А наметанный у него глаз. Даром что в лесу живет, видит купцов раз в полгода да своих соседей-трапперов иногда.
– Верно. Прав ты, – сказал Сотник. – Из Пригорья я.
Лицо хозяина сразу вытянулось. Еще бы! Кто ж не слыхал о воинском искусстве пригорян? Верно, одни глухие, так им на пальцах объяснили.
– А я из Приозерной империи, – добавил я, чтобы сгладить впечатление. – Гелка из арданов будет. Правда, и родилась, и выросла на Красной Лошади. Потому и признал ты ее одну.
Хозяин почесал бороду:
– Ладно. В сенник пойдем. Там поговорим.
В сенник так в сенник. Лишь бы под крышу.
– Годится. Пошли.
Он зыркнул исподлобья на стоящих поодаль мужиков:
– Ну? Чего уставились? Я дело обтяпаю. Сам.
Возражений не последовало. Рта открыть никто не посмел. Трапперы быстро разошлись, скрывшись кто в доме, кто за домом, ровно и не было их. Бабы наконец-то отправились по воду. Зато, сообразив, что беды наверняка уже не будет, на волю вырвалась ребятня. Как горошины из стручка выкатились. Оно и понятно: где бы ни проходило детство – на вилле среди виноградников, в лесной глуши на фактории, в городском ремесленном квартале или королевском дворце – главной чертой малолетнего сорванца всегда было и останется любопытство. Возрасту – от трех годков до десятка. Чумазые, вихрастые, огненно-рыжие, как на подбор. Что ни говори, а маленькие арданы. Породу сразу видно.
На мордашках нескольких из них я заметил густо намазанные соком чистотела корочки. Вначале насторожился: что за зараза такая? А потом сообразил – ветрянка. Кто ж в детстве ею не переболел! Видно, каким-то манером умудрились дети трапперов заразиться от заезжих торговцев. Ну и хорошо. Малышней все разом переболеют, потом хлопот меньше будет.
Тем временем лысый ардан зарычал и на детей, как недавно на собак. Однако они не сильно прислушивались. Тогда он махнул мне рукой – пошли за мной, мол.
Пошли так пошли.
– Тебя, хозяин, как величать-то? – Он или забыл представиться, или просто мало радуется нам.
– Зови Метким, – буркнул ардан.
– Добро. А я – Молчун.
– Ну и молчал бы, Молчун.
Вот такой у нас хозяин. Приветливый. Без доброго слова мимо не пройдет. Да и стрыгай с ним. Не детей же нам вместе нарекать!
Сенник располагался сразу за срубом. А не скупятся трапперы арданские, когда дома себе строят. Бревна – вдвоем не обхватишь, не всякий таран разобьет. В стенах прорезаны узкие окошки, защищенные крепкими ставнями, и двери. Кроют дома арданы все больше дерном. За осень-зиму он влагой напитывается, весной зеленеет. Нелегко такую постройку сжечь или разбить. И это правильно – лихих людей и раньше в здешних краях хватало, а уж теперь, после войны... И раздумья вернулись к Мак Кехте. Ей-то удавалось пожечь не одну факторию. Наверняка навыки богатые в этом деле.
От размышлений меня отвлек негромкий голос Сотника. Кажется, он обратился к ардану:
– Ого, а кони у вас откуда?
– Да так... – Меткий замялся. – Тут одни проезжали – бросили хромых.
Неподалеку от сенника, за сложенной из жердин оградой, понуро стояли шесть лошадей. Мокрые, а потому все без исключения вороные.
– Богато живете, трапперы.
– А! Где там! Жрут как проклятые, а толку с них – аж никакого.
– Так отдай нам.
– Что значит «отдай»? Даром?!
– А то! Тебе ж они не нужны. Опять-таки жрут много.
– Хе! Даром! Даром за амбаром! Да я их лучше порежу – мяса навялю.
– Эх, Меткий! – усмехнулся я. – Веселин тебя не слышит. Они ж за коня горло перегрызут.
– А тебе что? Ты из Повесья, что ли? Нет! Вот и не лезь, когда не просят.
– Я не про то. Продай, коли за так отдать не хочешь.
Ардан задумался.
– Пошли. Сядем, поговорим. В ногах правды нет.
– Ну пошли. А что до правды, так ее для бедняка нигде нет.
– Ну, ты и трепло! А еще Молчун. Заходи.
