Нижний этаж был не такой шумный. Вернее, шум тут был деловитый, а кое за какими дверями, снабжёнными изоляцией, вообще царила суровая тишина. Денис остановился перед дверью, на которой висела исполненная рукой Войко табличка: "Не входить! Идут ходовые испытания!"
Ниже всё ещё покачивалась ещё одна: "Второй год. Продукты, воду, гигиенические пакеты оставлять у двери, условный стук три раза."
Улыбнувшись, Денис постучал три раза…
* * *— Уезжаешь, — сказал Войко.
— Да, — вздохнул Денис, не глядя на друга. — Вот так… Но ещё целых три дня есть…
Мальчишки сидели на краю затопленной части моста. Вставало солнце — в окружении причудливых облаков, похожих на раскинутые крылья. С моря дул сильный тёплый ветер, отшвыривал назад волосы мальчишек и раскачивал свисающие над водой ноги. Срывал с идущих волн высокие брызги, и Денис с Войко были мокрыми до колен.
В море опять ураган, — сказал Войко, глядя вперёд. — Драже там где-то… мать беспокоится очень.
— Да всё нормально будет, — бессмысленно сказал Денис и, поняв, что сейчас разревётся,
пружинисто встал и беззаботно сказал: — Искупаюсь.
Он вскинул над головой руки и без разбега прыгнул вверх. Сделал сальто и без брызг вошёл в воду — как брошенное копьё.
Он погружался, пока хватало инерции, потом отчаянно заработал руками и ногами, стремясь уйти ещё глубже. Вода была тёплой; говорят, когда-то в Балтике всегда была холодная вода, но вот уже лет тридцать здесь даже зимой не видели льда.
Мальчишки часто ныряли здесь. В километре от берега лежало на дне трёхсотметровое чудовище — остов американского авианосца, потопленного в самом конце Третьей мировой. Громада отталкивала и притягивала одновременно. Правда, всё мало-мальски ценное с корабля давно было снято и сейчас вроде бы стоял вопрос о поднятии огромного корпуса…
"Буммм!" — грянула вода. В подсвеченной алым рассветом толщи Денис увидел отвесно уходящего вниз Войко — руки прижаты к бокам, только ступни работают, да извивается всё тело. Денис остановил погружение — Войко упрямо проплыл мимо него, мелькнуло лицо со стиснутыми губами. Денис поймал серба за щиколотку, показал глазами — вверх! Тот мотнул головой, рывком выдернул ногу, пошёл ещё глубже. Денис извернулся всем телом — и ринулся за ним.
Мальчишки достигли дна и встали там, держась за какие-то ржавые конструкции — кажется, фонарные столбы. Стояли друг против друга, чуть поводя свободными руками. Лёгкие Дениса начали гореть, он поднял руку. Войко повернул голову — нет. Тогда Денис силой оторвал его руку от скользкого и колкого чугуна — и они вместе ринулись вверх…
…На поверхность Денис поднялся слепой от красных кругов в глазах. Когда проморгался, то увидел Войко — серб плавал рядом, из носа текли и тут же размывались водой струйки крови. Пролив разбушевался не на шутку, за какую-то минуту, пока мальчишки были под водой, расходились тяжёлые валы.
Не сговариваясь, оба поплыли обратно к мосту — к берегу, где осталась одежда. Швыряло всё сильней, пока наконец не приложило последний раз об облицовку набережной — вышвырнуло, прокатило, обдирая кожу. Денис первым встал на ноги, втащил выше Войко, и они рухнули на траву возле своего барахла, тяжело дыша.
— Ты чего фокусничаешь? — выдохнул Денис, приподнимаясь на ободранных локтях. Все ссадины начало печь морской солью, в голове и горле плескалось пол-пролива. — А не выплыли бы?!
— А… — Войко отмахнулся. — Выплыли же.
— Дубина балконская, — улыбнулся Денис, снова падая животом на траву. До них долетали брызги мгновенно разбушевавшегося моря.
— Поедем завтра на Васильевский полуостров? — спросил Войко. — Туда. Помнишь, в прошлом году?
— Конечно! — обрадовано кивнул Денис, привставая на локте снова…
…Прошлой весной мальчишки синхронно, как у них всегда бывало, увлеклись пением. Петь ни тот ни другой и раньше не стеснялись, а тут оказалось, что у обоих хорошие голоса, но ни тот ни другой категорически не пожелали петь в хоре — их не устраивала тамошняя форма для выступлений, а главное — репертуар. Подумав немного, они решил делать не что-нибудь, а сольную программу из старых песен. Песни надёргали откуда попало, а в качестве костюмов выбрали джинсы и жилетки. Жилетки вообще были сербские национальные, но, вывернутые, сошли за жилетки просто. После того, как мальчишки решили выступать босиком, волосы подвязали золотисто-чёрными лентами и повесили гитары на мохнатые ремни-самоделки, получилось нечто неопределяемое точно, но у публики с завидной согласованностью ассоциировавшееся с чем-то средневеково-первобытным, неуловимым, но романтичным. Это парни поняли, когда на репетицию к ним просочились в совершенно неприличном количестве «соседки» и просидели до конца, явно не слушая, а глядя. Ну… не сказать, что это было неприятно. Скорей наоборот. Почему и решено было закрепить имидж.
