Идеи широкой экспансии, колонизации необитаемых планет или создания звездных империй не привлекали анхабов. Бесплодное, нелепое занятие для долговечных существ, мораль которых определяется запретом хийа; для них Анхаб всегда являлся родиной, а его цивилизация и культура мнились чем-то единым и неделимым, не подлежащим пересадке в иное место. В том месте, куда уносил их системный корабль, можно было остаться на год или на век, но и в последнем случае они возвращались не в смутное будущее, а домой, к своим современникам. Впрочем, будущее не так уж резко отличалось от прошлого – перемены в мире долгожителей шли неторопливо. Жизнь была великим сокровищем, а потому превыше всего ценились стабильность и безопасность.
Полеты, однако, не прекращались на протяжении долгих времен, до самой эпохи Жатвы. Летали с разными целями: ученый искал знаний, художник – творческого вдохновения, кого-то гнали любопытство или желание прикоснуться к источникам чужой культуры, кто-то хотел поразвлечься, приняв инопланетный облик и окунувшись в непривычный мир. Казалось, так будет всегда: прекрасный и древний Анхаб дарил своим обитателям чувство нерушимой безопасности, вечные странствия среди звезд, приносившие свежесть впечатлений, подстегивая волю к жизни, и долгое счастливое существование. Это существование было удивительной чашей со сказочными подарками: творчество, любовь и приключения, нескончаемый праздник тела и духа…
Но человечество взрослеет и стареет, и детские игрушки, дары технологии, искусства и собственная увядшая плоть уже его не веселят. Приходит осень, время Жатвы, за коим видится зима, и мир, предчувствуя ее, вдруг спрашивает: куда же мы идем?.. Куда мы уходили – веками и тысячелетиями? Что там, за гранью жизни, за стенами вечной тьмы? Мрак, конец и полное забвение? Или иной мир, неощутимый и невидимый, пока не настанет смертный час и эфемерные души не улетят в последнее из своих странствий?..
Такие вопросы – свидетельство зрелости цивилизации; их задают, когда реальный мир измерен, взвешен, оценен и человек обращается к иным проблемам, более сложным и серьезным, – к Великой Тайне Бытия, к Вселенной собственной души, к загадке жизни и загадке смерти. Цивилизация должна найти ответы и доискаться вечных истин, пока не угас ее творческий пыл, не иссякло мужество и гедонизм не убаюкал ее в сладких снах. Ответ необходим, ибо другая альтернатива – пустота. Полная, бездумная и безысходная пустота золотого века, который медленно сползает в пропасть забвения…
Голос Констанции смолк. Созвездия на кольцевом экране стали блекнуть, и темный занавес, служивший им фоном, чуть порозовел, предвещая конец затянувшейся ночи. Под каменные своды незримо и осторожно вползала тишина; все, очевидно, было сказано, а не вошедшее в первую лекцию приберегалось для будущих встреч.
Но Дарт не хотел покидать этот сумрачный зал и расставаться с миражами прошлого; играя свисавшей на камзол цепочкой, он не спускал с Констанции глаз. Его тянуло к ней с неудержимой силой. Чем-то, помимо внешности, она отличалась от беззаботных женщин Анхаба, даривших его благосклонным вниманием. Может быть, тем, что была из Ищущих?.. А это значило, что ее жизнь имеет цель и смысл.
Он произнес:
– Я смотрел мнемонические записи и знаком кое с чем из рассказанного. Но это неважно, ма белле донна, совсем неважно… Я слушал тебя с удовольствием.
Ее ресницы сомкнулись, притушив мягкое сияние фиалковых зрачков.
– Хочешь о чем-нибудь спросить, Дарт?
– Если будет позволено. Ты сказала, что воинственных джерасси усмирили… Но как? Огнем, бичом и раскаленным железом? Или упрятали в темницы? Или велели иразам четвертовать их и выставить головы на площадях?
Она отступила, в растерянности всплеснув руками; видно, сама мысль о пытках и казнях была ей нестерпима.
– Нет, о нет! Они провели свою жизнь в довольстве, долгую жизнь на северном материке Дайон… Их не лишили свободы и даже не отказали в праве иметь потомство.
– Значит, появились новые джерасси?
– Их не было. Взяв власть, сторонники ориндо ввели генетический контроль. Все нежелательные рецессивы исправлялись… да, исправлялись еще в материнском чреве, и к началу эпохи Плодоношения на Анхабе уже не было лишенных запрета хийа.
