— Спасибо, ребята, девчонки. Я постараюсь…
Он снова не договорил, что он "постарается"-то?..
…Войко провожал его на вокзал. Они ехали в кузове грузового «Лося» и молчали. В голове у Дениса кипела сумятица мыслей — ну же, ну же, надо что-то сказать, что-то самое. Самое… самое… Ведь он сейчас уедет, насовсем же уедет!!! Но Денис с ужасом понимал, что сказать нечего.
Войко тоже молчал. Глядел по сторонам и молчал. И когда помогали грузить вещи в багажный вагон — молчал. И на перроне, когда Денис отвлёкся от печальных мыслей и стал разглядывать ЭЛ-1 — молчал. И только когда послышался низкий гудок сирены — минута до отправления, все занять свои места — Войко посмотрел в лицо Денису почерневшими синими глазами и сказал:
— Знаешь, я тогда сразу понял — вот друг на всю жизнь.
— На мосту? — спросил Денис и охрип. Войко кивнул. — Я сразу адрес пришлю. Как только приедем. И на каникулы приеду.
— Конечно, — сказал Войко. Мальчишки несколько секунд разглядывали друг друга в упор, потом крепко обнялись и расцеловались. — Иди, — попросил Войко. — Не оглядывайся. Я тоже сразу уйду и не оглянусь. Всё будет хорошо. Будь готов.
— Всегда готов, — прошептал Денис, повернулся и забрался в вагон.
Он не оглянулся. И знал, что Войко не оглянулся тоже. Это было тяжело. Но легче, чем долгое прощание…
…Это было три дня назад. А сегодня поезд пересекал границу Семиречья… ого, через двадцать минут!
Лёжа на полке, Денис сонными глазами смотрел на наручные часы. И только через какое-то время понял, что из динамика в коридоре раздаётся песенка про с добрым утром и ещё что-то. И что правда пора вставать. И ещё — что в купе никого нет.
Мальчишка соскочил со второй полки на мягкий коврик. Потянулся, потом несколько раз подтянулся на скобе для одежды. В четвёртый раз скоба предупреждающе хрустнула, и Денис, приземлившись на ноги, с опаской на неё посмотрел. Потрогал — вроде держится. Мальчишка вздохнул, пожал плечами и, откинув умывальник от стены, занялся туалетом. Потом стал одеваться, невольно подпевая динамику в коридоре.
Уделять много внимания своей внешности в среде пионеров Петрограда считалось дурным тоном. Таких называли непонятным, но обидным словом «кутюрье» — кажется, из французского языка. Правила хорошего тона требовали, чтобы в одежде наличествовала некоторая небрежность, как бы подчёркивающая устранённость хозяина от мелких бытовых проблем.
Но форма — это не одежда. Кроме того, в какой-то степени, размышлял Денис, причёсываясь перед зеркалом, он не просто приезжий, а, как точно сказали, "посол доброй воли". А послу не пристало выглядеть перекошенным.
Защитного цвета рубашка, забранная в синие шорты. Широкий ремень, на котором висит пионерский нож в чехле. Портупея с набедренной сумкой. Алый галстук с трёхцветным эмалевым зажимом. Защитные гетры. И высокие коричневые ботинки — лёгкие и прочно облегающие ногу. Синий берет с кокардой — под левый погон.
Денис ещё раз собирался осмотреть своё отражение, когда услышал голос отца:
— Хорош.
Чувствуя, что краснеет стремительно и неудержимо, мальчишка повернулся. Но отец был серьёзен и официален, в бутылочного цвета мундире ОБХСС, даже с пистолетом в кобуре на поясе. Денис мгновенно вспомнил про пистолеты, которые видел ночью, хотел было задать вопрос, но в дверях, оттеснив отца, появилась мама — ёлочки зелёные, тоже в парадной форме, бело-алой.
— Идут, — объявила она. И Денис сообразил, что поезд уже стоит. — Вот ведь… — Валерия Вадимовна неловко улыбнулась. — Знаю же, что ничего противозаконного не делаю, а всё равно… — она хмуро уселась к окну. Денис не понял, что она имела в виду, но тоже сел ближе к окну, а отец, чему-то усмехаясь, устроился у дверей, поставив рядом свой портфель, на который Денис покосился неодобрительно, как только мог.
