«Врата в преисподнюю. Сейчас ты стоишь на пороге, но все еще не видишь их».
Трон был машиной, машина была троном. Он создавался не для обычных людей.
«Только означенный примарх достаточно силен для поддержания канала».
И тогда Есугэй понял. Осознал, что должен исполнить.
Дрожащими окровавленными руками он медленно стянул высохшие останки Ашелье с трона.
Глава двадцать вторая
Хан спешил из стыковочного отсека на мостик. Коридоры были заполнены бегущими матросами, многие из которых перетаскивали тяжелые грузы. Воины орду направляли их, понукали, грубо поднимали упавших на ноги и толкали вперед.
Никогда прежде Каган не управлял так своим легионом, но он видел причину происходящего. Хотя эфирная хворь пропитывала «Бурю мечей» не так сильно, как пустотную базу, корабль словно бы трясся от едва сдерживаемой лихорадки — безумия, вызванного прямым влиянием варпа. Оно читалось в затравленных выражениях человеческих лиц, полных глубочайшего древнего страха.
— Как далеко мы от передовой? — спросил примарх у сопровождавшего его Цазана, одного из воинов Намахи.
— Уже на ней, Каган, — ответил тот. — Тахсир отступает к флоту, враг движется на нас следом за ним.
Белые Шрамы вошли в тамбур мостика, поднявшись по винтовой лестнице. Воздух дрожал от гулкого рева плазменных двигателей на полном ходу, которые разворачивали флагман в оптимальное положение.
На командной платформе их ждал Джубал-хан.
— С возвращением, Каган, — произнес он, кланяясь, и отступил от трона.
Примарх стоял неподвижно.
— Докладывай.
— Мы нанесли им урон на переходе через барьер. Сейчас флот в оборонительном строю, все корабли готовы к бою.
Хан изучил тактические экраны, затем поднял голову к иллюминаторам реального обзора. Звездолеты легиона заняли позиции в построении хури, неплотной сфере, по центру которой располагались линкоры, окруженные с флангов кораблями эскорта. Благодаря этому флот мог немедленно сместиться в любом направлении, реагируя на схему атаки неприятеля.
Космолеты Шибана, уже видимые невооруженным глазом, стремительно уходили от превосходящего их числом врага. За ними несся авангард преследователей, который пока еще казался чередой серебристых точек на фоне пустоты. Корабли изменников шли на полной скорости, пытаясь войти в радиус поражения лэнсов, и порой сверкали пробными выстрелами.
Джубал далеко отвел армаду от кристаллической аномалии, чтобы максимально увеличить пространство для маневра, но все сознавали, в каких условиях пройдет сражение. Противники зажали их в угол, бежать было некуда. Враг перекрыл подходы ко всем точкам Мандевилля в системе Катулла, а любая попытка прорваться сквозь эфирный барьер под сокрушительным огнем закончилась бы катастрофой.
Хан отвернулся от иллюминаторов. На боевых постах мостика работали сотни офицеров, за всеми ними надзирали воины Джубала. Широкие открытые площадки перед командным троном, где обычно возвышались бойцы кэшика, охранявшие своего господина, были заняты легионерами из множества братств. Они располагались беспорядочно и выглядели так, словно только что прибыли.
Впереди стояла Илия, которая странно смотрела на примарха — вызывающе и слегка нервозно.
— Каган, это сагьяр мазан, — сказала она. — Нельзя им прозябать в пустоте, когда мы здесь нуждаемся в воинах.
Джагатай оглядел собрание бойцов. Их снаряжение было крайне неоднородным — кто-то до сих пор носил броню Пятого, остальные явно сняли доспехи с убитых неприятелей. Таким же пестрым оказалось их вооружение: болтеры, силовые клинки, прямые мечи с гербами других легионов. Некоторые воины стояли без шлемов, с гордо открытыми лицами — смуглыми чогорийскими, более разнообразными терранскими, — но всегда с бледным шрамом на левой щеке.
Они тоже были встревожены. В прошлом Каган вынес приговор каждому из них, казнил часть их ханов, остальных отправил в изгнание, где вожди и погибли.
Примарх направился к смертникам. Они молча ждали, не отступая ни на шаг.
— Это место для людей чести, — произнес Джагатай. — Вам дали шанс заслужить ее вновь.
Затем он посмотрел на всех легионеров — на Джубала, Намахи, Арвиду. Сюда пришли и грозовые пророки, и воины кэшика, что успели вернуться с Темного Зеркала.
— Поднимается буря, братья мои, — сказал Хан. — Мы встретим ее вместе.
Усиливающийся грохот битвы почти не нарушал влажную тишину в глубоких недрах «Гордого сердца». Демонический инкубатор Фон Кальды был надежно огражден и от физического, и от метафизического воздействий.
Вдоль стен призывного отсека выстроились десятки сдерживающих контейнеров. Обитатели имматериума, что извивались в каждом сосуде, дергались и сучили конечностями, будто эмбрионы в лоне матери. Потусторонняя дымка густым слоем оседала на бронестекле перед глазами апотекария, свертывалась и затвердевала.
Он опустился на колени, чувствуя, как пот стекает по лбу. Обряды давались советнику тяжелее всего в жизни, любое изреченное слово и начерченный знак раздирали ему душу. За каждого нерожденного, содрогавшегося в колбах из стекла и чар, Фон Кальда заплатил жизнями сотни рабов.
Твари шептали искаженные недозвуки, которые набирали силу и все более походили на истинную речь, по мере того как флагман прорывался к варп-разлому. Демоны чувствовали его близость, их тела напитывались мощью в истончающейся реальности.
Апотекарий выпрямился, решив переждать дурноту. Из руки он выронил серп, с хлюпаньем упавший в озерцо телесных жидкостей на каменном полу.
