А уж на порогах — Его Величество таймень, Царь. Из почти двадцати добытых мной тайменей самый маленький потянул на девять килограммов, а самый крупный на шестнадцать. Отпускать такую огромную рыбу — особое удовольствие. Да-да, всем гигантам я дарю свободу, забирая относительно небольших. Относительно. Мне кажется, что чем крупней таймень, тем грубей его мясо, да и для копчения это не самый лучший вариант. Субъективно, конечно.
За очередным поворотом на дальний от меня левый берег реки вышел косолапый — матёрый медведище с тёмной шкурой. Сейчас они уже стали поспокойнее, не то что в начале лета, когда съедобной зелени ещё маловато и зверь при каждом удобном случае готов войти в режим хищника. Утки на воде хватает и сейчас. А скоро стаи начнут перелетать с места на место, с презрительным молчанием над головой засвистят-зашелестят гусиные косяки. Касательно охоты: утка на убой годится не всякая, надо выбирать. Да я её и не особенно люблю.
Через полкилометра я заметил одинокого северного оленя, однако рука за ружьём не потянулась. Оленя лучше бить осенью, Новиков научил. Когда мы в конце прошлого лета на его зимовье жарили на решётке отбивные, оленина вдруг ароматно запахла грибами! Дегустация показала, что у мяса имеется и соответствующий лёгкий привкус. Как пояснил Дмитрий, прошлый год в тайге был грибной, вот олень сам и нафаршировался.
На зимовье Новикова было пусто. «Нива» промысловика отсутствовала, мотоцикла тоже не было видно. «Казанка» без мотора вытащена далеко на берег, мотор снят. Дом у Димы не такой капитальный, как у меня, и без крытого двора. Наверное, блокгауз или форт промысловику и не нужен, у Новикова есть ещё три маленькие избушки, каждая из которых зимой представляет собой центр плантации капканов всех видов и типов: петлевых, следовых, древесных и проходных-давящих. Некогда ему рассиживаться в зимовье.
Я несколько раз попытался вызвать соседа по рации, затем добросовестно проорал во всю глотку всякие дружелюбные слова. Никто не вышел, наверное, он в посёлке.
При проходе следующего каньона мне пришлось протаскивать лодку вручную, проливных дождей давно не было, и река немного обмелела. Вот в чём преимущество такого судна — голенища резиновых сапог поднял, спрыгнул в воду, и толкаешь вперёд между камнями, используя борт илимки, как надёжную опору.
И опять зашипел под килем водный путь.
Все посторонние мысли ушли в сторону, осталось только то, что затем навсегда отложится где-то в голове на отдельной полочке с восхитительными впечатлениями. Крик кедровки, запах свежей рыбы от воды, вкус хвои у набегающего воздуха и трудное для описания чувство радости от того, что ты занят простой мужской работой, в которой всё как-то спокойно и азартно одновременно. Наверное, это и есть счастье. Не хватало только удара поклёвки в руку. Чего не хотелось? Больше всего мне не хотелось услышать звук далекого выстрела в тайге, сейчас это лишнее.
Последний поворот к месту.
О-па! А место-то заповедное не пустует!
Едва увидев издали эту необычную лодку, я сразу понял, кто в ней находится, тихо озвучив это имя вслух:
— А вот и Пётр.
Обласок — уникальное плавсредство, древнее, как костёр или копьё. Это долблёнка, сделанная по особой технологии из осины, дерева очень податливого. При желании из неё можно вытянуть и длиннющую лодку, и плаху в метр шириной. Особенно важно правильно и качественно сделать нос и кормовую часть — наиглавнейшее дело. От этого будет зависеть устойчивость и ходкость обласка. Работать мастеру приходится чрезвычайно осторожно, выверяя каждое движение. Дерево — не глина. Позволишь топору лишнее, назад не прилепишь. Бортики и днище должны быть тонкими, чтобы обласок получился не тяжелей перышка, но и крепость природную не потерял.
Я не сильно удивился. Этот эвенк лет пятидесяти от роду вообще имеет удивительное качество появляться неожиданно, когда и где угодно.
