Едва они вошли в дом, Интенель спросила:
— Не хочешь сэлли?
Ликоэль отрицательно качнул головой:
— Нет, спасибо.
Она сделала удивленные глаза:
— Даже от меня?
Мастер молча обнял и поцеловал ее, но Интенель тут же вывернулась из его объятий и твердо заявила:
— Сначала — сэлли!
— Хорошо, — уступил Ликоэль, делая шаг к «кубу». — Только я принесу сэлли сам.
— Нет! — испуганно вскричала Интенель и осеклась.
И уже не мастер, а руигат, до сего момента глазами Ликоэля насмешливо наблюдавший за ними обоими, тихо спросил:
— А почему нет? Что не так с сэлли, который выдает мой «куб»?
Интенель сжалась, будто от удара, и несколько мгновений испуганно смотрела на него, а потом с вызовом вздернула подбородок и отчаянно выкрикнула:
— Все равно ты — мой, только мой, понятно?! И никто и никогда не сможет это изменить! — После чего, обдав мастера вихрем взметнувшихся волос, вылетела из комнаты.
Ликоэля бросило вслед за ней, но зазвучавший внутри предупредительный рык руигата удержал его на месте. Спустя несколько минут, когда над его домом, чуть не протаранив крышу, пронесся одинокий «ковш», Ликоэль вскинул голову, проводил его тоскливым взглядом, а затем сунул руку под тунику и, вытащив из-под нее берет, решительно натянул его на голову…
* * *До лагеря они добрались с телом беглеца перед самым рассветом. Командир роты «Советский Союз», инструктор старший лейтенант Воробьев, в эту ночь являвшийся старшим оперативным начальником по гарнизону, встретил их у ограждения (легкий заборчик высотой в поллоктя, способный лишь обозначать границу) и, молча заглянув в плащ-палатку, коротко приказал:
— Дежурный — подъем!
Алкор, инструктор первого отделения роты «Рейх», бросил руку к виску и, развернувшись к стоявшему под караульным грибком курсанту, приказал:
— Подъем!
Курсант глубоко вдохнул и, выпучив глаза, отчаянно заорал:
— Па-адъё-ом!!!
Спустя несколько минут сто восемьдесят человек выстроились с трех сторон утоптанного голыми ступнями курсантов и башмаками инструкторов плаца. Майор Скорцени, носивший звание начальника лагерных сборов, хотя по наблюдениям Ликоэля все три инструктора друг с другом были на равных, вышел в центр и, сдернув с изуродованных останков беглеца тонкий кусок пленеля, взревел на весь плац:
— Курсанты! Пятнадцать дней назад, когда мы только что высадились среди этих скал, я объявил всем и каждому, что возможности выбраться отсюда иным способом, кроме как по воздуху, — нет. Двое из вас тогда не поверили этому и попытались удрать. Они погибли, но некоторые мне опять не поверили. Поэтому сегодня нашелся еще один умник. Его мы решили принести в лагерь… — Майор сделал паузу и, обведя строй тяжелым взглядом, коротко приказал: — Инструктора, слева, в колонну по одному, поотделенно, к телу!
— Первое отделение, в колонну по одному, за мной — марш! — рявкнул Алкор, двинувшись к центру плаца.
Семеро курсантов, испуганно озираясь и стараясь не смотреть на лежащие на плащ-палатке останки, поспешно двинулись за ним. Но то, что лежало на плащ-палатке, просто не могло оставить их равнодушными. И большинство, как и ожидалось, продемонстрировали глубину своего потрясения, опорожнив желудки. Впрочем, они делали это на ходу, поскольку единственное, чему успели научиться курсанты за прошедшие пятнадцать дней, — любую команду инструктора необходимо исполнять беспрекословно, точно и в срок….
Однако когда мимо останков прошли уже почти девять десятых всего личного состава, установленный порядок ознакомления с результатами неудачного побега внезапно был нарушен. Один из курсантов, подойдя к плащ-палатке, рухнул на колени и придушенно просипел:
— О боги, Нитуэль… но как же… что же я скажу сестре?!
— Так, сопли потом, — прорычал майор, — двигай ногами, курсант, шустрее.
