и он все сделал правильно, однако место чужое, поэтому надо быть настороже.
Немного поспать, восстановить силы.
Злой Человек не уйдет. Мардарий его догонит и загрызет, потому что нельзя Мамочкиного Заиньку в окно выбрасывать!
Ксават цан Ревернух, исполнительный и строгий министерский чиновник, таял, как снеговик, слепленный на праздник солнцеворота в императорском Зимнем парке. Была вполне убедительная личность, обладающая множеством индивидуальных черточек, вписавшаяся в респектабельное общество – и вдруг на ее месте рыхлый грязноватый сугроб, и оттуда, отряхиваясь, вылезает старый пройдоха Клетчаб Луджереф, который самого Короля Сорегдийских гор вокруг пальца обвел! И в охотку, чтобы все его заметили – хасетанские уважают тех, кто умеет показать себя людям, и нельзя – еще не отпала нужда в маскировке.
Клетчаб, столько лет замурованный внутри высокородного господина цан Ревернуха, взбунтовался и рвался наружу. Терять-то нечего. После скандала с высочайшим советником Варсеортом цан Аванебихом и состряпанного Виленом доноса обратно на службу путь заказан.
Он продолжал оставаться Ксаватом главным образом из-за охотников, потому что ребята они крутые и щепетильные – сочетание, смертельно опасное для окружающих.
В то же время в этой отмирающей оболочке появлялось все больше щелок и прорех, не случайно Ксават все чаще ловил недоуменно-презрительный взгляд Келхара – высокородный мерзавец что-то почувствовал! С ним надо держать ухо востро. Донат неспроста хвалил его за способности к ворожбе.
Надо ли говорить, что Клетчаба охотники раздражали хуже штанов, которые сдуру почистил скипидаром? Друг с дружкой только на «вы», никакого панибратства! Оба соблюдают иерархию: Келхар «выкает», потому что Донат его учитель и вдвое старше, Донат – потому что он человек простого происхождения, а цан Севегуст высокородный, вот так-то. И разговоры у них – с души воротит, какие культурные! Словно специально стараются Клетчабу Луджерефу нос утереть.
А с Элизой оба какие галантные! Келхар любезничает, робеет и вовсю выкаблучивается, как будто перед ним не срань, которую в Окаянном мире выбросили за ненадобностью, а фу-ты ну-ты девица из богатой семьи. Донат тоже не отстает, постоянно проявляет трогательную заботу, все равно как о родной племяннице или внучке. Вишь как взъелись, когда Ксават предложил ее в качестве приманки использовать!
И ведь переманили дрянь-девку – она теперь вовсю суетится, чтобы им угодить, научилась готовить ихние любимые кушанья, с восторгом слушает охотничьи байки, за любую подсобную работу сама хватается. Для Ксавата, благодетеля своего, никогда так не старалась… Эти подлецы всячески показывают, как они благодарны ей за помощь и как ценят ее женское общество, а что Ксавату от злости плеваться хочется – всем троим наплевать.
Доконали его тем, что облыжно обвинили в убийстве. Мол, пока Донат с Элизой ездили в город, а Келхар ходил на разведку, он якобы порешил Ника, мертвое тело и мотоцикл где-то в кустах припрятал, чтобы создать видимость побега – нет времени искать и разбираться, оборотень уходит.
Да Келхар же сам все это сделал! А после подошел, разбудил пинком (словно перед ним не высокородный цан Ревернух, а какое-нибудь быдло) и с недоброй улыбочкой поинтересовался, куда делся пленник.
Ксават помнил, как допрашивал свою жертву, помнил, как его сморила внезапная сонливость. Не иначе «способный к ворожбе» Келхар каким-то образом усыпил его, чтобы совершить черное дело без свидетелей. Все-таки завидовал этот урод миловидному Нику, жестоко завидовал, только очень уж глубоко свою зависть запрятал!
– Господин Ревернух все допытывался у парня, что наш персонаж говорил о его выдающейся особе, – свою версию Келхар излагал с ледяным спокойствием, игнорируя выпады Ксавата. – Видимо, допытался. Видимо, господину Ревернуху есть что скрывать. После убийства он оставил на виду веревки, измочалив концы – чтобы мы подумали, что пленник сумел перетереть их о камень, – а сам притворился спящим. Или, возможно, он действительно заснул, а этот Ник освободился от веревок и ушел?
– Это вы в последний раз его связывали! – победоносно выкрикнул охрипший от оправданий Ксават. – Значит, так хорошо связали!
– Узлы целы, – заметил Донат – отойдя к машине, он при свете фар изучал обрывки. – Здесь именно перетерто, но веревки-то были хорошие.
– Да ничего он не мог перетереть! Он же был слаб, как червяк, третий день ничего не жрал! Это ваш Келхар его укокошил!
– Или вы, – усмехнулся Келхар.
– Донат, ну, какая разница, кто? – подумав, что затевать сейчас свару – себе дороже, вздохнул Ксават. – Вы же все равно собирались гаденыша убить. Днем раньше, днем позже…
– Я вынес ему приговор по закону охоты, – проворчал Донат, похожий в темноте на громадную и страшную нахохлившуюся птицу. – Если мы убьем дичь, я бы дал ему разок по шее и отпустил на все четыре стороны. Если нет, он бы подвергся справедливому наказанию. А кто-то из вас убил его просто так, совершил уголовное преступление!
– Это Севегуст, – сказал Ксават.
– Это Ревернух, – сказал Келхар.