Первое же выступление — в стенах родной школы — прошло "на ура". Как и последующие несколько — у соседей. А потом — уже осень была и они слегка подзабыли про увлечение — их просто пригласили от городской Думы на Васильевский полуостров — как раз на празднование Дня Мальчиков, 14 сентября.
Конечно, ни о каком отказе речь не шла — для отряда это был плюсик во весь фасад, да и мальчишкам захотелось "тряхнуть стариной", как серьёзно выразился под общий смех Денис. Правда выяснилось, что за два летних месяца мальчишки подросли и раздались в плечах, так что пришлось повозиться с одеждой — но эти заботы взяли на себя девчонки, сочтя это почти за честь.
Да и репертуар пришлось припомнить.
Если честно, Денис не взялся бы сказать, хорошо или плохо они выступали. Да он и не претендовал ни на что такое — на празднике было полно разных коллективов. С тех пор, как профессиональная эстрада канула в Лету вместе с прежним миром, глупый и нездоровый ажиотаж-скандал вокруг искусства закончился раз и навсегда. Люди — и взрослые и нет — хотели именно выступать, даря свои выступления будущему Родины — растущим мальчишкам.
Просто они оба ещё никогда не выступали перед такой большой аудиторией. Распорядитель указал одну из площадок, объявил номер очерёдности и скрылся, бросив мальчишкам: "Не робеть!" А они и не робели. Стояли за сценой и смотрели, как переливается вокруг море разноцветных огней и всё ещё горят вдали линии огромных факелов — там, где днём проходил парад и приём в пионеры. В прошлые разы они начинали с "Песня моя, Россия". Но тут вдруг Войко сказал:
— Денис, давай споём первой "Роль"?
Денис подумал — и согласился. Они оба не знали, кто автор этой песни, да вроде бы она и не очень подходила к празднику… Но сейчас просто кивнул. «Роль» так "Роль".
У Дениса голос был пониже, у Войко — повыше. Этим мальчишки вовсю пользовались для создания гаммы оттенков. Поэтому, когда на табло показался их номер и прозвучал голос, объявивший их выступление (снаружи активно зашумела группа поддержки), мальчишки вышли оба. Но Денис встал чуть в стороне, опираясь на гитару, как на меч и опустив голову. А Войко, подойдя к самому краю сцены, вскинул гитару, как винтовку наперевес… Но запел тихо и задумчиво — почти заговорил…
Он ударил по струнам, и тут же вступила гитара Дениса, который, играя, широким шагом подошёл и встал рядом с Войко, незаметно подменив его голос своим в следующих куплетах:
Удар по струнам, взмах головой, всё громче и громче голос и гитара:
— почти выкрикнул Денис и замолчал. А Войко тихо сказал:
1. Стихи В.Третьякова.
…Мальчишки не очень понимали, о чём песня. Вряд ли так уж поняли и слушатели. Но хлопали им здорово. Хлопали им на 10 баллов (так и табло показало). И другие их песни встерчали такими же аплодисментами.
Приз — гитару из хрусталя с оборванными серебряными струнами — они по очереди хранили друг у друга дома. По неделе.
* * *— А как же та гитара? — спросил Войко. — Ну, приз?
От ночной непогоды и утреннего шторма не осталось и следа. Дул тёплый ветер, светило солнце на необычайно безоблачном небе… Вагон струнника скользил над проливом — в сторону Васильевского полуострова. Мальчишки устроились на заднем полукруглом сиденье пустой прозрачной капли. Обычно они в таких случаях прилипали к окнам и восторженно обменивались впечатлениями. Смотреть на город не уставали ни его уроженец Денис, ни приезжий Войко. Да город и не был никогда одинаковым. Он менялся каждый день — и менялся только к лучшему. И мальчишки радостно отмечали — а вон там ещё кусочек Кольцевой превратился в стройку… или в парк… а там — новые мачты струнника… а вон — гляди, гляди! — новая башня связи… О, глянь — новая облицовка на набережной у сфинксов!
Но не сегодня.
— Приз тебе, — твёрдо сказал Денис. — Это ты придумал тогда петь сначала "Роль".
— Ладно, — кивнул Войко. — Знаешь… мне не верится, что ты уедешь послезавтра. Правда.
— Мама тоже не очень верит… — хрюкнул Денис. — Что было-о-о-о… Бой за Севастополь. Я из дому-то так рано смылся, чтобы взрывной волной не зацепило.
— Да ну? — Войко хихикнул. — Ну и что?
— Да что, что… Куда она денется? Пошумела, а потом собираться станет, точно. Думаешь, ей нравится в городской лаборатории сидеть? Она же полевой врач, — гордо сказал Денис. — А там, в Семиречье — развернись рука!
— Развернись плечо у вас говорят, — поправил Войко. — А вообще знаешь, я тут смотрел литературу… Там и правда развернуться есть где. Если не убьют.
— Нас этим не остановишь, — объявил Денис. — Да, Драже вернулся?
