Подобный всплеск активности мог бы его изумить – с орбиты, перед крушением и вынужденной посадкой, ничего подобного не наблюдалось. Пустынная река, безлюдный берег… Он знал, что не ошибся; любые крупные перемещения туземцев были бы замечены Марианной, да и мелкие, собственно, тоже. Но – ничего… Проходит день за днем, и вдруг река – именно эта, и никакая другая – переполняется флотами, кораблями, целыми караванами странников… Впрочем, не странников, нет – воинов, так будет точнее! Армиями, что движутся походом к океану, к хребту у морского берега, к той седловине, откуда вырвались молнии… К месту, где его поджидает верный Голем…
Балата!
Теперь он понимал, что это значит.
Время, когда в искусственном мире, где нет огнедышащих гор и не бывает катастроф, внезапно сверкают молнии и разверзается земля; время, когда находят склад Детей Элейхо с древними бесценными вещами, пережившими своих творцов; время, когда забывают о мире и справедливости, когда начинаются споры и дележ сокровищ, когда сверкает оружие и здравый смысл уступает силе.
Недоброе время, жестокое!
Время войны.
* * *Утром они отправились в дорогу, проглотив по капсуле из пищевого контейнера. Большой необходимости в этом не было – поблизости рос виноград и кустарник с крупными плодами, такими же, как росли у лагуны на острове Вау. Но Нерис не захотела к ним прикоснуться, заявив, что вкус их ей неприятен. По ее словам, на другом берегу, в землях рами, имелось изобилие плодов, кореньев и ягод, но пересечь поток они не рисковали – из-за чудовищ, таившихся в реке. На это стоило решиться лишь тогда, когда они догонят флот даннитов с их огромными плотами, пугавшими подводных тварей.
Левиафан, чуть заметно подрагивая и не нуждаясь в руководстве, плыл вдоль лесистых берегов; Дарт и Нерис болтали, Брокат дремал, устроившись на мешке. Сон являлся обычным состоянием крохотного вампирчика, если не считать полуденного времени, когда спадала тяжесть – в этот период он взлетал, требовал, чтобы его отправили в поиск, и, не получив задания, кувыркался в теплом воздухе. Ел он на удивление немного для летающего существа, единожды за три-четыре цикла, и крови Дарта для этих трапез вполне хватало.
С берега налетели мотыльки – может быть, те самые, что кружились над их биваком прошлой ночью. Сейчас тела и крылья насекомых не светились, только сверкали хрусталем маленькие головки – кажется, всю их поверхность занимал круглый фасеточный глаз. Нерис прикрыла глаза, раскинула руки, что-то негромко замурлыкала, потом запела, и рой мотыльков начал кружиться между ее ладонями, то ускоряя, то замедляя вращение в такт мелодии. Пела она на незнакомом Дарту языке, видимо – на рами, и он опять подумал, что это наречие стоит изучить.
Но заниматься этим не хотелось. Привалившись к теплому борту левиафана, он смотрел, как двигаются ее губы и как, покоряясь тихим протяжным звукам, танцуют в воздухе мотыльки. Губы Нерис были пунцовыми, яркими, приоткрывавшими ровный строй жемчужных зубов и влажно-розовый язычок, – пленительное зрелище! Пожалуй, пялиться столь откровенно на благородную даму было занятием не очень вежливым, но веки ее оставались полуопущенными, и Дарт мог любоваться без помех. Он отметил, что ее золотистая нежная кожа сделалась ровной и гладкой – никаких следов и шрамов от бича тиан.
История с ее пленением была загадочной или, во всяком случае, не вполне ясной. Трехградье, город со святилищем Элейхо, располагался где-то за землями даннитов, в устье одной из крупных рек, впадавших в кольцевой океан. Оттуда она и отправилась в путь вместе с неким Сайаном, посланная в Лиловые Долины или вызванная в них, но непонятно кем и как – эти два города разделяли тысячи лье, а привычных Дарту способов связи здесь явно не имелось. Для путешествия пресветлой шире был выделен корабль с командой джолтов и охраной, вместительная барка без весел, мачт и парусов, передвигаемая бхо – похоже, живым мотором, выращенным из зерна Детей Предвечного. Случилось так, что барка и флотилия тиан столкнулись у речного устья – у той реки, где сейчас они плыли; корабль был взят на абордаж, команда и охрана перебиты, Сайан погиб, а шира, как ценный боевой трофей, попала на судно трехглазых. На одну из передовых галер, что шли перед флотилией – то ли для разведки, то ли с какой-то иной тактической целью.