Кивнув, Дарт приблизился к ней, заглянул в лицо, взял маленькую нежную ладонь. Пальцы Констанции были теплыми, тонкими.
– Ты многое мне рассказала… Для чего?
– Тебе пригодится. Там, куда ты отправишься.
– Но ты рассказала не все. Я хотел бы послушать о тайнах ориндо, об Ушедших Во Тьму, об эпохе Жатвы и о вашей гильдии Ищущих… Кто ее основал? Когда и с какой целью? И почему вас так мало?
– Не торопись. Об этом мы еще поговорим.
– Значит, мы еще встретимся?
Она улыбнулась и отняла руку.
– Встретимся. Не раз.
Глава 7
Ночью они лежали в объятиях друг друга и слушали шелест дождевых капель, тихое посапывание Броката, свернувшегося на мешке, и плеск волн, бивших о берег. В синий период, когда раскрывались шлюзы меж кольцевыми океанами, течение было таким стремительным, что не позволяло плыть, хотя в светлое время их живой корабль двигался быстрее даннитских плотов и галеры тиан. Однако ночью здесь не путешествовали, и это правило касалось вод и суши: воды ярились и бушевали, а в темном лесу, среди чудовищных деревьев, таились свои опасности – те же каннибалы криби, обитавшие не только на острове, но вдоль всего речного побережья. Встреча с другой их шайкой могла оказаться не столь удачной, как с племенем Вау.
Мягкий мох слегка светился, разгоняя тьму, плотный шатер ветвей и листьев защищал от струй дождя, меж ними мелькали огоньки – рой светящихся мотыльков кружил в древесных кронах словно танцующие в воздухе эльфы. Нерис вздыхала, доверчиво прижимаясь к Дарту; в этом мире – как казалось ему, примитивном, лишенном анхабского легкомыслия – секс полагали самой крепкой связью, соединяющей людей. Во всяком случае, так было у рами, тири и даннитов и у других рас за исключением тиан, не ведавших плотской любви; любовь у них заменялась размножением, делом обыденным, не вызывавшим порывов страсти и экстаза.
Тиан – так звал их Вау. Нерис произносила мягче, напевнее – тьяни, и это понятие на фунги обладало определенным смыслом. «Тья» – частица, обозначающая отсутствие, «ани» – женщина-предок; вместе получалось «не имеющие матерей». Если верить объяснениям Нерис, самки тиан были существами неразумными, просто животными, коих оплодотворяли самцы, так что родство у этой расы считалось по линии сильного пола, тем более что забота о яйцах и подрастающем поколении тоже лежала на мужчинах. Но родственная связь у них была чрезвычайно сильна: род – или турм – являлся общественной ячейкой, производившей потомство, добывавшей пищу, делавшей орудия и превращавшейся при надобности в свирепый боевой отряд. Теперь Дарт понимал, что там, на острове, на берегу лагуны, погибла целая семья, родитель-старейшина со всеми своими потомками.
Привстав, Нерис оседлала его и принялась щекотать шею. Он погладил ее груди с затвердевшими сосками, прикинул, что игры начинаются в третий, если не в четвертый раз – правда, ночи здесь долгие, будто задумали их и создали с расчетом на долгий сон и долгую любовь. Он не чувствовал усталости, но страсть уже не бурлила в крови и не кружила голову, сменившись другим желанием – поговорить и выведать что-то новое об этом загадочном мире. Или о женщине, что склонялась над ним…
Ее губы и руки уже подбирались к животу, ноготки царапали кожу. Дарт строго промолвил:
– Пресветлая шира! Нерис Итара Фариха Сассафрас т'Хаб Эзо Окирапагос-и-чанки! Ты хочешь растерзать меня? Прошу, начни с другого места.
– О! Клянусь Предвечным! – Нерис округлила глаза. – У тебя хорошая память!
– В том, что касается женщин, – подтвердил Дарт. – Стараюсь не забывать их имен и титулов.
– И многие ты помнишь?
Он вздохнул.
– Не так много, как хотелось бы… Видишь ли, моя прекрасная госпожа, я больше странствую, чем развлекаюсь с женщинами. Я – солдат удачи: иду, куда прикажут, ищу, что велено, а при необходимости – сражаюсь и проливаю кровь. Ты спросишь, ради чего? Не знаю… Но должен признаться, мои владыки не позволяют мне скучать.
