— Так, — хмыкнул на это бригадир. Поглядел на лесорубов, кивнул. — Похоже, никого против. Итак. Две доли Матвею, две Федору, две Вере, две Марку, две Герде. Мне две, как старшему. Плюс еще шесть долей. Итого восемнадцать долей. Плюс еще две в казну бригады. Итого двадцать. Матвей, Федя. Вы это все заварили, вам выбирать первым. Смотрите, что кому охота.
— Лошади как? Нам останутся? — поинтересовался я, подходя к понравившейся кобыле. Соловая, спокойная, очень мощная, с крепкими, сухими ногами — отличная лошадка, как раз меня выдержит. А транспорт нужен. Так что придется верховую езду осваивать.
— Если наследников не найдется — то наши. Если найдутся — то или наследники выплатят треть и заберут лошадь, или ты им половину стоимости и забираешь себе. Такая арифметика.
— Обязательно отдавать по требованию? — Я протянул лошади кусок подсохшей лепешки, которую та с благодарностью приняла и с хрустом разгрызла своими желтыми зубами.
— Не обязательно. Отдашь половину стоимости, и все. — Хик потрепал кобылу по холке. — Отличная лошадка, максимум пятилетка. Молодая, сильная. Тебя на сорок миль точно утащит.
— Ну, тогда мне один из карабинов с глушителем, и у меня больше особых желаний нет. Ну, из трофеев. — Несколько скомкано закончил я, глянув на вспыхнувшую от чего-то Веру. Впрочем, этого никто не заметил. Или не обратил внимания. А если и обратил, то решил что это не его дело.
Федор захотел тот самый французский карабин и револьвер молодого. Кроме того, ему приглянулся добротный бритвенный набор, найденный среди кучи всякой мелочи. Мда. Я поскреб щетину на подбородке. Нужно осваивать опасную бритву. А то каждый раз после бритья как из клетки с дикими злющими тиграми выхожу.
— Так, снова, а то с этими глушителями забыли про все. — Бригадир поглядел на Веру. — Вера, что с этими кореньями? Они хранение выдержат?
— Да, — Девушка бережно коснулась лохматого корневища, аккуратно завернула в чистую тряпицу. — Человек, который собрал корни, знал что делал. А эти, — тут Вера кивнула в сторону реки, куда сбросили тела, — сумели не испортить. Так что все нормально, пару недель женьшень выдержит. С мумиё вообще никаких проблем, оно чуть ли не тысячелетиями хранится.
— Ну и отлично! — Обрадовался Сергеич. Записал все в толстый гроссбух, и с удовольствием его захлопнул. — Тогда, сейчас разделим наличку, тут почти пять тысяч набралось, а золото я переплавлю у себя в кузнице, и сдадим скупщику. Или, если кто хочет, могу сделать равные слитки, по числу долей, разыграем. Вычтем стоимость товаров после реализации кореньев и золота. Что скажете?
— Давай. — Марк кивнул, и все его поддержали. Ну, и мы с Верой тоже. Она, кстати, тоже взяла себе револьвер-переломку с восьмидюймовым стволом под сорок пятый калибр, и отдала его мне, взамен своего сорок четвертого. Тот оставила себе, сказала, что удачу приносит. А я, покрутив в руке обновку, решил, что буду таскать вторым пистолетом при себе. Коротыш-„тейлорс“ и этот, копию „смит-вессона“. Только нужно будет хорошие кобуры заказать, формовки. А так, отличный наборчик выходит. Один калибр, различная длина стволов, дополняют друг друга.
Получив на руки по почти пять сотен кредитов, точнее, я в руки, а Герда на лапу, мы стали богаче почти на тысячу. Кроме того, у нас появилась лошадь, специальное оружие, пополнились патроны. Причем серьезно, сорок пятого для револьверов я получил двести пятьдесят штук, и сто восемьдесят винтовочных. Вера получила дополнительно полторы сотни двенадцатого калибра и штук триста сорок четвертого, кроме нее такого калибра ни у кого не оказалось. В общем, прибарахлились. Вера вернула мне триста кредитов из своей доли, в счет погашения долга. Хотела отдать все, но тут я воспротивился. Девушке на что-то жить нужно, хоть бы до продажи этих корешков. Если честно, то мне мало верится, что они столько стоят.
Вечером я правил бритву, готовясь к очередному самоистязанию.
— Матвей, давай я тебя побрею. — Ко мне подошла Вера. Улыбнувшись, продолжила: — А то смотреть на тебя жалко, у меня чувство сострадания зашкаливает. Не бойся, у меня рука легкая.
