Больше никого не видел и не слышал. Никакого спама.
Важное для повествования событие произошло на следующий день. День запланированной рыбалки.
Глава шестая
Зачем они меня пугают?
Рыба неплохо ловится и у зимовья.
Настёгивая воду со скалы прямо возле дома, можно достаточно быстро натаскать килограммовых окуней, а с песчаного пляжа, на котором стоит лодка, без всяких проблем достаются из воды щучки под три килограмма — здешний стандарт. Обретя почётное звание местного жителя, я частично перенял и соответствующий менталитет, устои и отношение к биоресурсам — в Каменных Крестах щука рыбой не считается, её даже мой кот не ест. Щука здешняя, кстати, гастрономически — достойнейшая рыба, по утверждению изредка появляющихся туристов, которые отмечают, что наша щука совсем не то же самое, что шнурки из стоячей воды средней полосы.
Но мне был нужен ленок, которого здесь называют майгой, он тоже калиброванный, в килограмм, и вкусные таймени. Лицензии я приобрёл, не желая лишний раз портить карму браконьерством, надо реализовать. Можно и хариуса потаскать на ручьях-притоках, он тоже крупненький для таких малых рек. Рыбы я собирался наловить побольше, чтобы не мелочиться, а загрузить коптильню настоящей работой.
На этом участке Таймура — река широкая, но неглубокая. Берега часто с травой, встречаются косы. Течение довольно слабое, но иногда встречается что-то типа шиверы, где становится совсем мелко, и река заметно ускоряется.
Столкнув лодку в воду и помахав рукой Фёдору, я с минуту повозился, устраиваясь на корме, и пошёл на разворот, ставя поднятый нос против течения. Двигатель, который после обкатки в бочке надо было немного поберечь, тихо работал на средних оборотах, уверено толкая илимку вперёд. Эта этническая лодка за счёт своих обводов и общей формы корпуса вообще легко движется по воде, сопротивление маленькое. А ещё она очень устойчива на курсе, идёт, практически не рыская. Мимо проплывали безлюдные берега, и вскоре все мысли куда-то ушли. Остались только эмоции, зеленеющая тайга, голубеющее небо, да прохладная речка. И первобытная тишина.
Это был, пожалуй, за всю неделю лучший по погоде день.
Жара, синее небо и почти полное отсутствие ветра. Лучший именно для поездки по реке, но не для тех, кто остался на берегу. Солнце подогрело злую мошку, которая обильно роилась в траве по берегам. Через пару километров пути я совсем близко увидел смешного медвежонка, собирающегося переправиться на другой берег. И не заметил бы, веди он себя тихо, однако зверь испугался звука двигателя и как бешеный рванул через кусты обратно.
Ещё через три километра пути фарватер усложнился, заставив сбросить скорость до малого хода. Тут я и услышал за спиной звук чужого подвесного мотора. Обернувшись, увидел, что меня на приличной скорости догоняет лёгкая и вёрткая мотолодка «Обь» яркого кораллового цвета. Она здесь такая одна, так что сразу стало понятно, кто там за рулём. Прижав илимку к отмели, я заглушил мотор. «Обь» тоже ткнулась носом в жёлтый песок, и на берег легко выскочил невысокий поджарый человек в охотничьей камуфляжной паре, амуниции не из самых дешёвых.
— Какая встреча! Писатель в поисках новых впечатлений? — широко улыбаясь, спросил Ильяс Сарсембаев после крепкого дружеского рукопожатия. — Как ты тут, что у нас в угодьях нового, что я пропустил?
Илью я не видел с начала лета. У этого спортивного вида мужчины было круглое восточное лицо, смуглое, с обманчиво мягкими, правильными чертами и внимательными глазами, умеющими впериться в тебя бойким и, что называется, бедовым взглядом. Где он так загорел, интересно?
— Коптильню решил запустить, — я сразу объяснил всё. — Не ради мелочи же.
— Ха! Лосю понятно! Значит, к омутам пошёл, за тайменем?
— За ним… Новостей вроде никаких нет, сижу себе бирюком над текстами, никого не трогаю, ничего не замечаю. А ты где так долго пропадал? Загорел, как негр. Ещё и в обновке, как гость столичный.
