Однако сейчас Ликоэль не почувствовал того обжигающего вкуса «вполне приличного бурбона». Значит, диагностическая система «куба» своими способами пыталась привести его в то же состояние, в которое приводил «вполне приличный бурбон». И это означало, что, вспомнив рассказы про лечебные эффекты того пойла, он сможет прикинуть, что с ним происходит сейчас. Но голова работала слабо, что, впрочем, полностью соответствовало, так сказать, типичной клинической картине. Поэтому мастер заказал себе еще один стакан воды, на всякий случай, и, выхлебав его, вернулся в спальню, где рухнул рядом с Интенель и забылся тяжелым сном.
Проснулся он поздно — уже один — и несколько мгновений лежал, удивляясь, почему это его сегодня утром не колбасит так, как обычно, то есть ему совершенно не хочется рыдать от восторга и его не охватывает тоска от того, что в этот миг Интенель нет рядом с ним. А затем внезапно вспомнил все, что с ним случилось ранним утром, и торопливо, с некоторым испугом, вытянул вперед руку. На этот раз рука не дрожала. Ликоэль некоторое время, затаив дыхание, разглядывал ее и так, и эдак, потом облегченно выдохнул и, закинув руку за голову, уставился в потолок, принявшись вспоминать, что ему известно о лечебных свойствах жуткого пойла. Согревающее? Да, но он явно не чувствовал себя замерзшим. Антистресс? Тут уже у Ликоэля особенной уверенности не было. Еще недавно он, как любой житель Киолы, совершенно не разбирался в медицине — даже на примитивном уровне. Зачем? Все негативные изменения организма устранялись «кубами», травматизма из-за наличия защитной сферы практически не существовало, а если случалось нечто экстраординарное, то под рукой всегда был широкий набор медицинского оборудования до регенераторов включительно. Но год на острове очень сильно продвинул его в этой области. В первую очередь потому, что личные защитные сферы там были отключены и всем курсантам пришлось на практике научиться фиксировать переломы, вправлять вывихи и справляться с переохлаждением организма. Ну и, конечно, с посттравматическим шоком, истерикой и еще доброй дюжиной, так сказать, боевых и пограничных психических расстройств. Так что кое-какие, пусть и примитивные, прикидки можно было сделать… Поразмыслив, Ликоэль пришел к выводу, что более всего это состояние напоминает ему то, что инструктор майор Скорцени на занятиях по психологической подготовке называл «состоянием нервного истощения» и объяснял, что оно часто наступает у солдат, вынужденных долго вести интенсивные боевые действия в тяжелых условиях и под угрозой поражения, например в окружении или при отступлении. А вот сержант Банг, хохотнув, тогда добавил: «Ага, а также если баба мужика решит до ручки довести…» Поскольку тяжелых боев в окружении или при отступлении Ликоэль в последнее время не вел, наиболее предпочтительным выглядел вариант инструктора сержанта Банга…
Мастер несколько мгновений лежал, недоумевая, отчего столь вопиющее предположение не вызывает у него приступа яростного неприятия, но затем где-то внутри него глухо шевельнулся, казалось, напрочь похороненный под неисчислимыми пластами восторга, умиления и любви руигат… и в его голову пришел следующий вопрос: почему, если это действительно было нервное расстройство, он дошел до такого состояния? И тотчас память подсказала ответ. С того момента, как Интенель вернулась к нему… то есть нет, скорее, с того момента, как он сказал, что должен доделать работу до своего отъезда, он ни разу не подошел к «кубу». Всё, даже его любимый ледяной сэлли, ему приносила Интенель…
Когда появилась Интенель, мастер уже почти успокоился и сидел за терминалом, внося последние штрихи в заказанную работу. Все основное он сделал еще до путешествия по побережью, остались только технические детали, которые как раз наиболее подходили к его нынешнему настроению. Если бы он продолжал пребывать в восторженно-вдохновенном состоянии, то, скорее всего, постоянно отвлекался бы на какие-нибудь переделки, а сейчас просто скрупулезно заносил в план-задание для «цилиндра» требуемую номенклатуру тканей, покрытий и пленок.
— Привет, милый, — явно довольная чем-то, проворковала Интенель. — Ну ты сегодня и разоспался — я не смогла тебя разбудить.