Пётр мужик нормальный, иногда даже дружелюбный, однако достаточно скрытный. Никто не знает, где стоит его охотничье зимовье. Его, как рассказывают соседи, очень редко можно увидеть в Каменных Крестах. Кому эвенк сдаёт добычу, за счёт чего живёт… Как-то он сказал мне, что часто бывает на Угрюм-реке. Расстояние отсюда до места впадения Таймуры в Нижнюю Тунгуску приличное, при этом Пётр не был замечен в использовании подвесного мотора. Загадка решается, когда наблюдаешь за движением такой лодки со стороны… Тишина стоит. Ни скрипа, ни всплеска при умелой работе сидящего в ней человека. А суденышко будто под «Меркурием» идёт! Взмахнет эвенк пару раз веслом, и тут же обласок начинает легко скользить вдоль берега.
Подходя ближе, я увидел, как взметнулся в подсечке старый спиннинг, представил, как затрещала советская катушка с белой миллиметровой лесой. Взял! Пока я подкатывал к группе больших валунов, стоящих посреди реки, и пристраивался, охотник уже измотал тайменя и подтащил его к лодке. Резкий удар по чёрной голове рыбины короткой специальной дубинкой, и пудовая добыча затихла, уже спокойно переместившись в обласок в виде бесчувственного тела.
— Привет, Пётр!
Даже головой не кивнул. Вместо приветствия эвенк, заметив, как я мучаюсь в неудобном месте со швартовкой, легко выскочил на валун, забрав из лодки ветвистый олений рог. Зацепив отростки за угловатый камень, он сильно притянул илимку и тут же захватил борт отростками с другой стороны, достаточно надёжно фиксируя судно.
— Привет, Никита, привет. За тайменем пришёл? — поинтересовался он, протягивая руку. — Много надо?
Не помню, чтобы Пётр когда-либо интересовался моими делами, обычно у него всё строго по делу.
— Четыре хвоста. Закоптить хочу, чтобы хватило до поздней осени.
Правило брать от реки ровно столько, сколько тебе необходимо для пропитания, уже въелось в мою кровь. Не жадничаю. Ильяс с Дмитрием на рыбе бизнес не делают, потому и много её здесь.
— Тогда здесь и оставайся, пожалуй, тут и возьмёшь. Я своего забрал, сейчас уйду, мешать не буду… Вставай вот на этот камень и кидай по двум точкам, туда и правее, — он спиннингом показал мне точные места. — Под берегом канавы в русле и яма, как раз там они и полощут хвостами в засадах.
Этот ровный мужчина всегда говорит чисто и складно. Он начитан и наверняка хорошо образован. Представляется, что Пётр вполне мог когда-то работать школьным учителем или чиновником в каком-нибудь посёлке. При высоком росте у него отличная осанка, а держится этот эвенк с неизменным внутренним достоинством, в голову не приходит назвать его Петей. Образ таков, что невольно вспомнились слова Сарсембаева, рассказывавшего, что сам Фритьоф Нансен называл тунгусов французами Сибири.
Одно плохо: завести с ним расслабляющий разговор по душам почему-то не хочется, есть в его поведении холодок, определённая отстранённость.
— Спасибо, так и сделаю.
— Рог себе оставь, пригодится… — Уже нагнувшись к борту обласка и взяв весло, он неожиданно выпрямился и несколько секунд молча смотрел на меня, словно что-то решая.
Я пожал плечами: что, мол?
— Так думаю, ты хороший человек, Никита, хоть и чудак.
— Есть немножко, — ухмыльнулся я, ожидая продолжения.
— Послушай моего совета, уезжай отсюда.
Он поднёс кулак ко рту, собираясь с мыслями, чтобы через пару секунд удивить меня окончательно:
— Злые духи побежали по тайге после удара этого чудовища с небес. По всей тайге и во все стороны.
Что я должен был сказать в ответ, и что сказали бы вы? Ну, потому и выдал:
— Злые духи? Это те, что из Нижнего мира?
— Из какого именно? — теперь уже и он усмехнулся. — Скажи, Никита, что ты знаешь об истории Эвенкии и о нас, тунгусах, как раньше называли мой народ?
— Почти ничего, — вынужден был признаться я, понимая, что сейчас врать не нужно.
— А ведь учился в институте. Вот ведь как интересно сейчас учат людей! Историю родной страны не преподают, зато много рассказывают об экономике и жизни других стран, что никогда не пригодится. У нас семислойная Вселенная, Никита. В Нижнем и в Верхнем мирах по три слоя, и везде свой Пантеон… Всё гораздо сложней, чем у вас, христиан, с вашим Богом, которого вы ошибочно считаете единственным.
— А какой же он? — не имея времени на обдумывание уже услышанного, я мог лишь инстинктивно поддерживать разговор.