Смутная повесть! Уже потому, что пленницу не убили, как весь остальной экипаж, – значит, захватчикам что-то было нужно от нее? Что же именно? Дарт полагал, что тут имеется связь с балата и целью путешествия пресветлой ширы, но такие темы у них считались запретными. Настаивать он не мог, памятуя о своем обете: кормить, защищать, не лезть с расспросами – ну и, конечно, одаривать жизнью в синее время. Но думать ему не запрещали, и многое в этой истории казалось ему непонятным.
Удивляло и то, что Нерис время от времени называет его маргаром и смотрит с внезапным подозрением. Судя по шкуре, что пошла на ее мешок, маргар мог оказаться крупной тварью, ибо и сам мешок был основательным; если приставить к нему лапы с когтями и голову с клыкастой пастью, вид никакого доверия не внушал. Что-то похожее на пантеру, тигра или льва, которых Дарту случалось видеть в анхабских заповедниках, – их доставили с Земли, включая жирафов, слонов и всевозможных копытных, вроде быков, ослов и лошадей. Вся эта живность когда-то пропутешествовала вместе с ним – вернее, с его замерзшим трупом, но, по утверждению Джаннаха, тут имелась разница: на Анхаб везли не тела животных, а лишь генетический материал, необходимый для клонирования.
Нерис прекратила играть с мотыльками, и их освобожденный рой понесся к берегу.
– Ты можешь всех зачаровать? – спросил Дарт, провожая взглядом облако трепещущих крыльев и блестящих хрустальных головок. – Любое животное?
– Нет. Одни безмозглы, другие слишком умны и хитры. С маргаром бы ничего не получилось и с водяными червями тоже.
– Но как ты это делаешь?
Она усмехнулась, облизала губы языком.
– Это нетрудно. Простая забава… Ей учат молоденьких шир, еще не знающих, как обращаться с кристаллом.
– С кристаллом?
– Ну да. С тем, который погружает в вещий сон… Но и это не самое трудное. Тяжелее всего вызвать умерших и понять, что ими сказано. Или показано… Ведь эти картины видит другой человек, а шира – лишь помогает ему в беседе с предками. Но если ты хочешь с ними поговорить…
Дарт замотал головой.
– Оставь моих предков в покое, сиятельная госпожа, и поверни к берегу. Там что-то любопытное.
Левиафан, повинуясь команде, приблизился к береговому обрыву. Здесь зияла огромная овальная воронка в сотню шагов диаметром, словно что-то тяжелое, стремительное рухнуло на границе суши и вод, взрывая песок и землю и круша деревья. За верхним краем этой ямы виднелись поваленные стволы, переломанные ветви и кустарник, хаос пней, торчавших, как клыки дракона, кучи гниющих листьев и валуны – их, вероятно, швырнуло вверх в момент чудовищного удара. В ту половину воронки, которая оказалась в воде, засасывался песок, ее заваливали камни, но она еще была глубокой; в мутном зеркале вод маячила перекореженная, изломанная конструкция, а над ней, точно трава над могилой, колыхались белесые водоросли, напоминавшие обрезки толстых шлангов.
Нерис, привстав и опираясь коленями о борт, глядела на берег. Губы ее дрожали, на лице все явственней проступало выражение ужаса.
– Что… что тут случилось? Такого не бывает даже во время балата, клянусь Предвечным! Трясутся горы, бьют молнии, но потом… потом просто дыра в земле… глубокая, но не такая, как здесь…
– Наверное, не такая, – согласился Дарт и, выхватив клинок, отсалютовал праху своего корабля. Сердце его переполнила горечь; он думал о Марианне, словно о живом существе, вспоминал ее негромкий мелодичный голос, тени, скользившие по глазам-экранам, кресло в пилотской кабине – будто колыбель, в которой она его баюкала. Когда он вернется, ему дадут новый корабль, однако новое не всегда лучшее. Друзья хороши старые; они как бургундское вино, что зреет год за годом, наливается силой и крепостью, хранит ароматы былого…
Бургундское вино?
Он замер с поднятым клинком, будто его поразила молния.