Ликоэль ответил улыбкой, которая, впрочем, была ею проигнорирована. Девушка проследовала через весь зал и остановилась у отражающей голоповерхности, оценивающе разглядывая себя. И руигат внутри мастера шевельнулся еще раз. Но тут Интенель удовлетворенно кивнула и, оторвавшись от собственного отражения, подскочила к «кубу».
— Хочешь сэлли, милый?
Ликоэль даже не успел ничего ответить, как она метнулась к нему, протягивая стакан с его любимым напитком. Мастер автоматически взял стакан, машинально отхлебнул, и в то же мгновение Интенель гибко скользнула к нему на колени.
— Милый, — проворковала она, — я раздобыла два приглашения на выступление Избранных, они показывают свою новую программу. Ты рад?
И Ликоэль почувствовал, как внутри снова поднимается волна счастья, заметно подкрепленного раскаянием. Какие глупости ему тут лезут в голову! Интенель его любит, она с ним, а он напридумывал себе невесть что… Он одним глотком допил сэлли, отставил стакан и сжал любимую в объятиях…
Вечером, когда мастер уже одевался, ему опять пришли на ум мысли, которые взбудоражили его сегодня утром. Ликоэль замер, бросил взгляд на уже расправившийся ковеоль, с которого они с Интенель не вставали почти три часа, о чем теперь напоминали только четыре стакана из-под сэлли, сиротливо стоящие у края ковеоля, и нахмурился. О боги, какая же ерунда мерещится человеку, когда он болен! Слава богам, что он не успел обидеть Интенель каким-нибудь дурацким вопросом. Вернее, не богам, а самой Интенель, потому что именно она не дала ему возможности совершить подобную глупость. А затем его мысли плавно вернулись в русло, в котором текли все предыдущие дни, то есть снова взяли курс на поиск аргументов по поводу того, что он вовсе и не обязан куда-то ехать. Почему бы остальным… этим… как их?., ах да, «руигатам» не обойтись без него? Он имеет полное, подтвержденное всеми законами и традициями Киолы право устроить собственную жизнь так, как ему пожелается. К тому же он ведь всего лишь один из двух с половиной десятков. Ну что так уж особенно изменится, если число инструкторов уменьшится на единицу? Ничего же существенного не произойдет… Нет, свой голос за то, что Потерю надобно вернуть, даже и таким способом, он отдать готов. И если кто его спросит, он непременно поддержит все усилия иномирян и своих товарищей по возвращению Потери. Устно. Если спросят. Но каждый же имеет право на свою гармонию, и почему он, мастер по внешнему облику, должен… Тут размышления Ликоэля обычно прерывались — иногда появившейся Интенель, которая в последнее время не оставляла его надолго, и в таких случаях мастера охватывала волна любви и восторга, а иногда им самим, потому что дальнейшие рассуждения о том, что и кому он должен и на что он имеет непреложное право, почему-то начинали вызывать у него некое чувство гадливости… ну, как будто он засунул руку в собственное дерьмо, затем старательно извозил в нем какую-нибудь драпировку, а теперь объясняет всем, что это не испорченная тряпка, а наоборот, эксклюзивный, экстрамодный и просто взрывающий устаревшие представления метод самовыражения…
Но в этот раз Интенель еще была занята своим туалетом, а с мастером произошло нечто, помешавшее ему прервать размышления обычным образом. Когда он, заканчивая облачение, полез рукой в дальний угол блока, в котором держал аксессуары и который у него отобрала Интенель, забив своими побрякушками… наткнулся на что-то острое. В первый момент мастер дернул рукой, не понимая, чем это он мог так уколоться. Потом вспомнил, что этот блок занят вещами Интенель, которая сейчас готовится к появлению на публике, принимая паровую ванну в купальне, и слегка смутился от того, что чуть было не начал рыться в вещах любимой. Но затем ему пришло в голову, что ведь и Интенель может так же уколоться. Эта мысль обдала его таким страхом, что он тут же сунулся в блок — и с изумлением обнаружил, что укололся он о кокарду скомканного и засунутого в самый дальний угол собственного берета. Ликоэль несколько мгновений недоуменно пялился на неизвестно как попавший сюда берет, а услышав голос Интенель — она выбралась из купальни, что-то напевая себе под нос, — поспешно сунул берет под легкую тунику, в которую только что облачился. Почему он сделал так, мастер поначалу и сам не понял. Возможно, потому, что берет был скомкан так тщательно, будто его специально спрятали.