Вот такая срань. Убийство произошло при лунном свете, поэтому Лунноглазая Госпожа знает, кто виноват, а на кого возвели напраслину. Хорошо бы она прогневалась и покарала Келхара. И Безмолвный знает, ибо ему ведомы все людские тайны и секреты, да только он ни с кем информацией не делится.
Теперь, когда избавились от Ника, можно было безбоязненно заезжать в деревни, даже в те, где есть цепняки. Кое-где жители видели одинокого мотоциклиста с веселыми глазами болотного цвета, копной длинных бурых волос и рваной раной на плече. Обычно он просил кого-нибудь помочь с перевязкой, за что щедро платил и делился лекарствами – отменные лекарства, как рукой всякую хворь снимают.
Видели и здоровенную черную собаку в золотом ошейнике, усыпанном самоцветами. В одной деревне девочка лет десяти сказала, что это была не собака, а вылитый грызверг, совсем как в книжке на картинке, но взрослые от нее отмахнулись. Если мотоциклиста поминали добрым словом, то окаянного пса ругали на все корки – там поросенка утащил, здесь на овец напал, а когда в него стреляли, пули уходили мимо, словно волшебство какое.
– На грызверге ошейник с оберегом, – предположил Донат. – Защита от пуль. Возможно, это один из тех знаменитых ошейников, которые были изготовлены для императорских грызвергов в стародавние времена.
Клетчаб Луджереф взял это на заметку: ежели шальная удача поможет, надо у глупого зверя эдакую нужную и ценную вещь отобрать – или продать, или заначить.
Бледные контуры на южном горизонте превратились в горный хребет. Пока еще далекий, игрушечный, но неумолимо растущий.
«Великие Пятеро, если мы его не догоним – пусть хотя бы грызверг догонит!» – взмолился про себя Ксават.
На ночлег остановились в местечке под названием Кихид, в зажиточном доме. У хозяйки, зрелой красавицы с тяжелыми косами, оба глаза подбиты. Подслушав, как муж ругает ее в коридоре, Ксават одобрительно ухмыльнулся в усы. Ревность. Живут богато, а счастья нет. Когда увещевания подкрепил звук пощечины, его ухмылка стала шире: так с ними и надо.
Потом Донат и Келхар пошли с хозяином в гараж. Машина нуждалась в небольшом, но неотложном ремонте, и управиться нужно до завтра, чтобы с первыми лучами солнца в погоню.
Дэлги уехал из Кихида сегодня около полудня. Все еще есть надежда его настичь.
Ника разбудило солнце, успевшее подняться довольно высоко. Свободен! Он был очень слаб, но счастлив. Искупался в оказавшемся поблизости озере, на мелководье возле берега. Долго плескался, ежась от холода, смывал засохший пот. Боялся он при этом только одного – утонуть в сверкающей прохладной воде, если вдруг закружится голова, и уже после, обсыхая на берегу, подумал о том, что в озере могут водиться твари. Но ведь его, по словам Келхара, защищает чья-то ворожба… Если твари там и были, они его не заметили.
Потом, катя мотоцикл, пошел в ту сторону, где должен находиться Рансяльех. Часто останавливался, отдыхал. Он чувствовал себя, как выздоравливающий после долгой болезни. Желудок сводило от голода.
Бензин в баках был, но Ник опасался потерять сознание или не справиться с управлением. Навернуться на мотоцикле – это последнее, что от него сейчас требуется.
Солнце уже поднялось до зенита, когда он вышел на пустую дорогу. Главное – добраться до города, там он найдет еду и ночлег, в Иллихее это не проблема.
Жаловаться на охотников Ник не собирался. Он мог бы, наверное, устроить им неприятности, обратившись в полицию, но не хотел подставлять Келхара и Элизу. Это приключение было и закончилось. Синяки пройдут, других последствий не осталось, ничего страшного.
Он наслаждался свободой, теплом и одиночеством и слегка морщился, когда тяжелый мотоцикл норовил завалиться набок.
У Доната прихватило поясницу. Он и стыдился своей неожиданной слабости, и ничего не мог поделать. Разлегся на топчане, а Келхар с Элизой в четыре руки растирали его жирные телеса сиггой, настоянной на жгучих пряностях, и делали массаж. Дверь была приоткрыта, Ксават слышал, как молодой охотник вполголоса инструктирует Элизу. Интересно, она ему уже дала или нет?
Хозяйка собирала на стол в гостевой комнате. Соломенно-желтые волосы гладко зачесаны и заплетены, на щеках цветет румянец, хотя под глазами лиловеют застарелые синяки.
Оставшийся не при деле Ксават праздно сидел, как и полагается важному господину, и разглядывал убранство: аляповатая роспись на потолке, покрытая темно-коричневым лаком мебель, на беленых стенах обереги – позолоченный деревянный трапан и бусы из высушенных ягод. В придачу по углам висят щергачи – вроде настоящие, не подделка.
Появился хозяин дома, раскрасневшийся, волосы мокрые, всклокоченные. Умывался после возни в гараже. Глянул на Ксавата неприветливо, с подозрением – словно тот уже успел поиметь его благоверную – и вышел в другую дверь, за которой виднелась полутемная лестница на второй этаж.
Женщина тихо вздохнула, словно хотела сказать: «Как мне все это надоело!» Ее длинное платье с широкими рукавами покрывали вышитые разноцветным шелком птицы – старинный богатый наряд, небось, еще от бабки достался, а фингалы, как у невезучей портовой шлюхи. Ксават испытывал справедливое удовлетворение: так ей и надо. Хотя его это, казалось бы, не касалось.