Бургундское! Он вспомнил, вспомнил! Бургундия – так называлась страна к востоку… от чего?.. От главного города королевства, от Парижа, подсказала вдруг пробудившаяся память и снова смолкла, точно над сундуком с сокровищами опустили крышку. Несколько мгновений он мучительно соображал, с кем и когда ему доводилось пить бургундское, потом печально вздохнул, образы ускользали, и только развевающиеся плащи да шпаги, символ былого союза, мелькнули перед ним.
Пальцы Нерис коснулись его локтя.
– Не молчи, маргар! Ты знаешь, что здесь случилось? Знаешь? Ответь мне!
Дарт глубоко вздохнул.
– Вспомни, ма шер петит, мои слова о солнцах, что светят в холодном мраке – там, над нами, за гранью голубых небес… Я прилетел с одного из них, и здесь, в воде, покоятся останки бхо… бхо, который перенес меня сюда и рухнул в пламени на этот берег. Грустная история, не так ли?
Женщина окинула его недоверчивым взглядом.
– Может, ты и говоришь правду, но в вещем сне я не видела других солнц, кроме этого, – откинув голову и прищурившись, она уставилась в зенит. – Очень жаркое… не верится, что ты прилетел оттуда… Но если и так, то почему ты горюешь о бхо словно об умершей матери? Конечно, бхо, способное летать, – великое сокровище, но все же…
Левиафан вдруг качнулся под их ногами, и Нерис, вскрикнув от неожиданности, повалилась навзничь. В воде, под самой ее поверхностью, что-то бурлило и кипело; сквозь мутную речную прозелень Дарт увидел, как белесые водоросли-шланги все сильней и сильней раскачиваются меж останков Марианны, отрываются от дна и всплывают, быстро увеличиваясь в размерах. Он не успел еще этому удивиться, как над бортом поднялась безглазая голова с круглым отверстием пасти, ринулась к нему и жадно впилась в бок; мелкие острые зубы прокололи кожу, и ему показалось, что мышцы в этом месте немеют. Взмахнув клинком, он рассек тело отвратительного монстра, сорвал, вместе с частицей собственной плоти, помертвевшую голову и отшвырнул прочь. Но над бортами уже поднимались гибкие белесые тела, раскачивались, словно змеи перед атакой, и разевали пасти, усаженные рядами зубов. Их было больше сотни, и Дарт невольно ощутил, как спину обдало холодом.
– Водяные черви, чтоб их поглотил туман! Попали в самое их логово! – выкрикнула Нерис и бросилась к передней части их живого корабля. Ее руки порхнули над темными сгустками нервных узлов, левиафан дернулся, но белесые твари, будто сообразив, что добыча ускользает, вцепились в нее со всех сторон и начали рвать, не обращая внимания на пассажиров. Клочья серого мяса, исходившие серым дымом, поплыли по воде, и она еще больше помутнела. Левиафан затрясся; казалось, безголосое и беззащитное существо испытывает жуткие страдания лишь по той причине, что не в силах разразиться воплем боли.
– Руби их, руби! – послышался голос Нерис, но Дарт, используя нежданную передышку, уже рубил, колол и резал без напоминаний. Тело левиафана билось под ним в мучительных судорогах, но шпага и кинжал работали без остановки. Он метался от борта к борту, стараясь удержаться на ногах, прыгал, припадал на колени и бил – короткими, точными, яростными ударами. Белесая жидкость из тел рассеченных монстров пятнала кожу, жгла и заставляла неметь мышцы, раненый бок окаменел, но это было самой мелкой из неприятностей; главное – Дарт понимал, что атакующих слишком много и что ему не добраться до тварей, терзавших днище их живого судна. Разве только вскипятить воду дисперсором… Но вряд ли это понравится левиафану.
Нерис, бросив попытки управиться с гибнущим кораблем, копалась в мешке, вышвыривая из него какие-то свертки и сосуды, а Брокат носился над ней с тревожным жалобным писком.
– Сейчас… сейчас… – бормотала женщина, лихорадочно роясь в своем колдовском скарбе. – Предвечный, помоги! Где же оно? Забыла? Или сожрали лысые жабы?
– Что ты ищешь? – крикнул Дарт, чуть не споткнувшись о ворох ее имущества. – Ляг на дно и не мешай мне!