Сенник дохнул из распахнутых дверей одуряющим ароматом лесных трав. Такие вырастают на скрытых от людского глаза полянах в дремучих чащобах, и луговые травы ни в какое сравнение с ними не идут. Одна ночь на кипе душистого, теплого сена добавляет годков пять жизни. Просто чародейство какое. Не зря молва людская приписывает знахарям-травникам занятия волшебством.
– Так. Тут и заночевать можете. – Меткий огляделся по сторонам. Уж не запоминает ли, сколько сена, страшась, что мы за ночь его запасы уполовиним?
– Спасибо, хозяин. Давай и о плате сразу поговорим.
– Давай-давай. – Ардан уселся, поджав под задницу ноги. Приготовился к долгому торгу.
– Ну что? Харчей ты нам дашь на дорогу? – Краем глаза я наблюдал за спутниками.
Гелка принялась ковыряться в нашем мешке. Она всегда себе работу сыщет – пришить там что или дырку залатать.
Сотник присел рядом со мной. Насчет лошадей – это он здорово придумал. Насколько путь сократить можно, если не на своих двоих чесать, а в седле. Вот не уверен я, что получится. Не выкупить у Меткого. Нет, он продаст, никуда не денется. Даром не отдаст, конечно, а за горстку самоцветов аж бегом поведет со двора. Переживал-то я, что у меня с ездой не заладится. Имел пару раз горький опыт, потом ушибы да ссадины лечил.
– Харчей? Подумать надо. Самим мало.
– Ну, ведь не за просто так.
– Оно понятно. Так я все едино ваши камешки втридорога у торговцев менять буду. Они ж только и норовят честному труженику в глотку вцепиться, ровно клыканы какие.
– А ты не меняй, Меткий. Сразу не меняй. Пущай полежат. Они же жрать не просят. И мыши их не поедят, верно? А там, глядишь, цены сменятся.
– То ж я и гляжу, как вы жирно живете на своих приисках. На золоте едите, на серебре умываетесь.
– Чего нет, того нет. А все ж не жаловались до сих пор.
– А что тогда вы толпами бежите с приисков? Ровно дерьмом после меда помазали. То один, то оравой цельной...
– А что, раньше с приисков не уходили? – развел я руками. – Всегда кто-то приходит, кто-то уходит.
– Ага. Завсегда. Только что-то я нынче летом не видал, чтоб туда ломились, как на свадьбу за халявным пивом и жратвой.
– Вот-вот. – Я попытался вернуть разговор в нужное нам русло. – Харчей ты нам дашь или нет? Заплатим, между прочим. Не как на свадьбе.
– Нет, ты погодь! – Ардана понесло. – Ты мне скажи, чего ты на своем прииске забыл? Чего вы претесь туда? Не можете, как честные люди, свой кусок хлеба заработать?
Тут и я почуял, что гнев начинает во мне закипать. Как тогда с Белым. Еще чуток – и схвачу траппера за грудки. Как тогда договариваться будем? Терпи, Молчун, терпи...
Я протянул ему руки, ладонями под нос – на, смотри!
– На, смотри, Меткий, зарабатываю я свой кусок хлеба или нашармачка проскочить норовлю?
Давно я за кайло не брался, но годами наработанные мозоли так просто за десяток дней не сойдут. Тут тоже годы нужны в холе да в неге.
– Чё ты мне грабли под нос тычешь-то! – попятился ардан.
– А то, – я старался говорить спокойно, но не очень-то удавалось, – что горблюсь я не меньше твоего. Да не на воздушке по лесу гуляю – там ягодку сорвал, там цветочек понюхал, – а под землей корячусь. Кровля на тебя не рушилась, а, Меткий? Да ты и не знаешь, что это. Как заживо хоронят... Крысы каменные не одолевали? А стуканец друзей жрал?
– Да я... – начал было траппер, но осекся. Видно, понял, что по сравнению с трудом рудокопа-старателя его хлеб почти что легкий.
Но сдаваться он и не подумал:
– Что, тяжко на прииске приходится? А я тебя туда гнал? Или кто-то гнал? Не можешь по-другому зарабатывать – шуруй под землю!
А вот тут он прав...
– А вот тут ты прав, Меткий, никто меня не гнал под землю. Сам, дурень, полез. Сам и расхлебывать должен. Думал, разбогатею в одночасье. Поперся за семь лиг киселя хлебать. Вот и нахлебался...
– Не разбогател?
– Как тут разбогатеешь? Порода обеднела. Это по городам сказки сказывают. Мол, копни только, и самоцветы сами посыплются. А на деле столько глинозема лопатой перекидаешь, чтоб хоть один словить. А два раза в год: нате вам, ешьте, не обляпайтесь, – сборщики податей от Мак Кехты...