— Они в Хельсинфорсе отстаиваются. Сообщили… Ребята говорят, чтобы ты непременно пришёл сегодня вечером, будет сбор. Специально по тебе.
— Конечно, приду, — Денис недовольно нахмурился. — Мне о таких вещах напоминать не надо. и писать буду. Подробно. Пусть публикуют в «Колючке», раздел "Наши зарубежные друзья".
Мальчишки рассмеялись. «Колючкой» называлась еженедельная отрядная газета, которая вполне оправдывала своё название. Но мысль о том, что он станет "зарубежным другом", Дениса тут же опечалила снова, и он уставился в пол.
— Там и пионеров нет, — пробормотал он.
— Ну, наши же живут, как же нет? — возразил Войко.
— Да это ты не знаешь… Наши живут, да. Но мы-то едем знаешь куда?! Какой-то Седьмой Горный посёлок. Рядом с хребтом Голодный. Шахты, лес, поля, ближайший другой посёлок — казачья станица Лихобабья.
— Как? — Войко разинул рот.
— Лихобабья… Там пока вообще никого наших нет. Откуда там пионеры?
— Будешь первым, — заметил Войко, и Денис перестал сетовать. В какой-то степени это было даже заманчиво. Антон Ковалёв тоже был один и первый. И Жан Саймонс… хоть он и не пионер, а скаут.(2.) Но всё равно.
2. Антон Ковалёв с родителями — витязями РА и мелиораторами — приехал в разгар Серых Войн в окрестности Тегерана, где проживало большое количество русских, беженцев с севера и их потомков. Заправляли всем в их среде полубандитские «конторы». Именно Антон организовал среди детей Тегерана первый пионерский отряд, который сыграл большую роль в борьбе за подрастающее поколение. Во время покушения на него Ковалёв был тяжело ранен, но выжил и в описываемый период является городским головой Тегерана. Примерно так же складывалась несколько раньше судьба канадца Жана Саймонса, который жил и действовал в районе Венесуэльского Залива — с поправкой на то, что его родители и старший брат были рыцарями «Фирда», профессиональными военными, и его «достать» боевикам наркокартелей так и не удалось. Но позже уже взрослый офицер исследовательского космофлота Англо-Саксонской Империи Жан Джереми Саймонс погиб во время экспедиции в Пояс Астероидов.
— Ну, может и так… — он хотел добавить "эх, если бы ты со мной поехал!" но промолчал. Такое и правда бывает только в самых детских книжках…
…Мальчишки вышли на Большом Проспекте. На том месте, где они когда-то выступали, вот уже полгода высилась спираль Дворца Молодёжи, которую немного портили кружащиеся ветряки. Но это было временно, дураку ясно.
Около входа, рядом с флагштоками, на которых развевались имперские флаги, стояли статуи — мальчишки их ещё не видели, подошли ближе. Статуи были в натуральный человеческий рост. Слева — группа юношей и девушек, справа — медведь, рысь, волк… Мальчишки постояли минутку. Статуи были красивые, но какие-то безотносительные друг к другу, непонятно, зачем…
— Смотри, — вдруг сказал Войко, тронув локоть Дениса, — а они похожи.
— А? — удивился Денис. И неожиданно понял…
Молодые люди слева — именно люди, сильные, красиво одетые, с уверенными благородными лицами — были людьми вне всяких сомнений. Красивые, настороженные звери справа — вне всяких сомнений зверями. Но скульптор как-то добился сходства. Ничего похожего!!! И — сходство.
— Правда, — пробормотал Денис.
— А вы кто, молодые люди? — раздался сиплый мужской голос. Мальчишки обернулись.
Прямо на них смотрел высоченный мужчина. Нестарый, прямой. С неприятным лицом — острым, каким-то тёмным. Седой, коротко стриженый. В чёрной куртке, в серых брюках, в чёрных мощных ботинках. С тяжёлой палкой в левой руке. И вопрос был задан грозно.
Вот только в глазах — прищуренных, серых — у мужчины было доброжелательное любопытство.
— Мы? — удивился Войко. — Я — Войко, а он…
— Я, наверное, медведь, — сказал Денис, перебивая друга. Войко замолчал, быстро покосился на Дениса, на статуи… широко улыбнулся и сказал, вскинув глаза на мужчину:
— А я, наверное, рысь.
— Угу, угу, — мужчина покивал. — Сразу углядели?
— Нет, — покачал головой Денис. — Это Войко увидел. А я уже потом разглядел… ой! — вырвалось у него совсем по-детски. — Это… ваши скульптуры?!
Войко подтянулся. Мужчина оперся на палку. Кивнул:
— Мои… не подумайте, — он словно бы спохватился, — я не скульптор… почти. Не знаменитый. Даже не известный. Просто как раз вернулся в город и подал заявку на конкурс. Сам удивился, когда выиграл.
— А кто вы вообще? — спросил Войко.
— А вообще я космонавт, — как-то неохотно ответил мужчина и поднял голову, глядя на скульптуры. Улыбнулся. — Хорошо получилось. Честное слово, сам не ожидал, как хорошо!