— Спасибо, — я с огромным облегчением уселся на указанный чурбак. Вера, к моему удивлению, положила мне на морду лица смоченное кипятком полотенце. На мой негодующий вопль мне была прочитана лекция о смягчении щетины. После чего на нее было нанесено внушительное количество мыльной пены, и Вера взялась за опасную бритву. Легкими, неощутимыми движениями сверкающее лезвие порхало у меня на лице, срезая щетину и снимая клочья пены.
— Ну, вот и все. Красавец мужчина! — Вера отодвинулась, чтобы полюбоваться на результат. — Умойся, и все. Вообще, буду тебя постоянно брить, если ты не против.
— Я не просто не против, я вообще за, обеими руками. — Ощупывая чисто выбритую, и самое главное — целую физиономию, довольно ответил я. — Спасибо тебе огромное! Только я не красавец. Так, страхолюдина.
— На здоровье. — Неожиданно серьезно ответила девушка. — Это самое малое, что я могу для тебя сделать. И это, не наговаривай на себя. Нормальный парень, сильный и здоровый. Как говорил мой отец — мужчина должен быть чуть симпатичнее обезьяны.
— Эй, голубки, ужинать! — Марк снял с котла крышку, и над лагерем разнесся запах очень густого, с мясом, грибами и рисом супа. Кроме того, из духовки, с углей были вынуты протвини с запеченными очень крупными, истекающими жиром окунями.
Несколько дней прошли спокойно, просто работали. Вечерами сидели, играли в шахматы и „подкидного дурака“, у Марка нашлось несколько книг. Что меня добило, бумажных, отпечатанных уже здесь. Очень непривычное ощущение — листать бумажные страницы. От книг пахло клеем и краской, они были теплые, шуршали в руках, как будто разговаривали. Потрясающее ощущение, не зря коллекционеры такие бешенные выкладывали за антикварные книги, ведь на Земле уже около ста лет вообще бумага не выпускается. Старые приключения, любовные романы, истории о революциях и войнах на Земле. Я с удовольствием читал их по вечерам в свете костра или керосиновой лампы. Почему-то в этот момент рядом оказывалась Вера, у которой на ногах лежала наша голована. Точнее, моя, но вот с Верой они великолепно начали друг друга понимать.
— Все, закругляться будем. — Внезапно изрек сидящий с кружкой дымящегося кофе с изрядной долей виски Виктор Сергеевич.
— Что, кости ломит? — Сочувственно спросил Марк.
— Да. Завтра похолодает. Все, собираем с утра вещи, консервируем лагерь. Послезавтра придет буксир. Шабаш до следующего лета. — И бригадир снова отпил кофе.
На следующий день начались хлопоты. Всего за сезон собрали двадцать один плот, из них четыре с моей помощью. И это было быстро, потому что и ослик появился, и вдвоем проще плоты собирать. Федька, как оказалось, один остался на сборке с начала сезона, его напарник погиб от укуса какого-то клеща. Сгорел в лихорадке за сутки. Возле лагеря, как оказалось, небольшое кладбище, где похоронены двое парней за шесть прошедших годов. Жизнь лесоруба трудна и опасна. Как, впрочем, и вообще жизнь на этой планете.
Так вот, на трех плотах из этих двух десятков поставили шалаши, два для мужиков и один для Веры Круз. Кроме того, на двух плотах сделали добротную коновязь, ограждения для лошадей. Их стало больше в два раза, если еще моего ослика считать. На ослика положила глаз девушка. На лошади она кататься побаивается, а на осле вполне себе. И тот, зараза, ее слушается. Для лошадей и осла накосили стог травы и выметали его на следующем плоту, все-таки несколько дней по воде шлепать. Сделали поилки под руководством Хика. Вообще, с лошадьми оказалось весьма прилично хлопот.
На втором плоту сделали очаг, чтобы сухомятью не давиться. И на одном из дальних плотов собрали нужник. Гадить в реку с плота занятие хитрое и опасное, тут могут и половину задницы откусить, а могут и всю целиком, вместе с обладателем оной проглотить. Я пару раз видел всплески на реке, офигеть, какие тут рыбки водятся. После окончания работ я перетаскал с Федоровой помощью свое шмотье и увязал его на втором, нашем плоту. Вере отдал пару пледов, а то ночи обещают холодные. Ну, к ней Герда перебралась, будут спать вместе, не замерзнут.