– Сейчас я – твоя владычица! – Нерис стиснула его коленями. – И я приказываю: говори! Признайся, многим ли женщинам ты подарил жизнь?
Дарт снова вздохнул.
– Боюсь, что ни одной, моя прелесть. Чем я могу одарить их, кроме любви и наслаждения? А жизнь… ее дает Всевышний, а не смертный человек.
Брови Нерис нахмурились, лоб пересекла морщинка.
– Не понимаю… нет, не понимаю… Ведь все так просто, воин! В синее время мужчина ложится с женщиной и зачинает дитя; женщина носит ребенка двести тридцать циклов и, когда производит на свет, молодеет. На тысячу циклов или на две… Моя мать родила шесть дочерей и восемь сыновей, но выглядит так же, как я. Теперь наступил мой срок… Тебе понятно? Или ты не рами и не знаешь о таких простых вещах? – Она ударила кулачком в грудь Дарта. – Может быть, не рами… Сердце твое с другой стороны, и слишком мало ребер… Но все равно я хочу тебя.
– Я тоже. – Дарт одарил ее страстным взором, надеясь, что блеск его глаз заметен в наступившем сумраке. – Но подожди, ма шер петит, позволь спросить… Что случится, если женщина ляжет с мужчиной не в синее время, а в желтое?
– Ничего. – Нерис пожала плечами. – Ровным счетом ничего!
«Вот как, – подумал он, напрягая память. – Кажется, женщины Земли беременели не только ночью, и этот их дар являлся источником вечных хлопот и неприятностей для мужей…» Пожалуй, он был уверен в этом, хотя воспоминания о родине оставались смутными.
– У всех ли женщин столько детей, как у твоей матери?
Нерис фыркнула.
– Не смеши меня! Такое позволено лишь ширам, иначе мир переполнился бы людьми, и для них не хватило бы ни места, ни жилищ, ни плодов! Женщина – обычная женщина – рожает лишь двоих.
– Но женщины рами живут дольше мужчин?
– Так повелел Элейхо. Дитя прибавляет женщине жизнь, а у мужчины она убавляется… Ты этого не знал? Но ты ведь не боишься, воин? И не откажешь мне в подарке?
– Не откажу, – ответил Дарт и обнял ее.
Видно, различия меж ними были гораздо большими, чем обещала внешность; облик обманывал, скрадывал их, не изменяя внутренней сути. Суть же состояла в том, что рами – или скорее их отдаленные предки – явились сюда из мира, непохожего на Землю. Не исключалось, что их изменили Темные либо сама реальность Диска, приливы и отливы гравитации, свет голубой звезды, пища, вода и воздух… Десятки факторов, сотни нюансов, и в результате – иная, отличная от земной физиология, другой генетический аппарат…
С Констанцией дела обстояли иначе. Насколько Дарт понимал природу метаморфов, Констанция, преобразуясь в земную женщину, ничем не отличалась от нее, ни внутренне, ни внешне. Она могла бы подарить ему дитя, не требуя взамен частицу жизни… Ничего не требуя, кроме любви…
* * *Нерис, утомившись, наконец заснула. Дарт, чувствуя, как тяжелеет тело, лег на спину и стал следить за пляской светящихся мотыльков – сейчас их рой напоминал Галактику с мириадами крохотных разноцветных звезд, кружившихся по прихотливым орбитам. Дождь уже не шелестел, а молотил ветви и листья, грохот волн сделался настойчивее и сильнее, и временами с реки доносился резкий чмокающий звук – левиафан выпускал якоря-псевдоподии, впивался ими в песчаное дно.
Ночь тянулась бесконечно. Синий период, время раздумий и снов… Сон не шел, но думы неслись, как табун лошадей под щелканье пастушьего бича.