— О, милый, ты уже готов? — проворковала Интенель, входя в комнату. — Или я помешала тебе окончательно оформиться в знаменитом стиле Ликоэля?
Мастер поспешно улыбнулся:
— Ну как ты можешь мне помешать, любимая? Я уже готов.
Интенель окинула его оценивающим взглядом:
— Точно? Я бы этого не сказала. Не хватает какого-нибудь шикарного завершающего штриха. Ну подумай, милый. Я бы хотела, чтобы сегодня ты выглядел ошеломляюще. Там будут многие, перед которыми мне хотелось бы похвастаться сногсшибательным кавалером.
У Ликоэля из головы тут же вылетел берет, который он собирался тихонько переложить куда-нибудь, когда Интенель отвернется, и он, наморщив лоб, уставился на себя в отражающую голо поверхность, прикидывая, какой ему изобразить завершающий штрих.
— А если… вот так? — спросил он, накидывая на себя ярко-алую драпировку и закалывая ее на плече изумрудно-зеленой брошью как раз под цвет глаз Интенель.
— Великолепно, милый, — нежно выдохнула Интенель и, повернувшись к нему узкой, нервной спиной, вытянула из шкафа только вчера изготовленную им прикинталь из тончайших нитей пленеля (идея использования этого материала у него появилась, когда он вспомнил, как курсант из отделения «Рейх» пробрался через заросли колючего кустарника), а затем одним изящным движением облачилась в нее.
Ликоэль почувствовал, как у него снова нестерпимо загорелось в паху, и счастливо вздохнул. Она — его. Его! И все остальное — не важно…
До амфитеатра, где должно было состояться выступление Избранных, они добрались на роскошном двадцатиместном «овале» — их подвез знакомый Интенель, который, как выяснилось, и обеспечил приглашения. Когда они усаживались в салоне, Ликоэль заметил, каким взглядом благодетель наградил поцеловавшую его в щеку Интенель, и у него мгновенно испортилось настроение. Но Интенель тут же скорчила дурашливую гримаску, погладила его по руке, и мастер так же мгновенно вернулся в прежнее блаженное состояние. В конце концов, какое ему дело до этого знакомого Интенель? Она же не с ним, а с Ликоэлем! К тому же в салоне, кроме них, уже находились пять человек, двое мужчин и три женщины, причем две из них сидели на диванчике рядом с хозяином «овала» и обе наградили подругу мастера очень неприязненными взглядами.
Выгрузившись из «овала», они поднялись на самый верх и разместились на одной из немногочисленных открытых террас — знакомый Интенель важно сообщил, что это лучшее место для просмотра, поскольку располагается прямо на пересечении нескольких запланированных воздушных вихрей, являющихся главной изюминкой представления.
— О, Темлин, — восторженно выдохнула одна из подружек хозяина «овала», — ты всегда умеешь добиться для себя самого лучшего!
— Да, это так, — с несколько забавной, на взгляд Ликоэля, важностью кивнул знакомый Интенель. — У меня вообще очень простые жизненные принципы: я люблю все самое лучшее.
Ликоэль наклонился к уху Интенель:
— А кто такой этот Темлин?
— Мой знакомый, — с легкой заминкой отозвалась Интенель. — Я познакомилась с ним после того, как… ну, недавно. Он один из ближайших помощников Желтого Влима.
Ликоэль автоматически кивнул, с трудом сдержав себя, чтобы не отреагировать на взгляд, который его Интенель бросила на этого Темлина, когда мастер повернулся к ней, чтобы задать вопрос. Он поймал этот взгляд только на мгновение, мельком, но ему было достаточно. О боги, что же это такое?! У Интенель новый любовник?! Но когда? Она же все время была с ним… И ни разу за все то время, что Интенель была с ним, она не сделала ни намека на то, что хочет расстаться…
В этот момент толпы народа, заполнившего амфитеатр, восторженно взвыли, Ликоэль отвернулся от Интенель и уставился на арену, на которую упругим, танцующим шагом выходили Избранные.
— Ах, они такие душки! — с восторженным придыханием простонала одна из приятельниц Темлина.