Переночевали в практически опустевшем бараке. А утром сняли гамаки, свернули их и уложили в ларь, собранный очень аккуратно, из очень плотного дерева. От мышей, как мне объяснили. Кроме того, в бараке оставили меру муки в большой крынке, топленое свиное сало, крупы. У порога на полку положили старый, но острый топор, пару источенных ножей. И повесили на колышек древнюю, но вполне рабочую и хорошо смазанную одностволку, с двумя дюжинами патронов в брезентовом патронташе.
Ко мне посмеиваясь, подошел Хик. Поглядел на меня, еще раз усмехнулся.
— Ну что, Матвей, я тебя поздравляю. Скорее всего, ты станешь обладателем мула!
— Чего?! — Я вообще ничего не понял, просто абсолютно.
— Чего-чего. Проспали мы, у твоей кобылы течка началась. Если бы одни кобылы и наши мерины были бы, то никаких проблем, а твой осел — мужик! Ну и того, воспользовался. — И, оставив ошарашенного меня, ушел к плотам, ведя в поводу пару меринов.
— Ну, блин, транспорт здесь, саморазмножающийся, — я хотел было сплюнуть, но вспомнил про Маркову поварешку, и просто махнул рукой на все это. По крайней мере, прямо сейчас это решения не требует, а потом разберемся. Нужно будет полазить в имплантах, может там и про животноводство есть.
— Дым! — Это Мих Мих орет, показывая рукой на темный столб, показавшийся над поросшей невысоким кустарником косой. Вскоре из-за нее вышел колесный пароходик. Блестя на солнце мокрыми досками колес, он неторопливо направился в нашу сторону.
— Ну, вот и буксир. — Сергеич встал неподалеку от меня. Выколотил из трубки старый табак, поковырялся в ней кончиком ножа. Забил новую порцию и прикурил от звонко щелкнувшей бензиновой зажигалки. — К вечеру выйдем отсюда.
Повернулся было к бараку, но, что-то вспомнив, вернулся ко мне.
— Матвей, с меня хороший банкет в „Царь-Рыбе“. С этим людоловом я мечтал поквитаться семь лет. Очень долгих семь лет. — Тут бригадир глянул на Веру, которая благоустраивала свой шалаш, и на Герду, которая сидела рядом с ней. — И это. Береги свою девушку.
— Вера не моя девушка, — вздохнул я. — А жаль.
— Ну да, можешь считать, что я тебе поверил, — усмехнулся бугор и, пыхтя трубкой направился к бараку. Видимо, что-то забыл.
Через час буксир привязался к нашему причалу, с него спустился невысокий бородатый мужик в капитанской фуражке. Переговорив с нашим бригадиром, он поднялся было на борт, но вскоре спустился оттуда вместе со всей командой. Как оказалось, для завершающего это сезон обеда. Это такая традиция у них, выработанная за несколько сезонов.
Экипаж буксира состоял из шкипера, старпома, и одновременно лоцмана, механика, двух кочегаров и боцмана с двумя палубными матросами. В движение его приводила примитивная паровая машина, для которой мы заготовили хорошую гору чурбаков из всяких некондиционных кривых деревьев, срезанных рядом с лагерем. И после обеда нужно будет помочь закидать эту гору на борт буксира, в его трюм.
— Понимаете, барышня, недостаток паровой машины тут искупается ее ремонтопригодностью и всеядностью. Можем топить углем, дровами, можем даже под сырую нефть переделать. Ремонт прост. Ну, недостатки низкий КПД, маленькая скорость. Но нам ведь не рекорды ставить, а просто тягать баржи и плота, так что нормально. — Перед Верой заливался старпом, оказавшийся крепким блондином лет тридцати. Как он увидел девушку, так и ходил вкруг нее, хвост распушив. Ну-ну, ладно. Почему-то мне это здорово не нравится, да и Герда передает, что Вере этот тип надоел уже, буквально за полчаса. И с какого-то перепуга вызывает крайне отрицательные эмоции. Улучив момент, когда он свалил из-за стола, и порулил в сторону расположенных за бараком в отдалении мест уединения, я подкараулил его на обратном пути.
— Слышь, старпом, отвянь от девушки. — Подпирая плечом потемневшею от времени стенку барака, вежливо попросил я. Ну, просто очень вежливо. А то, что у него рука случайно на болевой попала, так это совершенная случайность, он поскользнулся на чем-то, и чуть не упал, хорошо я его подхватил. — Ты навязываешься. Парень ты может и неплохой, но не лезь к моей девушке, хорошо? А то мы, абордажники, народ простой.