За окном был лес. Точнее — лес и угол какого-то белого здания. И всё. Ни людей, ни надписей, ни знаков каких-то — ни даже просто ветра, листья могучих лип были неподвижны. А по коридору приближались с двух концов сухие деловитые голоса. Денис уже даже различал повторяющиеся одни и те же вопросы — цель приезда, предметы, запрещённые к ввозу и вывозу… Глупость. Он невольно скривился. Нет, чем скорей закончится эта ерунда с границами поперёк одного народа…
— Что кривишься? — поинтересовался отец. И подмигнул. Денис ответил подмигиваньем — и в открытых дверях купе появились двое.
— Поручик Дягилев, пограничные войска Русской Империи.
— Хорунжий Мигачёв, погранстража Семиреченской Республики.
Пока отец передавал документы и отвечал на дежурные вопросы, Денис разглядывал первого человека Семиречья… и испытал лёгкое разочарование.
Правда рядом с простой табачно-зелёной формой и ярко-зелёной фуражкой имперского пограничника семиреченец казался ярким и нарядным: фуражка с синим верхом и жёлтым околышем, синий френч, синие штаны с алым лампасом, начищенные сапоги… На плече висел стволом вниз короткий АК-74 со сложенным рамочным прикладом, а не «сотка», как у имперца. Но в остальном — человек, как человек, с загорелым лицом, лет тридцати, усы — щёткой. Выглядел семиреченец устало, но Денису вдруг улыбнулся и спросил:
— Пионер?
— Пионер, — немного вызывающе ответил Денис. Хорунжий козырнул, потом ещё раз — отцу и сказал:
— Хорошо поработать у нас.
— Спасибо, — кивнул Третьяков-старший. И обернулся к жене, едва пограничники вышли: — Вот и всё. Мы в Семиречье.
— Незаметно, — осторожно сказал Денис. Борис Игоревич поднял брови:
— А ты чего ожидал? Оркестра — или наоборот, протестной демонстрации? Ну извини…
— Даже про оружие не спросили, — напомнил Денис.
— Мил друг, — хмыкнул Борис Игоревич, — да ты что думаешь, они не знают, кто мы? Это так. Чтобы не зря хлеб есть. Может, ещё отпечатки пальцев надо было снять — вдруг мы не мы, а надевшие наши личины вражеские агенты?
— А что, так не бывает? — уточнил мальчишка.
— Так — нет, — подвёл черту Третьяков-старший. — Ибо дураки вымерли как вид в начале Безвременья. Кстати, — он запустил руку в портфель, достал и передал Денису, держа за ствол, 442-й «байкал», потом — два магазина, уже снаряженных патронами. — Твоё имущество.
Стараясь ничего не показывать, небрежным движением бывалого человека Денис зарядил пистолет, передёрнул затвор, поставил на предохранитель, убрал со второй обоймой в набедренную сумку. Всё это время он косился на мать, но Валерия Вадимовна разложила на своём краю стола какие-то бумаги и на оружие посмотрела лишь мельком. Впрочем, у неё на ремне тоже висел 442-й «байкал» в белой кобуре. А 441-й, надо полагать, у отца под формой…
Отец между тем уже разложил на столе свой бумажник. Денис с интересом сунулся ближе. Оказалось, что отец обналичил где-то выданный ему аккредитив — и мальчишка с ещё большим интересом, чем форму семиреченца, рассматривал здешние деньги.
Деньги тут тоже назывались рубли — копеек и вообще металлических монет не было. Но здешние рубли здорово отличались от привычных Денису имперских. Во-первых, они были квадратные и большие, а не прямоугольные и всего с ладонь (и это был как раз минус — Денис недавно обзавёлся бумажником, очень им гордился, а теперь получалось, что купюры не полезут туда). А во-вторых — были куда красочнее имперских рублей, выдержанных в сумрачной сине-вишнёвой гамме, со строгим геометрическим орнаментом, стилизованными "под кириллицу" цифрами и надписями и хмуро-медальными фасами Петра I, Екатерины II, Жукова, Пушкина, Ломоносова, Столыпина… Здешние рубли были разноцветные, как калейдоскоп: ярко-жёлтые, огненно-красные, густо-синие, да ещё и в переливчатых разноцветных разводах и пятнах, вместо портретов — красивые сочные пейзажи, имевшие стереоскопическую глубину. Смешили цифры — ни одной бумажки ниже ста рублей, были по миллиону и по сто миллионов!!!