Пётр ткнул указательным пальцев в просторный нагрудный карман выцветшей анораки и продолжил:
— Для всех зверей, рыб и птиц я — единственный Бог. Могу сделать с ними и с их миром всё, что захочу. Я их съедаю. А ваш Бог питается вами, вбирая людей в себя после вашей смерти. Это и есть бессмертие, хотя вы навыдумывали вокруг простого естественного процесса очень много лишнего. Он жив вами. Но этот Бог — хозяин лишь одной Вселенной. Над ним должны быть Смотрящие, Боги другого уровня, которые…
— Питаются уже ими? — подсказал я дико звучащий вывод.
— Однако высшая школа полезна при любом результате обучения, — довольно кивнул удивительный эвенк. — Так оно и есть. Потому что всё бесконечно, и все человеческие слова могут обозначать только нечто конечное, за исключением слова Бесконечность. Вы же пока можете как-то осознавать только первый из верхних миров. Но сейчас всё это неважно, беда надвигается. Тебе ничего не говорили в посёлке о странных происшествиях?
Журчала вокруг вода, в ямах притихли таймени, ветер выключили, и небо расчистилось.
Я стоял посреди дикой реки, беседуя о каких-то непостижимых знаниях с более чем странным человеком, обсуждая не тонкости охоты и рыбалки, что было бы вполне естественным, а каких-то непонятных существ! Слушал и натурально обалдевал. Это была та самая ситуация, когда ты, испытывая дурацкое, в данном случае, чувство вежливости, внимаешь бредням не совсем нормального человека. И постоянно думаешь: «Что ты несёшь, уважаемый, и почему я всё это, мать твою так, должен выслушивать?» А прервать нельзя.
— Сарсембаев рассказывал, совсем недавно, встретились на реке…
— Ильяс мужчина умный, однако слишком горячий, это порой мешает ему заглядывать глубоко, — с сожалением покачал головой таёжный охотник. — Духи побежали по тайге. Они доберутся до самых дальних мест планеты, правда, там их будет гораздо меньше, как ты понимаешь.
— Рассеивание?
— Конечно. Всё произойдёт так же, как в прошлый раз и во все предыдущие. Но это не наши духи, точнее, далеко не все из них являются нашими. И никто не знает, какие именно побежали и побегут в этот раз.
Обалдеть! До невозможности странно и даже жутковато складывается этот удачный, как мне казалось с раннего утра, день! Все вокруг словно сговорились с целью основательно меня напугать: пропавший невесть куда весельчак Дима Новиков, отдохнувший бодряк Ильяс Сарсембаев, который, как я теперь понимаю, и сам был встревожен… А теперь к ним присоединился ещё и основательный, как прибрежные скалы, Пётр, очевидно имеющий свои объяснения и теории.
Теории чего? Объясняющие что?
И что тут, чёрт возьми, происходит?
— Знаешь, какая у меня фамилия? — неожиданно спросил он и сам же ответил: — Полигус. Пётр Полигус. Тебе она пока ни о чём не говорит, но ты, когда будешь в посёлке, возьми в клубной библиотеке книги об истории Эвенкии, они там есть. Знаю точно, сам когда-то занимался комплектацией… Фёдор Полигус из рода Купогир — мой предок. Пожалуй, это самый знаменитый эвенкийский шаман. О его мистической силе ходили легенды, зачастую люди его просто боялись, и не только тунгусы, но и якуты, кето и лесные ненцы. Он исходил много мест по нашим рекам, приобрел много сведений, хорошо говорил по-русски и девять лет служил князем Нижнечунского рода. Общался на Подкаменной Тунгуске с исследователем этих мест этнографом Макаренко… А главное, он был свидетелем падения Тунгусского метеорита. И позже в своём роду рассказывал некоторым людям то, что другим было рассказывать запрещено. Так вот, по его словам, злые духи побежали и тогда. Я не знаю, как и кого из них могли называть вы, русские. Может, лешими, а может, водяными. И поначалу их было очень много. А потом…
— Рассеялись… — пробормотал я. — А почему ты говоришь, что эти духи чужие?
В стороне плеснул хвост крупной рыбины, которой были глубоко до лампочки все проблемы высших существ, живущих на суше. Пусть хоть курс биткойна катастрофически упадёт, хоть Тунгусский метеорит.