Про абордажные команды морской пехоты ходит куча страшилок, одна другой мрачнее. Почему бы ими не воспользоваться?
— Понял, отпусти! — Прошипел старпом. Потирая руку встал и сказал. — Мог бы и предупредить, чего на людей бросаешься?
— Я и предупредил. — Улыбнулся я. — Просто в следующий раз дослушай, а потом кулаками махай. Идет?
— Идет! — Блондин подал руку. — Меня зовут Павел, фамилия моя Романов. И это, я неплохой боксер, мало кто от моего левого уворачивался.
— Матвей Игнатьев. Капрал, в запасе. Так сказать. — Я усмехнулся. Уже просто, горечь прошла. Что было — то быльем поросло.
— Да уж, запасли так запасли. Чего такого натворил, что сюда попал? Впрочем, не мое дело. — Павел пошел рядом, беспрестанно разговаривая. — Меня-то за спекуляции.
— Это что ты спекульнул? — Недоуменно уставился я на старпома. — Сюда же с простыми статьями не посылают?
— Ну да! — Махнул рукой старпом, подходе к умывальнику, и моя руки. — Всех подряд гребут. Просто предлагают выбор — срок на двое срежут, но ссылка на осваиваемой планете. Какой и что, не говорят, все здесь узнаешь. А мне тридцатник вкатали, вот я и повелся. Впрочем, ни разу не жалею. Здесь жизнь! Здесь мое хобби стало моей профессией.
Тем временем мы вышли к столу. Вера коротко глянула на меня, на Павла, и фыркнув, отвернулась. Похоже, поняла, в чем дело. Или, что скорее, ей Герда передала. Эта хвостатая меня читать начинает, когда ей угодно. Впрочем, если учесть коннектор на руке, с помощью которого за мной постоянно следят с орбиты, то считывание моих мыслей моей же голованой такой пустяк… Так что я подошел к своему месту, и сел неподалеку от девушки. Герда положила тяжелую башку мне на сапог, довольно зажмурилась. Ну просто невероятно довольная голована.
После обеда все закрутились. Лошадей и осла завели на плоты, закрыли ограждения. Проверили все крепежи, которыми плоты крепились друг к другу, чтобы не разбежались они во время движения. На передний завели швартовы с буксира, который начал аккуратно отходить от берега. А мы с берега отталкивали плоты шестами. Вскоре между нами и плотами была довольно широкая полоса чистой воды.
— Ну, все, давайте по лодкам. Домой, и с богом. — Сергеич перекрестился. Я у него давненько заметил крестик на шее. Вообще-то, верующий человек сейчас редкость, к религиям относятся как к фольклору.
Рассевшись по двум деревянным лодкам, мы оттолкнулись от берега, и погнались за плотами. Впрочем, погнались громко сказано, буксир диагональю вывел их на стрежень, и, дав обратный ход, слегка притормозил. Так что буквально через пять минут мы перелезли на толстые смолистые бревна.
Поздним вечером я, прихватив винтовку, и шест, без которого ходить по плотам бригадир запретил, я пошел в гости к Вере. Перепрыгивая через метровые просветы темной воды, в которой начали отражаться звезды, я подошел к шалашу девушки, которая вместе с голованой сидела на положенном поперек основных бревен коротком и толстом обрубке.
— К вам можно? — Вера кивнула, и я присел рядышком. Почесал за ухом помахавшую хвостом и окатившую теплой радостью Герду, поглядел на придерживающую шляпу и смотрящую на звезды девушку.
— Сняла бы свой стетсон, Вера. Неудобно же? — я снял с себя свою шляпу, и с удовольствием подставил голову прохладному ветру. Хоть бригадир и шкипер утверждали, что с часу на час начнется похолодание с ветром и дождем, сейчас было ясно, чуть свежо и очень звёздно.
— Как здесь тихо, — неожиданно сказала Вера, сняв свою шляпу, и положив ее возле себя. Тряхнула собранными в „конский хвост“ волосами», перекинула их через плечо. — Тихо, спокойно. Очень хорошо. — Потом, помрачнев, едва слышно шепнула. — Сейчас.
— Мы сейчас живы, здоровы, свободны. У нас оружие, у нас товарищи. Есть желание жить, есть возможность жить. Уже очень хорошо. — Я оперся спиной на стенку шалаша Веры, вздохнул запах хвойных веток. — По приезду в Звонкий ручей я тебе покажу одну вещицу, уверен, что тебе станет веселее и интереснее жить.