– Так пришили ж Мак Кехту?
– То-то и оно. И мы все думали – сидов прогнали, работай да радуйся. Ан нет. Петельщики заявились.
– У-у, сволочи те еще. Мне Хвост сказывал.
– Вот видишь. Всего ничего свободными пожили. А теперь Витгольд с Экхардом зайдутся спорить, кому из нас кровь сосать. Они-то зайдутся, глядишь, и дракой сойдутся, а бока мятые у нас будут.
– Это точно. – Ардан уже и не спорил.
– Вот и бежим куда глаза глядят. Лучше раньше удрать, чем потом в землю-матушку навсегда залечь.
– Бежать вольно, коли есть куда...
– Точно. Потому парни раньше и не разбежались. Не за сказочные богатства ведь работаем, а за то, чтоб кусок хлеба, а к нему бы и солонины ломоть не худо, был не только на сегодня, но и на завтра. А уйди вот так ни с того ни с сего? Куда податься? В трапперы? Можно, ежели умение есть. А кто городской, след белки от следа куницы не отличит, а барсука от волка? В город возвращаться? Так в тридцать годков идти в подмастерья как-то не того... Согласен?
– Согласен.
– И в войско не всякого тоже возьмут.
– Оно понятно.
– Вот и выходит – мы вроде вольные, а на самом деле крепостные. Жизнь так кабалит, не всякому барону под силу.
– А ты, значит, вырвался? – Меткий хитро прищурился. – В трапперы решил податься али в город? А может, в войско?
– Могу и в трапперы. Приходилось и плашки ставить, и силки настораживать. А могу и в город. Читать-писать разумею. Счет знаю.
– Вона ка-а-ак... – протянул ардан. Про Сотника, пригорянина, и спрашивать не стал. Ясное дело, в любом войске нарасхват такие бойцы. – Ладно. Поговорили.
Он еще раз внимательно оглядел моих спутников.
Мак Кехта, не поднимая головы, забилась в самый дальний угол, почти в темноту. Правильно делает. Нет нужды местным жителям ее лицо видеть.
И все-таки Меткий прежде всего обратил внимание на феанни.
– Сидит, накрылась, глаз не видно, – пробурчал он. – Вроде дурное замыслила.
– Да не бери в голову, Меткий! Переживает баба. С горя малость умом тронулась. Чего тебе от нее надо?
– Ладно, пущай сидит, – согласился ардан. – По нашей жизни умом тронуться легче легкого. Кто мужика-то ейного пришиб? Остроухие или наши?
– Люди. – Если вспомнить покойных ярла Мак Кехту или Лох Белаха, так я не соврал нисколечко. – Время, видишь, неспокойное.
– Это так. Про Мак Кехту слыхал?
Ну вот, сейчас начнется. Только б у сиды хватило выдержки не вмешаться.
– Слыхал.
– У-у-у, зверюга. Народу положила, страсть.
– Да уж.
– Палила целыми хуторами, кишки на деревьях развешивала. До крови охочая, говорят. Прям пила бы ее. Слава Пастырю Оленей, шлепнули стерву.
– Да ну?
– Дык у вас же на прииске дело было! Нешто не знаешь? – В глазах Меткого мелькнуло подозрение.
– Трупа ее никто не видел... – И это тоже правда, лопни мои глаза. А если Хвост что и рассказывал, должен был упомянуть, что сида ушла в стуканцовы ходы.
– Да-а, жалко. Ее-то за все злодеяния помучить бы как следует. Мне б волю дали – жилы тянул бы да железом каленым...
Что ж он смакует-то? Нашел о чем поговорить. И ведь не возразишь особо – в сей момент в пособничестве остроухим обвинят. Как тогда договариваться с траппером? А без их харчей да коней нам, похоже, не обойтись.
– Что толку переливать из пустого в порожнее? – Я постарался придать голосу побольше убедительности. – Не нашего ума дело. Мы люди маленькие, свои шкуры сберечь – и ладно.
– Ты в ее шкуре был, дядька Меткий? – неожиданно вмешалась Гелка.
Вот еще напасть на мою голову! Сейчас ляпнет лишнее по простоте душевной.
– Нет, не был! – Рыжие брови ардана полезли на низенький лоб.
– Так и не суди! Всех родных-близких в одночасье потерять – тут любой с ума стронется, лютовать начнет.