Представление действительно оказалось великолепным. Уже через несколько минут после начала Ликоэль начисто забыл обо всех своих переживаниях, завороженно глядя в чашу амфитеатра, где разворачивалось феерическое действо. Трибуны стонали и плакали, и верхняя терраса отнюдь не была исключением. Уже в середине представления, когда по ним прошелся первый вал воздушных вихрей и разноцветных дымов, после которого Ликоэль почувствовал на губах и языке соленый привкус моря, на его глаза навернулись слезы. Впрочем, почти со всеми зрителями происходило то же самое, а одна из женщин, прилетевших с Темлином, вообще уже рыдала навзрыд. И только знакомый Интенель отчего-то сидел надутый и важный, как будто это не Избранные, а он сам сумел так глубоко затронуть чувства людей, пришедших посмотреть представление. Мастер бросил на него неприязненный взгляд; машинально протянув руку, вызвал ближайший «куб» и выудил из него стакан сэлли. Он сделал глоток, другой, затем сунул стакан обратно в «куб», где тот, как обычно, должен был мгновенно утилизироваться, и… тут его снова накрыла та самая утренняя осоловелость. Ликоэль, вслушиваясь в свои ощущения, хрипло вздохнул. Это что же, значит, одной порции лечения для него оказалось недостаточно? Или… или с ним что-то сделали еще раз? Но кто?! Мастер замер, ошеломленный наиболее вероятным предположением, но тут налетела вторая волна запахов, так что всех, кто находился на террасе, подхватил вихрь эмоций, смывших все остальное. Ликоэль почувствовал, что ему внезапно стало трудно дышать… и тут послышался знакомый голос:
— А ведь у них и правда может получиться, адмирал! Меня так вообще пробрало до печенок…
Ликоэль быстро обернулся. На террасе, чуть выше, рядышком сидели трое инструкторов и еще двое: невысокий щуплый мужчина с интересным, довольно узким разрезом глаз (мастер вспомнил его — четвертый ассистент в иуэле Беноля), и миловидная миниатюрная женщина.
— О, Ликоэль, привет! — взмахнул рукой старший лейтенант Воробьев. — Рад тебя видеть. Как отдыхается, Вооруженный?
И в этот момент заваленный ворохом бурных, но во многом мусорных эмоций руигат окончательно проснулся и, встряхнувшись после долгого сна, посмотрел на мир глазами мастера.
— Отлично, инструктор, — улыбнулся Ликоэль. — Рад вас видеть.
— Я тоже, — добродушно хохотнул Иван и, толкнув локтем соседа, сказал: — Вот тебе и ответ, Банг. Пока смотришь — пробирает. А найдется какой сержант или там фельдфебель, рявкнет команду — тут-то все и пройдет. А уж затем… — Он махнул рукой.
— Кто это такие? — дернув Ликоэля за рукав, удивленно спросила Интенель.
Мастер улыбнулся ей:
— Друзья. Мы… некоторое время работали вместе. И скоро будем опять.
Ему показалось, или Интенель действительно вздрогнула и больно стиснула его руку в районе плеча? Но руигат уже не спал, поэтому Ликоэль рефлекторно напряг бицепс, как он научился делать для того, чтобы воспрепятствовать противнику нажимом на ключевую точку вызвать мышечный спазм.
— Прости дорогой, — тут же раздался шепот Интенель.
— За что? — удивился Ликоэль, обнимая ее за плечи.
— Ну… я сделала тебе больно…
А у Ликоэля в памяти возникли тренировочные схватки, во время которых выработался этот рефлекс, и он рассмеялся:
— Нет, что ты, ничуть.
Домой они вернулись все на том же «овале». Ликоэль успел переброситься с инструкторами несколькими фразами, которые, впрочем, звучали очень интригующе. Например, по поводу того, что им теперь предстоит стать по-настоящему Вооруженными и что они лишь теперь поймут, что такое серьезное оружие. И за все это время ему ни разу не пришло в голову сообщить им, что он вообще-то собирается тут строить личную гармонию с Интенель и не намерен возвращаться. Так что, когда инструктор старший лейтенант Воробьев, командир отделения «Советский Союз», стиснув его руку, спросил: «Ну так что, до скорой встречи?» — Ликоэль кивнул: «Конечно!»
Всю дорогу до дома Интенель напряженно молчала, а когда они выгрузились из «овала», даже демонстративно одарила Темлина весьма жарким поцелуем, чем еще раз вызвала бешеные взгляды остальных женщин. Но Ликоэль никак не отреагировал, поскольку проснувшийся руигат внутри него лишь усмехнулся: все ужимки и прыжки этой самки были для старого хищника абсолютно понятны. Однако же Ликоэль все равно продолжал любить эту женщину…