Сарсембаев — очень интересный человек и весьма необычный типаж, таких людей надо в книжках прописывать. Я знаю, что он служил где-то в погранвойсках, имеет за спиной две боевые ходки на Кавказ и ещё какие-то серьёзные приключения, то есть ровно то, что сам Ильяс и поведал без моих дальнейших расспросов, здесь это не принято. Захочет, сам всё расскажет.
— Семью на курорт возил, на море. Месяц жарились!
— Крым?
— Не, Сочи! «Жаркие, летние, твои!», помнишь? У меня там сослуживец хорошую гостиницу в Адлере держит, — охотно пояснил он, заглядывая в мою лодку. — Номер люкс, бассейн с подогревом, чача со льдом, шампань, горелое мясо на углях, все дела… Вижу, «ямаху» взял. А что не «Меркурий»?
Ильяс любит поговорить, а я всегда с удовольствием с ним общаюсь. Хороший мужик, без гнилья в душе, во всяком случае, так мне кажется.
— Ага, взял. Ну что, круто погулял, молодец! По-нашему, по-буржуйски.
— Да какой там! Друг помог. Но оттянулся как удав, на всю длину… С соболем хорошо вышло, да и сушёные грибы удачно пристроил. На обратном пути завернули в Москву к корешам. Там прикупил себе ещё один ствол, амуницией немного обогатился, мелочёвкой всякой… — Ильяс помял двумя пальцами ткань-нешуршайку дорогой рубашки с большими нагрудными карманами, отчего качественно прорисованные веточки и листья смешно зашевелились.
Немного хвастаясь, он принялся в красках рассказывать о крутом отпуске, а я без всяких возражений сидел на корточках, облокотившись правой рукой на борт, с удовольствием слушал и представлял ярко себе эти жаркие и пряные картины беззаботного времяпрепровождения, умело выстраиваемые приятелем из кирпичиков-образов.
— А потом как отрезало! Всё надоело, вообще всё. По тайге соскучился страшно, по всему вот этому, — заключил он, с восторгом обводя глазами окрестности. — Семью оставил в Енисейске, а сам сюда, пора к зиме готовиться, да и гриб поспел.
Как я понял, у него, компанейского такого, везде имеются кореша-сослуживцы, и все они — тоже специальные, скажем так, люди. Интересно было бы, конечно, узнать, какой чёрт его дёрнул стать таёжным промысловиком, но этого я делать не собираюсь. Меня ведь тоже кто-то дёрнул.
— Что за ствол?
— «Беретту» полуавтоматическую прикупил, двенадцатого калибра, — показал он рукой в сторону «обушки», на корме которой громоздились какие-то коробки и тюки. — Осенью на гусиной охоте хорошо поработает… Так что у тебя, как там котяра, чем поживает мой безжалостный конкурент и вечный ворчун Новиков?
В охотничьем зимовье Сарсембаева, где я гостил пару раз, на постоянной основе трудится необычный комендант — маленький симпатичный горностай, который всё крышует, он там вроде как вместо кошки. На моих глазах эта наглая тварь украла огроменного копчёного тайменя и потащила в сени. Еле отбили у наглеца. У Ильяса тоже пока нет собаки, любимую лайку по весне насмерть порвал вставший из берлоги медведь. Переживал промысловик страшно… Знаю, я видел эти эмоции, когда он приезжал ко мне поделиться этой бедой. А Новиков ему никакой не конкурент. Мужики потому и живут по-приятельски, что промысловые угодья добытчиков-профессионалов мудро развела по берегам тихая река, зимовье Сарсембаева стоит на южном.
— Что ему сделается, гаду. Кот жрёт и бездельничает, стал ещё больше. Новикова после происшествия на Людоеде не видел. Он же на день раньше уехал из посёлка… Сегодня загляну, пожалуй, проведаю.
— Наслышан, наслышан, дикая вышла история, — немного помрачнел промысловик. — Рассказали во всех красках, и Гинзберг тоже. Насколько я знаю, подвижки есть, но дело ещё в работе.
— А вообще как? Ну, с этими живорезами? Шалят?
Он ещё больше посерьёзнел, спрятав улыбку окончательно.
— Троих хлопнули, один где-то скрывается. Только, знаешь… Тут, брат, уже не о живорезах речь идёт…
Пока мы беседовали, погода начала заметно портиться.