Стоящий на коленях судорожно всхлипнул и повернул к старшему инструктору перекошенное ненавистью лицо.
— Вы… — Он вскочил на ноги. — Вы убийцы, убийцы, убийцы! Вы… — Он задрожал, закрутил головой, а затем метнулся к краю плаца и схватил валявшийся там массивный булыжник.
Командовавший его отделением Шинталь, Вооруженный из бывшего отделения «Америка», получивший свой боевой нож всего через неделю после того, как Вооруженным стал Ликоэль, рванулся было парню наперерез. Но майор Скорцени резко вскинул руку, воспрещая Шинталю останавливать подчиненного. И курсант бросился на майора, воздев над головой камень, остервенело крича:
— А-а-а-а-а!..
Майор стоял неподвижно до последней секунды, а в тот момент, когда массивный булыжник уже готов был обрушиться на его череп, чуть качнулся в сторону, присел и легким хлопком подбил нападающего под локоть. Парня повело в сторону, и он пробежал мимо, уронив булыжник и едва не упав. Но это его не остановило. Он развернулся и, уже не обращая внимания на булыжник, снова кинулся на майора.
Ликоэль наблюдал за этими неуклюжими попытками с едва заметной усмешкой, которая, впрочем, была горькой. Он понимал чувства курсанта, только что потерявшего кого-то близкого, но против майора Скорцени у киольца не было никаких шансов. Вообще. Да что там у него — шансов не было даже у сотни таких, как он. Более того, сейчас никто не мог исключить появления на плацу еще одного трупа. А ну как начальник лагерных сборов решит, что для лучшего мотивирования курсантов следует на их глазах голыми руками убить одного из них?..
Когда третья атака закончилась ничем, нападающий, задыхаясь, остановился и, повернувшись к курсантам, которые за время его безуспешных атак сломали строй и испуганно сбились в кучку, со слезами в голосе прокричал:
— Ну что же вы?! Они же убьют нас всех!
Пару мгновений после его отчаянного выкрика над плацем стояла тишина, а затем уже несколько человек отчаянно заорали:
— А-а-аа!.. — И бросились на помощь товарищу.
Но вместо удивления или ярости на украшенной шрамом роже майора проступило удовлетворение, и он прорычал:
— Инструктора-командиры четных отделений — к дальнему краю плаца, бегом! Остальным — работать не в контакте.
И сразу после этого Ликоэль качнулся вбок, уходя от удара суковатой палки, которой его попытался огреть кто-то из курсантов, затем пришлось присесть, отскочить, еще раз качнуться, но уже назад. А когда Ликоэль, уходя от очередного воодушевленного, но крайне неловкого удара, упал и откатился в сторону, над плацем разнесся рев майора:
— Инструктора — жесткий контакт!
И тотчас с середины плаца послышались хруст ломаемой кости и визг. Ликоэль развернулся, перехватил медленный и неуклюжий замах (неуклюжесть коего была во многом вызвана тем, что курсант избрал в качестве оружия излишне тяжелый камень) и резким движением сломал нападающему кисть, на следующем шаге точно попал ногой очередному нападающему в пах, а с третьим шагом перехватил на болевой занесенную для удара руку и вывернул ее в локтевом суставе. После чего нападающие кончились. Причем, судя по тишине, установившейся на плацу и нарушаемой только мучительными стонами травмированных курсантов, не только у него.
— Становись, — негромко, в отличие от прошлых команд, приказал майор.
Курсанты, большинство из которых, в том числе невредимые, валялись на земле, зашевелились, и некоторые потянулись к своим местам на линии построения.
Но около трех десятков раненых остались лежать, подвывая и плача.
— А вам что, особое приглашение нужно? — вкрадчиво поинтересовался у одного из таких нарисовавшийся рядом инструктор сержант Банг.
— О-о, пожалуйста, пожалуйста… мне нужна помощь! — умоляюще простонал тот, к кому он обратился.
— Ну, это пожалуйста, — хмыкнул Банг и, подняв ногу, опустил ее на сломанный сустав.
— Аа-а-а! — заверещал киолец.
Банг пошевелил ступней, как неким музыкальным инструментом, меняя высоту и тембр визга, потом убрал ногу и участливо спросил:
— Ну как, теперь ты можешь встать в строй, или мне помочь тебе еще раз?
