– Так мы можем и тебе их на память оставить. Хочешь – режь, а хочешь – так ешь.
– Ладно. Уломали. Настырные вы... Отряд тута проезжал. Вроде гвардейцы трегетренские. Поверх кольчуг накидки цвету...
– Коричневые?
– Ага, как лещина спелая. А на плече, вот тут, веревка крученая.
Петельщики? Неужто отряд Валлана? Тесен мир. Сколько живу, столько убеждаюсь.
– И называются они как-то мудрено... Мне ваш говорил, который в шапке с хвостом.
– Петельщики?
– О! Точно! Петельщики.
– А командиром у них лысый? Детина здоровенный – что поставить, что положить.
– Угу. – Ардан моментально погрустнел. – Он самый. Про него тоже Хвост много чего напел мне.
Буквально спиной я почувствовал, как напряглась Мак Кехта. Час от часу не легче! Стерпела упреки и оскорбления в свой адрес, а услышит про врага непримиримого – и откроется. Опять выручать надо, тему разговора менять. Да и давно пора. Дело-то к ночи. Договориться о цене – и спать.
– Понял я, Меткий, про кого ты говоришь. Видал их. Были на Красной Лошади. Давай лучше ближе к делу. Сколько возьмешь за коней?
– Дык я и сам к тому веду. Твой же дружок одноглазый завелся: «чьи кони, чьи кони»!
– Ну, выяснили, и Сущий с ними. Сколько просишь?
– Три. За каждого.
– Чего три-то? Камни, они разную цену имеют.
– Давай покажу.
– Ну, изволь, Меткий. Покажи.
Толстый палец с черным от старого ушиба ногтем завис над кучкой самоцветов. Сейчас выберет... Знать бы заранее, что в его лысую голову придет. Только б не смарагд... За него табун таких коней взять можно. Да не таких, а веселинских, ценящихся на торгах сверх всякой меры.
– О! Вот таких.
Траппер указал на жаргон. Слава Сущему! Не самый ценный камень. А наберется у меня дюжина жаргонов?
Быстро пересчитав, я озабоченно покачал головой:
– Не выходит. Десяток их всего. Давай чего добавлю...
– Ну, – обиженно протянул ардан. – А что у тебя еще есть?
– Все перед тобой. Гляди, выбирай.
Меткий прищурился.
– Погоди, – вмешался Сотник. – Мы еще не про все договорились. Потом заодно посчитаем.
– А чего вам еще надо? – нехотя оторвался от созерцания самоцветов Меткий.
– Насчет харчей как?
– С бабой поговорить надо. Муки совсем мало. Не перезимуем.
– Мясо есть? Копченое или вяленое?
– Много не дам.
– Да хоть совсем малость. До Лесогорья добраться.
– Ладно. Поищем...
– А тютюнника, часом, не наскребешь? – вдруг осенило меня. – Хоть полкисета.
Траппер сразу надулся:
– Вы там на своей Красной Лошади безголовые или безрукие? Хвост тоже курева просил. У вас там что, насобирать травы в лесу некому?
– Не цвел в этом году у нас тютюнник. Уж мне можешь поверить – все холмы излазил.
– Два камня за кисет.
Ох и прижимист ардан! Чистый паук-кровопийца. Это ж сколько заломил!
Заметив мои колебания, Меткий твердо произнес:
– Или так, или никак. Я вам не нанимался на полприиска тютюнник собирать. А ну как у меня кончится до будущего липоцвета? Чего ради мучаться?
Я почесал затылок. Взглянул на Сотника. Тот сидел с невозмутимым лицом, и было ясно, что, не договорюсь я насчет курева, слова в упрек не скажет. Но я-то понимал, каково ему. О затяжке с самого березозола мечтает.
– Годится, Меткий. Два аквамарина. Только не самых больших. Вот эти сгодятся?
Ардан посопел. Потом кивнул:
– Сгодятся.
– А к тем красненьким, что ты за коней выбрал, я вот еще два желтых добавлю. Они гелиодорами зовутся. И за харчи. Если дашь, конечно.
Меткий совсем размяк:
– Дам. Щас женке скажу, чтоб собрала.
– Погодь. – Сотник глянул на него снизу вверх. – Сбрую конскую сейчас принесешь? Или после, утром?
– Какую сбрую? Не было такого уговору! За коней был, а за сбрую...
– Был у меня барышник знакомый, ныне покойный, так он коней за так отдавал, а за недоуздок десять империалов лупил.