– Хех, – выдохнул, как от кружки чистого ржаного вина, траппер. – У тебя что, Молчун, все бабье племя с прибабахом? Одна сидит, молчит – дундук дундуком. Другая на честных людей кидается, ровно волчонок. Ишь, чего удумала, чтоб я да в шкуру остроухой заразы! Ты, девка, поди да тем, чьих родных ведьма проклятая порезала-пожгла, расскажи про то, кого она там и где потеряла!
Видит Сущий, надоело мне всех успокаивать, споры утихомиривать, словно жрец какой-то!
– Не обращай внимания, Меткий. Девка больно жалостливая. Она всех жалеет. И людей, и нелюдей. И тех, кого режут, и тех, кто режет. Давай лучше о деле.
– Хе, о деле? А ежели я теперь обижусь?
Еще и выпендриваться будет! Да глаза уже от жадности кровью налились.
Я вытащил из-за пазухи заветный мешочек. Подкинул на ладони. Да, легковат он у меня. А кто ж думал, что траты так рано начнутся. Еще до обжитых земель не добрались, а уже развязывать приходится. А ведь каждый камешек по2том и мозолями заработан. За каждый чего-то недоедал, недопивал...
Тьфу ты! Как такие мысли возникают? Стыдобище! Ни одного самоцвета покамест не потратил, а уже пожалел!
Я дернул за веревочку, вытряхнул содержимое мешочка на ладонь.
Траппер застыл с открытым ртом. Пожалуй, Хвост ему тоже камешки показывал. Может, и сменял пару на что-то полезное. А у самоцветов сила есть. Сила не хуже чародейской. Привязывает людей. Мы-то народ привычный. Ковыряемся в земле, драгоценности десятками через пальцы бегут. Относишься к ним как к обычным камням. Порой забываешь об их истинной стоимости в миру. А люди совсем по-другому их блеск видят. Вот так блеснет порой в глаза, и все – навеки приковало. Человек готов на преступление пойти, жизнь у ближнего отнять, лишь бы завладеть вожделенным сокровищем. Даже не для обогащения, а просто для удовольствия обладать сверкающей красотой. Вот и Меткий...
– Ну, Меткий, вижу, разговор у нас будет.
Ардан сглотнул сухим горлом:
– Чего ж не поговорить!
– Тогда начнем с коней. Ты говорил, хромые они у тебя?
Он надул губы:.
– Говорил, были хромые. А щас гладкие, аж лоснятся. Отъелись, отдохнули.
– Так я погляжу? – приподнялся Сотник.
– Ты наглядишь там... Вместе сходим.
– Как скажешь. Ты хозяин.
Они вышли.
– Та бьех го, феанни. Спасибо, госпожа. – Я обернулся к Мак Кехте, стараясь поймать ее взгляд во тьме капюшона. – Та аглэ орм, шив’ ни риэн. Я думал, ты не выдержишь.
Она промолчала. Дернула плечом, отвернулась. Обиделась, должно быть.
За что? Кто виноват, что дурная слава вперед имени бежит? Проливая кровь без меры, убивая направо и налево, к такому нужно быть готовым. Да и Сущий с ней. Пусть молчит. Может, уже умнеет?
Гелка сидела, уткнувшись носом в шитье. Она всегда так. Скажет что-нибудь, а потом мучается – не то ляпнула.
– Не переживай, белочка. Он не может ее судить. Ты можешь, но не будешь, я знаю. В этом и заключена подлинная справедливость.
Она кивнула. Будем думать, согласилась.
Теперь прикинем, сколько придется отдать ардану. Хотелось бы поменьше. А вот как выйдет? Они тут цены самоцветам не знают. Могут такую заломить – мало не покажется.
Вернулись Сотник с Метким.
Траппер бережно притворил за собой дверь. По его сияющей под маской напускного равнодушия физиономии я понял – кони не порченые.
– Добрые кони, – подтвердил Сотник. – Совсем не годящий – один. А нам четверо нужно.
– А я что говорил? – вмешался Меткий.
– Где ж добыл таких? – Мой спутник глянул пристально, как мировой судья. – Не в лесу же поймал?
– Да нет, – замялся траппер. – Проезжали тут одни – за харчи оставили.
– Военный народ?
– Ты откудова распознал?
– Я строевого коня сразу отличаю. Не купеческие лошадки. Прав я?
– Прав. Прав, глазастый!
– Так кто оставил-то? – Меня азарт начал разбирать: что ж он прямо не скажет, откуда лошади!
– Тебе не все едино?
– Как же нам все равно быть может? – развел руками Сотник. – Ты нам коней передаешь навроде кота в мешке. Мы не сегодня-завтра их старых хозяев повстречаем. Как докажем, что не конокрады?
– А это ваша уж беда – доказывать.