— Вы не люди, — размазывая слезы, прохрипел киолец, — вы чудовища! Я…
Банг угрожающе поднял ногу, и лежавший, запнувшись, принялся торопливо подниматься, оберегая сломанную руку и помогая себе здоровой.
— Значит, так, — разнесся над плацем голос старшего лейтенанта Воробьева, когда наконец образовалось некое подобие строя. — Вы все только что на своей шкуре убедились, что в вашей жизни может сложиться ситуация, разрешить которую удастся только насилием. И… вы попытались это сделать. Но как всем теперь должно стать ясно, насилие насилию рознь. Гнев, ненависть, жажда убить на самом деле не значат ничегодля того, кто умеет контролировать свою способность к насилию и кто знает, как осуществлятьэто насилие жестко и эффективно. — Он сделал паузу, а затем закончил: — Вот этому мы вас здесь и будем учить. До тех пор пока вы не станете в этом равными нам. И не сможете нас прикончить. Если захотите…
Ликоэль слушал его слова с едва заметной усмешкой. Все точно так, как было с ними. Даже слова во многом те же. И эти ребята, что стоят сейчас в подобии строя (ведь не менее трети ранены или крепко избиты), только что получили очень сильную мотивацию учиться всему тому, что им будут преподавать. Куда более сильную, чем если бы им сразу рассказали красивую и, в общем, правдивую историю о захватчиках и Потере. Нет, их инструкторы не врали. Никогда. Но сказанная ими правда всегда работала на их цели. А если какая-то часть правды была бесполезна либо работала против этой цели, она просто не озвучивалась. Вот и сейчас они не сказали всего… Они действительно будут их учить. Год. И далее. Но Ликоэль сомневался, что кто-нибудь из их учеников, даже бойцы первого призыва, уже прошедшие первую ступень жесткой и жестокой школы, когда-нибудь смогут кого-то из них прикончить. Ибо если все их ученики имели шанс стать настоящими «руигатами», то сами инструкторы, похоже, были из тех, благодаря кому руигаты исчезли с лица этого мира…
Глава 8
Этот склон горы был пустынен. Тройка передового охранения, двигавшегося впереди основной колонны роты «Америка», прежде чем подать команду на продолжение движения, осмотрела его очень внимательно и ничего подозрительного не заметила. Так что куцая колонна роты, в два с лишним десятка человек, которые остались в строю после третьего дня тактических учений, повинуясь сигналу старшего дозора, усталым, но все еще довольно шустрым бегом втянулась в небольшую ложбину. Ликоэль, бежавший в голове колонны, поскольку с сегодняшнего утра он был назначен стажером командира роты, сам не понял, что именно послужило причиной того, что он насторожился. Может быть, что-то услышал, может, интуитивно, так сказать, глазом мастера, заметил какое-нибудь несоответствие, а может, кто-то из залегших в засаде просто шевельнулся. Хотя, конечно, последнее было из области фантастики, при их-то подготовке… Впрочем, это было не важно. Важным оказалось лишь то, что он насторожился и за какую-то долю секунды до того, как командовавший засадой поднял бойцов в атаку, успел вскинуть руку, подавая сигнал «внимание», а затем, вырвав из ножен клинок, резким движением послал в атаку своих курсантов. И это означало, что засада противника провалилась…
Тридцать один боец роты «Рейх» выметнулся из нор, прикрытых сверху накидками из флегматизированного пленеля и засыпанных пылью и мелкими камнями до состояния неотличимости от окружающей почвы, едва бойцы роты «Америка» успели сделать пару шагов вверх по склону. В принципе, если бы засада сработала, у остатков роты «Америка» не было бы ни единого шанса. Не говоря уж о почти тридцатипроцентном численном превосходстве, рейховцы были разбиты на три сильных отряда, создающие на направлениях атаки уже более чем двойное превосходство. А тонкая, растянутая цепочка бегущей след в след роты «Америка» была не способна мгновенно стянуться к точкам атаки. Так что к тому моменту, как в бой вступят все наличные силы, соотношение потерь нападающих и подвергшихся нападению должно было еще более сместиться в сторону роты «Рейх». Но все сложилось по-другому…
— Ха! — Шиколек, Вооруженный из второго отделения роты «Америка», резким ударом в подмышечную впадину подколол мчащегося на них первым курсанта роты «Рейх» и тут же обменялся парой быстрых ударов с выскочившим из-за его спины Вооруженным той же роты. Но обмен ударами продолжался недолго. Ликоэль, скользнув к бойцам, аккуратно вонзил нож в печень рейховцу и, поймав на лезвие удар еще одного подоспевшего Вооруженного, выбросил вперед ногу, ударом-твердого носа ботинка переломав тому ребра. «Похоже, недавно получил нож, — мелькнула быстрая мысль, — уж слишком им размахивает. Забыл, что говорят старшие инструкторы…» А старшие инструкторы всегда утверждали, что самое главное оружие — это человек. Все остальное — не более чем инструмент в его руке.