– Ну и?..
– Я ж сказал – покойный.
– Не шла речь про сбрую!
– Так вертай камешки назад. И будем считать, что уговора не было.
И тут Меткий заюлил. Как гадюка, придушенная сапогом. Жадность боролась со здоровой деревенской сметкой. Понятно, что и кони, и сбруя в трапперской фактории без надобности. Вряд ли кто из них уздечку наденет по правилам, не говоря уже о седле. Да и лошади – это не коровы, что сами хозяев кормят зимой. Сена жрут не меньше, а пользы... ломаный медяк. Мог он их, конечно, и прирезать, как грозился, но тогда самоцветы, которые уже и в руках подержал, – тю-тю. И мясо придется съесть всей факторией. Но как же ему хотелось содрать с нас еще хоть чуть-чуть.
Я даже бороду ладонью прикрыл, чтоб не догадался хозяин наш, что смеюсь, на него глядя. Вот умора!
Наконец здравый смысл победил.
Ардан махнул рукой:
– А, стрыгай с вами! Забирайте!
– Так когда принесешь? Сейчас или завтра утром?
Меткий пожал плечами:
– А вам не один ляд? Завтра с утречка и заберете... А щас я пожрать принесу.
Он развернулся, изображая всем видом несправедливо обиженного. Ну, прям бедняк, которому на ярмарке лемех из гнилого железа подсунули.
– И тютюнник не забудь, – напомнил я.
Траппер кивнул напоследок и захлопнул сбитые из горбыля двери.
– Не обманет? – повернулся я к Сотнику.
– Не должен. Жадный. А вот...
Он вскочил на ноги, прислушался и толкнул дверь.
– Ты чего? – удивился я.
– Не припер, – коротко отвечал Глан.
– Кто не припер, кого?
– Створки не припер. С него станется нас вместе с сеном запалить.
Вот оно что! А я и не догадался бы, пока огонь не припечет. Это точно. Мог ардан клячем двери подпереть и ночью, когда мы уснем покрепче, поджечь. Камешки-то всяко в огне не попортятся. А что мы попортимся, так ему наплевать.
А может, и не правы мы, подозревая траппера? У простых людей запрет на убийство в крови. Жизнь, поданную Сущим, они ценят. Это в больших городах народ звереет и в глотки друг другу вцепиться готов. За кусок послаще, за место потеплее, за ласку господскую.
– Устраивайтесь, – проговорил Сотник. – Ночью по очереди спать будем.
А что нам устраиваться? Долго на ночевку тот умащивается, у кого добра навалом. А с нашим скарбом – раз-два, и готово. Как гусь из сказки. Одно крыло подстелил, другим укрылся.
– В сено зарывайтесь, – посоветовал я Гелке и Мак Кехте. – Теплее будет. Ночами-то холодает.
Они послушно полезли на кипу душистой подсушенной травы. Да Гелке и не нужно особо советовать – ее отец каждую осень запас для коровы накашивал, всю сараюшку набивал. А вот благородной феанни ночевка на сеновале, пожалуй, в диковинку. Ничего. Может, еще хвастаться своими приключениями будет, когда ко двору Эохо Бекха попадет... Если попадет. Потому что от ее задумки пройти через людские земли аж до Озера по-прежнему попахивало безумием.
Я бросил плащ у подножия сенной горы. Сотник устраивался рядом. Расстилал добротную кожаную накидку, но дротик все время находился у него под рукой. Вот, учись, Молчун, у настоящего воина. Опытного и закаленного.
Только хотел я посетовать, что хозяина нашего лучше всего за смертью посылать – сто лет проживешь, как дверь скрипнула, провернулась на ременных петлях, и на пороге возник ардан. Поставил на утрамбованный земляной пол объемистую суму.
– Перекладывайте себе. Про мешок мы уж точно не договаривались.
Это, надо думать, он Сотника подколол. Не переживай, перегрузим. Мой мешок уже который день пустой.
– Тютюнник?
– Держи. – Он протянул мне мешочек с кулак величиной. Ага, помирал бы без курева, столько не принес бы. Значит, запас у ардана преизрядный имеется. А потрепаться – себе, мол, не хватает – это всякий способен, чтоб цену набить.
– Я пересыплю.
– Давай, чего уж там. Кисеты у меня на елках не растут. – Меткий явно обрадовался.
– Ты иди. – Сотник прилег на плащ, вытянул ноги, но разуваться не спешил. – Утром вернем сумку.