— Рассматриваешь? — спросил Борис Игоревич, присаживаясь рядом с сыном. — Не удивляйся.
Это вот, — он тронул "миллион", — всего лишь один "жук"(1.). Средняя зарплата здесь.
1. На денежных купюрах Русской Империи ещё с середины Серых Войн (до этого деньгами служили «чеки» — расчётные обязательства РА) изображены:
1 рубль — мужчина, женщина, два мальчика и девочка (как символ русской семьи)
3 рубля — А.С.Пушкин
5 рублей — предприниматель Демидов
10 рублей — М.В.Ломоносов
25 рублей — П.А.Столыпин
50 рублей — Г.К.Жуков
100 рублей — Екатерина II
200 рублей — Александр II
500 рублей — Петр I
1000 рублей — Птица Рух и Хадарнави (персонажи арийской мифологии, известные в наше время как "двуглавый орёл" и "Георгий Победоносец")
Соответственно, русский народ, склонный к неизлечимой самоиронии, окрестил купюры (по порядку): «пикничок», "Саша", «Дёма», "нос", «Аркашка», "жук", «Катя», "Шура", «Петя» и "штука".
Купюры в 1000 рублей используются, как правило, в расчётах между структурами (не людьми) внутри страны и для международных расчётов. Сама денежная система Империи жёстко привязана к золотому стандарту и не подвержена инфляции.
Монеты — медные копейка, две, три и пять копеек — помечены Хадарнави, алюминиевые десять, пятнадцать, двадцать и пятьдесят копеек — Птицей Рух. Рублёвая алюминиевая монета помечена профилем князя Святослава Отважного. Помимо этого как раз в описываемый период стал выпускаться золотой червонец — средство денежного накопления, международных расчётов и знак престижа Империи. Он котировался на 30 % выше номинала (официально = 10 рублей или 20 грамм чистого золота) и был помечен Птицей Рух.
— Мало, — пробормотал Денис. Отец получал жалованье в 220 имперских рублей, мать — 170.
Считалось, что это очень много. Большинство родителей Денисовых одноклассников получали 100–150 рублей и жили вполне в достатке.
— Мало, — подтвердил отец. — Средняя зарплата для тех, у кого есть работа.
— А почему нет мелочи, пап? — Денис посмотрел на просвет одну из купюр.
— А потому что нет смысла её штамповать при таких цифрах. Тем более, что металлы у них
дороги. А так привыкай, нам долго такими пользоваться.
— Мы теперь миллионеры, — уныло сказала мама, поднимая голову от своих бумаг. — Всю жизнь
мечтала сорить миллионами.
— А что, — охотно подтвердил Борис Игоревич, обнимая жену за плечи, — тут на базарах даже
песенку такую поют… — он прокашлялся и дурашливо пропел:
— и ещё:
Преувеличено, конечно, но, по-моему, отличная песня.
— Отличная, — охотно согласился Денис, — если ты мотив не переврал.
— Никакого почтения к отцу… — Борис Игоревич щёлкнул сына по уху и снова взял одну из купюр. — Д-да-а, защита очень неплохая. И всё-таки подделывают.
— Подделывают деньги? — недоверчиво спросил Денис. Отец кивнул. Потом посмотрел в окно и сказал: — Анна твоём месте, сын, я бы пошёл в коридор и посмотрел. Там скоро будет примечательное зрелище — море Балхаш.
* * *Море, скользящее за окнами поезда, казалось бесконечным и завораживающим в своей однообразности. На его поверхности не было ничего — ни кораблей, ни лодок — кроме мелкой ровной ряби, да ещё где-то вдали порой смутно угадывались очертания островов. Или, может, это были просто тучи над горизонтом?
Тем не менее, Денис смотрел на море достаточно благосклонно. Может быть, потому что оно напоминало ему Балтику.
— Впечатляет, не так ли?