Теперь, встретившись с Нерис, он знал гораздо больше об этом планетоиде, обители десятка рас. Обители, не колыбели, ибо жизнь на Диске была индуктированной, перенесенной с других планет, известных Темным, – с какими конкретными целями, оставалось лишь размышлять и гадать. Они, вероятно, привыкли к своей среде обитания и потому не мыслили искусственных конструкций без живой природы, степей и лесов, морей и рек – и, разумеется, без сонма тварей, населяющих воды и сушу. Диск, при всем его своеобразии, являлся не космической станцией, а планетой – местом, предназначенным для жизни, устроенным так, как было удобно Ушедшим Во Тьму; значит, уходили они без поспешности, и процедура их отбытия тянулась, очевидно, сотни лет. Быть может, тысячи – так почему не провести с комфортом оставшееся время? Среди диковин и чудес из дальних уголков Галактики…
Реки, делившие Диск на сектора-континенты, играли роль естественных границ меж этими диковинками и чудесами. Когда-то, в очень отдаленные эпохи, каждый сектор был устроен по-особому, обладал эндемичной природой и, надо думать, имитировал определенный мир с присущими ему флорой и фауной. Но миновали сотни тысячелетий, и одни виды смешались меж собой, другие проникли на сопредельную территорию, а третьи эволюционировали, так удалившись от своего первоначала, что даже Ушедшим Во Тьму было б непросто их опознать. Дарт полагал, что мыслящие обитатели Диска – продукт такой эволюции, тянувшейся пару миллионов лет и даровавшей переселенцам разум. Вполне возможна гипотеза: Темные, с их трепетным почтением к биологическому естеству, не стали бы переселять существ разумных и нарушать процесс развития чужой цивилизации. Другое дело – растения и животные, включая тех, кто по прошествии времен мог бы превратиться в нечто большее, нежели бессмысленная тварь.
Время изменяло и перемешивало, дробило и соединяло, но результат еще не вызрел: каждый сектор отличался от других рельефом или растительностью, наличием или отсутствием гор, особым животным миром, а главное – той расой, что обитала в пригодных для жизни местах. Сектор, уже известный Дарту, считался «диким»: его занимали криби, и лес их был небогат – много хищников и мало съедобных плодов и кореньев. Эти джунгли, переливавшиеся всеми оттенками зеленого, произрастали на плоской равнине, что простиралась до прибрежных гор – хребта-ожерелья, которым Дарт любовался с высоты, сидя в пилотском кресле. Хребет кольцом охватывал полярный океан, и место это было особое – там, среди скал и горных отрогов, таились хранилища Детей Элейхо. Подземные бункеры Темных, как понял Дарт со слов Нерис, склады Ушедших Во Тьму, но не забравших с собой свои сокровища. Впрочем, к нынешним временам все доступные тайники были отысканы и разграблены.
По другую сторону реки лежал сектор рами, обильный плодоносящими деревьями, с фиолетово-индиговым лесом, сменявшимся то степью, то скалами, то холмами, то долинами ручьев и мелких рек. Эта местность, так же как другие материки, была не очень населенной, и Дарт еще не разобрался в мотивах, по которым рами, тири или данниты выбирали места для своих городов. Если только их можно было назвать городами… Он подозревал, что речь идет о чем-то другом – ведь, как объясняла Нерис, в них не имелось ни стен, ни башен, ни домов, ни дворцов. Больше того, сама идея строительства жилищ была ей чуждой и непонятной.
Возможно, причиной непонимания являлся фунги? Все же торговый жаргон не слишком подходит для разговоров на отвлеченные темы… Дарт решил, что нужно овладеть наречием рами – этот язык, вероятнее всего, окажется более богатым и подходящим для их бесед. К тому же они плывут в Лиловые Долины, в место, населенное ее сородичами, а всякому племени нравится, когда чужеземец владеет их языком.
За сектором рами располагались земли даннитов, карликов-тири и других существ, ходивших на двух ногах либо перемещавшихся на четырех или шести конечностях. Морское Племя джолт обитало за полярным океаном, трехглазые тиан жили за двумя материками и тремя большими реками от континента волосатых дикарей, а ко, создания-амфибии, не любившие суши, плавали везде и всюду, кроме центрального эстуария. Пересекать океан считалось делом небезопасным – днем воды его бурлили и бушевали, когда сквозь шахты в фераловой толще избыток влаги стекал из алого круга в голубой.
Днем плавали по рекам и в кольцевом океане. Дарт теперь представлял дорогу, пройденную флотом даннитов: они спустились по соседней реке, отделявшей их землю от сектора рами, скользнули у самого края Диска вдоль океанских берегов и стали подниматься вверх к другому, полярному океану. Их путь повторили тиан, но попали они в этот поток со стороны континента диких, и странствие их оказалось длинней – правда, их корабли отличались большей маневренностью и скоростью, чем даннитские катамараны. Кораблей, по утверждению Нерис, было великое множество, и, узнав об этом, Дарт наконец сообразил, что плывет по реке между двумя огромными флотами. Впереди – данниты, позади – тиан, не считая всякой мелочи, тири и ко, а также неведомых ему клеймсов, рдандеров и керагитов…