– Ладно. – Ардан кивнул. – Вы, это, в сеннике чтоб не удумали курить. Не для того я, это, сено косил.
– Не бойся, не будем, – заверил Сотник.
Ясное дело, не будем. Что ж мы, совсем чурбаки с глазами – сами себя сжечь.
Не успела дверь за арданом захлопнуться, как я трясущимися пальцами вытащил заветную трубку и принялся набивать ее.
– Пополам? – Нужно ж поделиться, мой спутник тоже без курева мучается.
– Годится. По три затяжки.
Вот и славно. А еда, сумка, сон подождут.
Глава II
Правый берег Аен Махи, фактория, яблочник, день тринадцатый, после рассвета
Никогда бы не подумал, что поражусь самому обычному пению петуха на рассвете. Казалось бы, ну что тут такого? Горластая, вредная птица. Хвост распустит и орет, сидя на плетне. А ведь как за душу взяло! Сколько лет я не слышал петушиного крика? Больше десяти лет. С той самой поры, как попал на Красную Лошадь. У нас домашнюю птицу не держали даже в «Развеселом рудокопе». Корову Гелкина мать доила, помню, а птицы не было. И я почти забыл, как оно бывает – вставать с петухами.
Зато здесь!
Петух с фактории Меткого превосходил голосиной всех слышанных мною ранее крикунов. Горлопан. Весь в хозяина. А может, и в хозяйку?
Я открыл глаза и потянулся с наслаждением. Ну и плевать, что полночи не спал – сторожил. Зато под крышей. Пещеры не в счет. А который день прошел с той поры, как мы с Гелкой оставили обжитой домишко? Подсчитаешь – закачаешься. Двадцать пять суток, если я не ошибся с определением времени под землей.
Сотник уже был на ногах. Свой черед сторожить он определил ближе к рассвету. Самое тяжелое время, когда сон одолевает.
– Утро хорошее, – кивнул он в сторону приоткрытых чуток дверей сенника. – Дождь перестал.
– Повезло.
Это правда, повезло нам. Вторая половина яблочника – время дождей. Если уж затянуло небо тучами, посыпали мелкие холодные капли, то надолго. Когда и до первых снегов с морозами. Впрочем, если учесть засушливое нынешнее лето, осень тоже стоит ждать не слишком дождливую. Что с урожаем будет?
Гелка и Мак Кехта просыпались, выбирались из завалов сена. Феанни недовольно кривилась, пальцами вычесывая из волос желтые травинки.
– Пошли к коням, – коротко бросил Сотник.
Пошли так пошли.
Я подхватил на плечо изрядно потяжелевший мешок. Прижимистый мужик, конечно, Меткий, но запасец еды в дорогу немалый приволок. Половина оленьего окорока, рыбки сушеной вязку – хорошая рыба, мелкая, но жирная, янтарем отливает на солнце, четверть гарнца муки... Вот с мукой пожадничал. Точно. Но, с другой стороны посмотреть, у них тоже откуда ей взяться? У торговцев берут. Втридорога. С чего бы это раздавать направо и налево всяким бродягам? Ничего, протянем до Лесогорья.
От срубов тянуло легким дымком и свежеиспеченным хлебом. Сами еще говорят, с мукой плохо, а хлеб каждый день пекут. Трапперы, как и селяне: что ни спросишь – мало осталось, только для себя. А глубже копнешь – и там запасено, и тут припрятано. Что поделаешь, вековая привычка. Не перворожденные отберут, так бароны; не бароны, так лесные молодцы; не лесные молодцы, так от короля гвардия нагрянет. Вот народ и таится.
К огороже, за которой арданы держали выторгованных нами лошадей, первым подошел Глан. Следом Гелка со своим мешочком и вновь спрятавшая лицо Мак Кехта.
– Ой, боязно, – прикрыла ладошкой рот девка. – С какой стороны подходить-то?
Мне, признаться, те же мысли в голову полезли. Ну не обучен я с лошадьми обращаться! Что тут поделаешь?
– Вона ваша сбруя. – Меткий высунулся из-за угла, разогнулся, переложил топор из руки в руку – видать, что-то обтесывал, почесал поясницу. – На жердину повешенная...
– Спасибо, хозяин. – Лишний раз вежливое обращение не помешает.
– А «спасибу» твою за пазуху не положишь, – не замедлил откликнуться он, – и в голодный год не сожрешь.
Чисто еж колючий. Не может без подначки, по-человечески.