— Наших в таком количестве может выгнать только большая сила, такая, как Дябдар, например. Гигантский змей, который участвовал в сотворении мира вместе с мамонтом Сэли, осушая землю и пролагая своим туловищем русла рек. Наши духи заняты своей обычной работой, им некогда всем сразу выскакивать наверх. А кто бездельничает? Разве что группа мелких духов, населяющих тайгу, горы, ручьи и каменные россыпи. Это арэнки, существенного вреда они, вероятней всего, причинить не смогут. Могут светиться, как двигающиеся болотные огни, фосфоресцировать. В тайге арэнки иногда пугают человека шумом, свистом. Порой балуются, бросаясь мелкими камешками или сучьями. Многие из непонятных шумов и движений в тайге старики приписывают им. Иногда арэнки пытаются подойти ближе к человеку, но достаточно пальнуть в воздух, чтобы их отогнать. Если людей много, то арэнки почти не показываются. Безвредные, в общем-то.
Реальный мир вокруг меня сомкнулся с мистическим. В какой-то момент разговора я почти смиренно принял это, чего никогда не сделал бы в тесном городе, и словно бы успокоился. Беседа как беседа.
Таёжная жуть, бывает.
— Значит, возможно пополнение местными силами? — с вырвавшимся ехидством и злостью на себя спросил я, поняв, что рука моя застыла на замке-молнии кофра со спиннингами, так и не открыв его.
— Что ты сказал? — слабо улыбнулся Пётр, поглаживая древко весла, на которое он опирался. — Пожалуй, так оно и есть, пополнение. Хуже, если на охоту выйдут боны или ибага, что происходят от мёртвых людей, их даже спутать можно издали. Волосатые, нижней челюсти нет… Живые неживые.
— Что-то типа зомби? — спросил я осторожно.
— Считай, как хочешь. Но главное всё же — чужие духи. Их нет в наших пантеонах, но они остаются в сказаниях непонятным существом, как одноногие и одноглазые чюлюгдеи или баруси у нганасан. О них ты тоже не слыхал? Зайди в библиотеку, Никита, почитай. А потом уезжай.
— Хитро закручено. Серьёзный совет. А ты? Тоже серьёзно, тоже уйдёшь?
— Мне нельзя уходить. Я эвенк из рода Купогиров, — сказал он, не обратив внимания на мою насмешку. — Если мы уйдём один раз, оставив свои земли нечисти, то обратно уже не вернёмся. В прошлый раз эвенки не ушли, они просто укрылись. Потому так долго и не было никаких экспедиций к месту падения метеорита, русские люди не могли найти проводников, да и рассказывать им не хотели.
— Стоп! Извини… По твоей теории получается, что каждый раз после падения метеорита начинается такое нашествие? То есть в случае с Челябинским метеоритом там должны быть отмечены всплески появлений…
— Да понятия не имею! — как-то очень по-русски прервал он меня громким голосом. — На Урале свои «полигусы» есть, их и спрашивайте. Всё, Никита, поехал я. А ты всё-таки послушай моего совета. Спрячь упрямство, гордость и веру в силу радиостанций с вертолётами, не поможет это. Книгу возьми в руки, книгу!
Он уже устроился в долблёнке, сидя прямо и ровно, как статуя, затем с силой оттолкнулся ногами в мягких ичигах от мокрого камня…
— Подожди! Пётр! А ты сам видел? Сам! Уже видел этих чужих?
Эвенк медленно повернул ко мне большую голову с длинными чёрными волосами, перехваченными плетёной тесьмой, и тяжело выдохнул одно слово:
— Да.
Весло без всплеска ушло в воду, руки умело двинули его вдоль борта, и обласок полетел вперёд легко и свободно, несмотря на полтора центнера груза.
Словно действительно ушёл под мотором.
Глава седьмая
Первый пошёл
Место здесь для рыбалки отличное, проверенное.
К сожалению, его координаты, как выяснилось, известны не только местным, но и некоторым толстопузикам. Сдал кто-то. Прошлой осенью, почти в самом начале своего отшельничества, во время первой же рыбалки я увидел бесхозную китайскую сеть, полную мёртвой рыбы — небывальщина для Таймуры, — в которую попалась ещё и… утка! Утки здесь всегда много, в сезон я бил её прямо с илимки, этот процесс имеет свои особенности и правила. При стрельбе с лодки в положении стоя нужно широко расставлять ноги. Нельзя стрелять в птицу, летящую над головой, чтобы отдача не вынесла стрелка за борт. А вот на лёгких плавсредствах типа веток, берестянок и байдарок лучше стоя не стрелять вообще, особенно в направлении поперек оси лодки.