С запада наплыли тучи, а к северо-западу уже вовсю ходили далекие грозы с еле слышным громом, но хорошо заметной радугой. Дождь обязательно будет, и не проходной. Ничего страшного, конечно, но я надеялся на другую погоду. Более жизнерадостную, что ли. А вот рыба… Рыба очень не любит таких перемен, начинает пережидать, искать глубину, прятаться. Дармовой предстоящую рыбалку уже не назовёшь, но и скучать без улова мне точно не придётся. Известное дело: не клюет сейчас, значит, расклюётся к обеду. Надо будет, конечно, поискать и рельеф дна, и бережок покруче выбрать, где ямы — всё как всегда. Халявщиков тайга не кормит.
— Алло, Никита! Ты чего подвис? С посёлком по рации связывался?
— Что? Я трансивер вообще почти не включаю, — рассеянно ответил я, с непонятным усилием отрывая взгляд от большого камня в ожерелье пены посреди потока, словно бы медленно, но упрямо идущего по дну против течения.
— А зря. Значит, не в курсе. Что-то непонятное творится вокруг, Никита, нехорошее… Ещё и вертолёт вчера у них пропал!
— Какой вертолёт? — на автомате спросил я, почувствовав лёгкий укол в висок. — И что это за нехорошее?
— Толком не знаю, какой-то частный Ми-2, говорят, обычно он занимается извозом толстопузиков из Туры, — Ильяс в пренебрежительном тоне использовал словечко, которым здесь называют богатых туристов, способных за приличные деньги нанять геликоптер и проживание на комфортной таёжной базе со всеми мыслимыми удобствами. Ещё их называют дачниками, и какое-то время я боялся, что такое прозвище может присосаться и ко мне. Не прилипло.
На вторую часть вопроса он отвечать не стал.
— Светло-зелёный? — почему-то я сразу же вспомнил вчерашний борт, пролетевший рядом с Глухарями.
— Ты что, видел его?
— Ещё бы. В полукилометре просвистел лопастями. Подумал, что это армейский летит. Хотя звезды на бочине не было. Кстати, он как-то необычно прошёл, сильно отклонился от обычных треков.
— Только конченый идиот может покрасить вертушку в защитные цвета, найди её теперь в тайге… — заворчал он. — По разговорам, они штатно ушли к месту падения метеорита, кого-то там оставили, кого-то забрали, а на обратном пути на связь уже не вышли. Аварийный маячок на этом старье не сработал. Ну, тут и началось! МЧСники опять прилетели, уже вторая группа за месяц, такое впечатление, что собирают группировку.
— А первая зачем пожаловала? — чувствуя себя каким-то лохом, узнающим важные новости самым последним, я вынужден был задавать вопрос за вопросом.
— Бекетов, ну так же нельзя! — возмутился он. — Ты что, вообще ничего не знаешь? Экспедиция учёных там пропала, две недели назад! И тоже где-то между районом падения и нами! А ещё эзотерики из Томска заблудились. Их уже с собаками ищут, и менты, и спасатели. В Ванаваре бригаду волонтёров собрали, у нас тоже собираются. Ждут доброхотов из Томска. Но их могут к эпицентру и не пустить.
— Почему? — удивился я.
Течение журчало по песку и гальке, било прозрачными струями в борта лодок, пытаясь их раскачать, бежали по небу тучи и секундные стрелки, противным хором звенели комары, а он всё молчал.
— Скажи, а ты ничего необычного вокруг не замечал? — наконец прозвучал его тихий вопрос.
— Чего-о? Вот не люблю, когда начинается это хождение вокруг до около стойки с афишами фильмов ужасов! — повысил я голос. — Что-то ты крутишь, Ильяс, как зловещая бабушка возле напуганного внука, можешь прямо сказать?
— Сказал бы, если б сам знал! — гаркнул он в ответ. — Люди такое разбазаривают, порой и не знаешь, что думать! То им призраки мерещатся, то странные живые! Многие уже и в тайгу-то боятся выходить по ягоду, детвору дома к батареям привязывают! Вояки закрылись, ввели какой-то там особый режим.
— Вот же, ёлки… Ничего подобного не замечал, — пожал я плечами, не понимая, как нужно реагировать на всё это мистическое.
Действительно, не замечал. Не рассказывать же ему о стене надвигающегося леса с его странными тенями между деревьями, это ощущение знакомо не только матёрому таёжнику, но и жителю любого глухого пригорода вообще. Особенно если домик стоит на краю дачного посёлка.