– Ну, извини, Меткий. Ты уж достаточно, по-моему, в кошель нагреб. Тебе бы с фактории сматываться да в Фан-Белл. Всех купцов за пояс заткнешь.
– Кто на ком еще наварил...
Сотник, не обращая внимания на подковырки ардана, принялся рассматривать седла и уздечки. Мял в пальцах кожу, дергал, пробуя на разрыв, только что на зуб не брал.
– Годится. Не сильно порченное.
– Не! Ну надо же! – хлопнул ладонью по ляжке Меткий. – Он еще и перебирает! Вот народ! Все на дармовщинку!
Явно хотел добавить еще пару-тройку крепких словечек, но вспомнил, что с пригорянским воином имеет дело, и захлопнул рот на полуслове.
– Покажешь хоть, как седлать? – тихонько обратился я к Сотнику.
– Покажу. – Он взял уздечку в руки и нырнул под жерди. – Давай за мной.
Следом увязалась и Гелка. Пускай учится. Пригодится в жизни.
– Смотри, – Сотник расправил в руках хитроумное переплетение кожаных ремешков, – запоминай.
А потом сыпанул вереницей названий, дотрагиваясь пальцем к каждому ремню по очереди:
– Подбородочный, налобный, суголовный, нащечный, капсюль...
Ага, пока понятно. Из одних названий ясно. Налобный – значит, на лбу, нащечный – тоже не на шее... Подбородочный – с махоньким замочком. Хорошая работа, тонкая. А капсюль похож на собачий застегнутый ошейник. Но вспомнил я, что видел его на лошадях, вокруг морды обкрученным. Для чего? Чтоб не ржали или чтоб не кусались?
– Вот эта железка – трензель. Удила по-простому.
Вижу. Из двух половинок, словно цеп крестьянский, которым хлеб молотят.
– Повод на шею накидываешь. – Слова Сотника сопровождались наглядным показом движений. – Заходишь слева, правым плечом к морде. Нащечные ремни – в правый кулак, трензель – на левой ладошке.
– Не укусит?
– Не собака. Правой рукой за храп придерживаешь, а трензель к зубам прижимай.
Конь ему попался хорошо выученный. Рот открыл моментально. А ну как сожмет челюсти? Чем разжимать? Ножом? Кайлом и то не разожмешь.
– Теперь правую руку вверх, чтоб его уши между налобным и суголовным вошли.
Любопытно, с чего его суголовным прозвали, а не затылочным? Было бы просто и понятно.
– Ремни расправь и подбородочный застегни. Смотри, чтоб пальца три до ганаша проходили, а то задушишь коня.
До ганаша? А! Это, наверное, кости широкие, как тарелки, на нижней челюсти. Не приведи Сущий! Что ж мне теперь, и названия учить, будто заправскому лошаднику?
Ну, это я пошутил. Выучу. С удовольствием. Все едино заняться в дороге будет особо нечем.
– Да посмотри, чтоб трензель на беззубой части лежал. – Сотник оттянул коню нижнюю губу, демонстрируя правильное положение.
Я и не знал, что у лошадей во рту есть просвет между зубами. Точно для трензеля сделанный. Неужели Сущий, когда создавал тварей земных, заранее предполагал в безграничной мудрости, что на коней уздечку надевать будут?
– Пробуй сам.
Легко сказать – пробуй.
Я вознес краткую молитву Сущему Вовне и приступил.
Получилось!
Аж захотелось подпрыгнуть и закричать от радости.
С первого раза получилось! Может, не такой уж я бездарный ученик?
И рот моя коняшка сразу открыла, и ремни не перекрутились. Единственное, что поправил Сотник, так это длину нащечных ремней. Коротковаты оказались – начали губы коню растягивать.
– Теперь ты, – скомандовал пригорянин Гелке.
Девка отважно схватила узду, накинула повод на темно-рыжую шею.
Раз! И удила во рту.
Два! И налобный с суголовным там, где полагается.
Три! Замочек подбородочного застегнут.
– Ну как?
– Молодец, белочка! – не удержался я. – Куда мне, старому...
– Хорошо, – одобрил Сотник. – Подбородочный проверить не забыла?
Девка ойкнула и сунула не три, а четыре пальца под лошадиную челюсть. Правильно. Где наших три, там ее четыре. А то и все пять.
– Проходит!
– Хорошо. Но проверять не забывай.
– Ага, дядька Сотник! А седло как класть?