– Снадобье! Снадобье, что отпугивает речных чудищ! – Она подняла к нему разом помертвевшее лицо. – Кажется, я его забыла…
Жуткий спазм прокатился по телу левиафана от носа до кормы – видимо, черви, что вгрызались в днище, добрались до нервных узлов. Дарт упал от толчка на колени, взмахнул шпагой, ударил кинжалом, и пара белесых обрубков поплыла по течению. Но все же монстров было много, слишком много… пожалуй, еще и прибавилось с начала атаки… Не обойтись без дисперсора, подумал он, бросив кинжал и нашаривая ребристую рукоять.
Нерис вдруг испустила торжествующий вопль. Дарт, не прекращая сечь и рубить, мельком взглянул на женщину – в ее руках подрагивало что-то продолговатое, тонкое, отливающее желтым костяным блеском. В следующий миг его сознание словно раздвоилось: он по-прежнему пытался устоять на сгустке трепетавшей под ногами плоти, дотянуться острием до безглазых голов и вытащить дисперсор, но в то же время видел, как Нерис склоняется к воде, подносит тонкую кость к губам, проводит по ней пальцами, как бы что-то нащупывая. Внезапно резкий пронзительный звук раскатился над рекой, заставив вздрогнуть; подстегнутый им, он надавил спусковую пластину дисперсора и приподнял ствол, стараясь, чтобы луч не коснулся воды. Несколько тварей, разрезанных напополам, исчезли, но под их тушами копошились другие легионы монстров, уже не десятки, а сотни. Возможно – тысячи…
– Мон дьен!.. – прошептал Дарт, направляя оружие в воду.
Однако он не успел нажать на спуск – протяжные звуки повторились снова, и через мгновение рядом замелькали гибкие тела с вытянутыми головами, увенчанными грозным бивнем-рогом. «Старая добрая черная магия», – мелькнула в его мозгу мысль, когда дельфины окружили их плотным кольцом. Действовали они с поразительной быстротой, кромсая, перекусывая и заглатывая еще шевелящиеся обрубки; было их дюжин пять или шесть, но мнилось, что речные воды кипят под ударами мощных хвостов и плавников, и каждая волна щерится зубастой пастью. Стремительные силуэты скользили у поверхности и в глубине, переворачивались, изгибались – неуязвимые, хищные и прилежные, будто иразы-чистильщики, каких Дарт встречал на Анхабе, и столь же, на удивление, эффективные. Заметив, что левиафан уже не корчится, а лишь чуть-чуть подрагивает, он свесился над бортом и выяснил, что червей у днища больше нет, а двигательная мембрана хоть и не изодрана в клочья, но сильно повреждена. Это было неприятным открытием. Способен ли их живой корабль плыть? И что означает эта дрожь? Трепет облегчения или предсмертные конвульсии?
Но дрожь вскоре прекратилась, а разрывы прямо на глазах стали затягиваться свежей плотью – видимо, их судно обладало потрясающей способностью к регенерации. Брокат перестал метаться в воздухе, опустился Нерис на плечо, и она, выронив костяную свирель, пригладила его взъерошенную шерстку; потом села, закрыла глаза и в изнеможении откинулась на борт. Губы ее шевелились, и Дарт, напрягая слух, понял, что женщина творит молитву одновременно на нескольких языках. Знакомые слова фунги складывались в благодарность речным братьям, что вовремя пришли на зов; само собой, не был забыт и Предвечный Элейхо.
Тем временем стайка дельфинов рассеялась, и только трое-четверо крутились у самого дна, над обломками Марианны, будто любопытствуя, что за невиданная вещь вдруг очутилась в их реке. Дождавшись, когда они исчезнут, Дарт вскинул дисперсор, выставил на полную мощность и полоснул лучом по прибрежному откосу. Пласт земли, песка и глины медленно пополз вниз, заваливая воронку, но он продолжал стрелять, пока над водой не поднялся овальный холмик. Потом взглянул на свое оружие: полоска указателя энергии мерцала у самого нуля.
Шепот смолк, глаза Нерис распахнулись.
– Зачем ты это сделал?
– Так нужно, моя госпожа. Нельзя, чтобы в моем бхо устроили логова гнусные твари. Я этого не хочу.
Она пожала плечами и посмотрела на свой джелфейр, уже наливавшийся зеленым цветом.