— Вот и я не понимаю, — буркнул он, зачёрпывая из реки воду и обильно омывая голову. — Ух, хороша водица! Может, всё дело в водке, а? Недавно в магазин очень странную водку завезли, явный левак. Китайская, с иероглифами, ни черта не понять, в пластиковых мешках по пол-литра, как майонез. Четыреста рублей за пакет.
— Палёнка?
— Палёнка — это кустарщина, самоделка, — он помотал головой, рассыпая вокруг мелкие брызги, и пояснил: — А тут просто китайский левак. Контрабандный канал работает, надо бы сообщить. Эти смекалистые ребята вполне могли туда каких-нибудь своих травок накрутить. Хитрых. Или тараканов особенных, с глюками. Я, кстати, прихватил пять пакетиков, хочешь, подарю один?
— Господи, Ильяс, тебе-то они зачем, тоже глюки увидеть хочешь?
— Не, чисто в качестве валюты и средства дезинфекции. Возьмешь? Ща посмотрю… — и он тут же склонился над своим багажом.
— Упаси господи! У меня на заимке и приличного пойла хватает. Приезжай, угощу отличным коньяком Hennessy V.S.O.P., ноль семь, самое оно. Я серьёзно.
— Забились! Это тема! — Ильяс поднял голову от коробок. На левом запястье весело блеснули дорогие швейцарские часы. — Мне скоро опять в посёлок ехать, собачку должны привезти… Но ведь и я не с пустыми руками явлюсь.
Поболтав ещё минут пять, мы решили, что последние новости и сплетни обсуждены. Напоследок Сарсембаев похвастался перед писателем ещё одним приобретением — переносной радиостанцией «Кенвуд». Заодно мы вспомнили радиочастоты и определили запасной канал. Его позывной — «Туман», старый, ещё со службы. А мой позывной, и тут сообразить нетрудно, — «Глухарь». Ничего более изящного и благозвучного я не удостоился с самого начала здешнего радиообмена.
Какое-то время обе лодки двигались параллельным курсом, а через полчаса его «Обь» резко, как истребитель, отвалила вправо, уходя вверх по лесной речушке с зубодробительным названием Гудкэннэкон, левому притоку Таймуры.
Вот и все жители огромного участка тайги: я, Дима Новиков и Сарсембаев.
Чуть не забыл! Изредка в поле зрения кого-либо из нас появляется ещё один очень необычный человек — одинокий охотник-эвенк по имени Пётр, его я тоже давно не видел.
За вторым перекатом начинается, пожалуй, самая красивая часть реки — отвесные скалы появляются то слева, то справа, порой образуя настоящие каньоны. Дальше рыбаки из Каменных Крестов в эту сторону не ходят. И не от лени, а по вполне банальной причине — не хватает топлива. Любая моторка может взять лишь ограниченное число канистр, а экономичными четырёхтактными двигателями тут почти никто не пользуется. Да и дороговат бензин, добыча становится нерентабельной, рыбалка теряет смысл.
Илимка бодро шла против течения, я сидел на румпеле, внимательно следя за рекой, и лишь изредка поглядывал на неизменно пустые берега. Таймура — река почти без постоянного населения. Единственные напоминания о существовании людей — это изредка встречающиеся зимовья, обычно старые. В одном месте, где реку пересекает трасса зимника, идущего к Туре, лежит заиленная и побитая камнями кабина от грузового ЗИЛа. Ближе к Нижней Тунгуске есть заброшенное поселение Кербо — маленький посёлок, оставленный людьми еще в советские времена. Неподалёку от него можно заметить туристическую базу, куда забрасывают толстопузиков.
Но река живёт. В России всегда найдётся достаточное количество людей, вовсе не стремящихся жить в больших удобных городах, а желающих осваивать промыслы, упрямо цепляясь за любую возможность автономно жить в енисейской глуши. Активных людей, которым истинно нравятся эти края.
Встречный поток сдувал мошкару.
Начавшийся мелкий дождь двигался вместе с одиноким серым облаком в том же направлении и с той же скоростью, что и я. Дождю не удалось застать меня врасплох, каркас был собран, тент накинут. Рыбы здесь очень много. По берегам в основном щука, ленок и хариус, сижок вьётся у ручьёв, взять его на удочку или спиннинг непросто. У меня припасена десятиметровая сетка-кормилица, которой я пользуюсь только тогда, когда хочу ради нежного белого мяса добыть пяток сигов. В притоках и ленок покрупнее, и хариус. Клюет почти что под ногами.