Между тем руки и ноги привычно делали свое дело. Удар, еще один, рывок, подсечка, и… острая боль пронзила селезенку. Ликоэль взвыл, опрокидываясь назад, широким замахом наобум полоснул в ту сторону, откуда пришла боль. Особенно никого задеть он не надеялся: удар был нанесен умело и расчетливо, так что скорее всего подколол его один из своих братьев-инструкторов. А эти точно не будут стоять на месте и дожидаться ответной атаки. Удар, отскок — и боец уже кружит около следующего противника. Но, к его удивлению, это оказался не инструктор, а кто-то из молодых, да ранних курсантов, поэтому суматошный удар Ликоля неожиданно достиг цели. Когда он, выгибаясь от боли, рухнул на землю, рядом с ним повалился и доставший его курсант, безуспешно пытаясь удержать кишки, вываливающиеся из его брюха, располосованного лезвием ножа Ликоэля.
Удар о землю отозвался еще более сильной вспышкой боли, едва не потушившей сознание. Но мастер сумел удержаться на грани и окинул схватку затуманенным от боли взглядом. А ведь они, пожалуй, выкарабкались — двадцать три бойца роты «Америка» слитно атаковали первую из групп роты «Рейх», числом в десять человек, и успели до подхода следующей уложить восьмерых противников, потеряв всего троих, то есть сумели не только реализовать локальное численное преимущество, но создать его и на втором этапе. А сейчас, когда к месту схватки подтянулась и третья группа, размен уже был пятнадцать — семь, то есть от существенного численного преимущества, имевшегося у роты «Рейх» на первоначальном этапе, не осталось и следа… Он удовлетворенно хмыкнул и даже попытался выдавить из пересохшего от боли горла что-то вроде боевого клича. Но в этот момент ему врезали босой ступнёй, набравшей каменную твердость за месяцы хождения по камням и почве, а также за сотни тысяч отработанных ударов по деревяшкам, камням, телам и блокам товарищей. Врезали по разрубленной ударом боевого ножа селезенке — и Ликоэль отрубился.
Очнулся он уже в регенераторе. Судя по тому, что он дышал, больше никаких повреждений, кроме того удара в селезенку, не получил… ну, или они не настолько серьезны, иначе капсула регенератора была бы заполнена базисным раствором под завязку. Ликоэль зевнул, потянулся и попытался вспомнить, в который уже раз он оказался в регенераторе. И не смог. Вроде как шестнадцатый… или семнадцатый. Да не все ли равно? Лучше сейчас, пока есть время и никто не отвлекает, оценить, что он сделал не так. Потому что каждая смерть — это его ошибка. Ошибка как бойца или как командира. Впрочем, войны без смертей не бывает. Это любой, кто находился сейчас в радиусе сотни-другой шагов от его регенератора, понимал уже абсолютно точно. Но вот постоянно работать над тем, как уменьшить потери, — первейшая задача командира. Так говорят старшие инструкторы. А эти люди никогда зря воздух не сотрясают…
Мероприятие, именуемое старшими инструкторами «разбором полетов», состоялось спустя всего лишь полтора часа после того, как Ликоэль выбрался из ре генератора. Впрочем, к тому моменту регенераторы покинули и остальные «погибшие», коих за время трехдневных учений образовалось девяносто два.