Мальчишка излишне резко повернулся на прозвучавший рядом густой мужской бас. И столкнулся взглядом с глазами, глядящими на него из зарослей рыжих с проседью волос, казавшихся сплошной массой — борода-усы-шевелюра… Впрочем, серые глаза глядели вполне благосклонно, и Денис кивнул:
— Да, — а затем внимательней присмотрелся к их обладателю.
Грузный высокий мужчина лет сорока подошёл, тем не менее, совершенно бесшумно и теперь стоял у соседнего окна, так же, как и сам Денис, облокотясь на перильца. Он был одет в серый костюм-тройку — такие Денис видел только в кино и на картинках — и зеркально сверкающие туфли с тупыми квадратными носами; по солидному пузцу пролегала золотая цепочка карманных часов.
— Меня тоже, — сообщил сосед. — Сколько раз проезжаю вдоль этих берегов — каждый раз восхищаюсь и ужасаюсь.
— Почему ужасаетесь? — полюбопытствовал Денис.
Рыжебородый повёл рукой:
— По площади — половина территории Европы. Там, под водой — города Талды-Курган, Усть-Каменогорск, Семипалатинск, Урумчи… весь восточный Тянь-Шань, самые высокие пики которого стали островами… пустыня Такла-Макан с древним Кашгаром… А там, где были пески Бетпак-Дала и Муюнкума — горы Голодные и субтропические леса… И это произошло по вине человека… — он с непонятной строгостью взглянул на заворожённого его речью — какой-то распевной и плавной — Дениса и улыбнулся: — Лет сорок назад, когда я был помладше тебя, то нырял к развалинам посёлков…
— У вас была экспедиция? — Денис с нетерпением ожидал продолжения рассказа. Рыжебородый неожиданно спросил:
— Ты из Империи? — и, ничего не пояснив, покачал головой: — Нет, не экспедиция. Просто многое из найденного там, на дне, можно было продать за хорошие деньги. За относительно хорошие, конечно — человек, которому мы сдавали найденное, получал за это в десять раз больше. Но всё-таки и это было подспорьем. И неплохим… — он улыбнулся уже каким-то своим мыслям и тряхнул головой: — Да, неплохим.
— Я тоже так делал. В смысле — искал старые вещи. Но просто потому, что интересно искать, — сказал Денис доверительно. И спохватился: — Сорок лет назад, тут же ещё война была?!
— Да и позже… и сейчас не очень-то спокойно, — подтвердил рыжий. — А ты что, один едешь?
— Нет, с родителями, — Денис кивнул на приоткрытую дверь купе. Отец не делал секрета из поездки, и Денис продолжал: — Отца перевели в Семиречье. По просьбе президента. Их. В смысле, вашего.
— Он строитель?
— Он офицер ОБХСС, будет бороться с капиталистами, — гордо ответил Денис.
— Бороться с капиталистами? — рыжий широко улыбнулся, зубы у него были отличные, только один клык сломан пополам. — Неплохо… Тогда позволь представиться, — он протянул широкую короткопалую руку. — Смаль, Игорь Иванович. Владелец строительной компании «Обслуга» и серии магазинов стройматериалов "2И+С". Самый настоящий капиталист, и не из мелких.
— Капиталист? — Денис обалдело уставился на мужчину, забыв представиться. А тот явно забавлялся недоумением мальчишки и продолжал:
— Капиталист и большой почитатель вашей империи.
— П-почему? — выдавил Денис. Игорь Иванович вздохнул:
— Трудно объяснить… Самым простым объяснением будет вот какое: я не сырьевик, я производитель. А насколько мне известно, по вашим законам преступлением считается частный сырьевой бизнес на полезных ископаемых или перепродажа не тобой произведённых товаров. Понимаешь? — Денис кивнул, он действительно понимал, о чём речь. — Ну вот. Это первое. А второе — там, где Империя — там сплошные стройки. Где стройки — там мой товар… Хотя… — он смерил Дениса взглядом. — Твоему отцу будет нелегко. Вот около этого моря кормятся не меньше десятка фирм-перекупщиков. Оно снабжает рыбой не только нашу республику, но и пограничные районы Империи. Так вот: в переводе на ваши цены при вылове килограмм окуня стоит сорок семь копеек…
— Ну и у нас столько же, — пожал плечами Денис. — В смысле, не окунь, окунь дороже, кажется, а вот селёдка даже сорок три…