«Почти на месте, — сказала Манушья-Ракшаси, которая, как всегда, явилась первой из призываемых. — Я чувствую врата».
— Еще… рано, — задыхаясь, произнес Фон Кальда. Воин знал, что все определяется точностью в выборе момента. Для воплощения требовались переносчики, смертные души, и апотекарий еще не завершил ритуалы. — Посмотри.
Советник проковылял к огромному алтарю, встроенному в стены отсека — слиянию биоформ и техно-мантических устройств эры Объединения. Он положил ладонь на управляющую панель, и колонны вокруг вспыхнули кроваво-красным светом.
Между ними на пятиметровой высоте в грязном тумане родильного отсека развернулись гололитовые изображения. Прозрачные силуэты звездолетов метались по координатным осям, выплывали из ближнего фокуса и возвращались обратно.
— Корабли, — объявил апотекарий. — Цели твоего воплощения.
На схеме указывались три группы космолетов: основной флот Белых Шрамов, небольшой рейдовый отряд, который сейчас преследовало «Гордое сердце», и намного большее скопление сигналов Детей Императора и Гвардии Смерти. Изменив масштаб гололита, Фон Кальда выделил хвост отступающего авангарда Пятого легиона. Четкость обрели три корабля: «Калжан», «Терзатель» и «Сюзерен».
Манушья-Ракшаси жадно разглядывала литокаст сквозь завитки дыма внутри ее тюрьмы, сузив миндалевидные глаза.
«Добыча».
— Ты требовала имя. Я пометил для тебя душу жертвы.
«А он уже могуч».
«Сюзерен» настигал цель, по пятам за ним следовал более крупный «Терзатель». Советник заметил, что Коненос держится вплотную к префектору, и пустотные щиты их звездолетов едва не накладываются друг на друга. Ситуация была понятной: Карио подошел достаточно близко для запуска абордажных торпед и вел огонь по убегающему фрегату. Гололит отображал попадания, вздрагивая каждый раз, когда в энергетическую оболочку «Калжана» врезался снаряд.
— Здесь случится его вознесение, — начиная улыбаться, сказал Фон Кальда. — Мечник еще не осознает весь потенциал легиона, но, я уверен, ты отлично его просветишь.
Корабль Раваша быстро подтянулся вплотную к корме замедляющегося фрегата. Погоня почти завершилась.
— Они догнали дикарей, — выдохнул апотекарий, чувствуя, что наступает нужный момент. Псевдоэмбрионы забились в контейнерах, готовясь к колдовскому переходу в реальный, вещественный мир, и Фон Кальда победно обернулся к демонице. — Теперь полюбуйся резней.
«Ты рано хоронишь их врагов».
Вновь посмотрев на гололит, советник увидел правоту твари. Белые Шрамы сбросили ход не из-за повреждений фрегата — они выпускали собственные абордажные торпеды. Экипаж «Калжана», истощив все запасы энергии, пробил в носовых щитах «Сюзерена» брешь, и теперь в нее через пустоту неслись воины, решившие дать бой охотникам.
Кажется, Манушью-Ракшаси такой поворот весьма обрадовал.
«Вот это славно. Вот это отважно».
Шатаясь, апотекарий поспешил обратно к ритуальной пентаграмме сквозь проекционные лучи гололитов.
— Так будет сложнее…
На стенах запрыгали и заплясали блики варп-света, алые лужи на полу вскипели, отзываясь им. Нерожденные зашипели, ощутив изменения. Фон Кальда пробудил последнюю руну силы, и кровавые полосы на стеклянных цилиндрах яростно зашипели, испаряясь в пустоту. Так советник снял печати и расколол оковы, что не давали сойтись двум мирам.
— Я назову вам имена, — сказал он.
«У нас есть имена».
В этот раз легионеру ответил не один голос, а целый хор созданий, проявившихся из эфира. Их глаза мерцали преломленным не-светом, окровавленные шипастые бичи скрежетали по бронестеклу раздвоенные копыта топали в рассеивающейся дымке.
По залу прокатился резкий треск, отразившийся от потолка, и лужи крови подернулись рябью. Все демонические зародыши разом метнулись вверх, словно рыбы в аквариумах, гармонично извиваясь длинными гибкими телами.
— Еще рано! — выпалил Фон Кальда и шагнул за пределы обережной пентаграммы в попытке отозвать тварей.
Они не знали ни спектров душ, ни истинных имен ритуальных жертв. Демоны видели гололиты, но в материальном мире их зрение пока еще было не многим лучше, чем у слепцов.
Советник опоздал. Первой из заточения вырвалась Манушья-Ракшаси: в ее контейнере сверкнул невыносимо яркий свет, бронестекло задрожало и треснуло. За ней последовали другие существа, что визжали от наслаждения, облекаясь в реальную плоть, созданную ценой мучительных смертей.
Подбежав к инкубационным колбам, апотекарий прижался к защитному экрану. Сосуды за ним опустели, только завитки нечистого дыма медленно оседали на пол. Фон Кальда беспомощно обернулся к гололитам, где по-прежнему отображалась битва в пустоте, и постарался определить, что заметили твари и куда они направились.
Взгляд советника замер на боевом корабле, который вплыл в блуждающий фокус литокаста.
— Ох, — слабо выдохнул он, сползая спиной по бронестеклу. — О нет!..
«Терзатель» с ревом несся за «Сюзереном», поддерживая его огнем по кренящемуся «Калжану». В пустоте вокруг них переплетались маршруты охотников и добычи, лазерные лучи и разрывы снарядов непрерывно вспыхивали, словно звезды.
На мостике Коненос наблюдал за тем, как звездолет Карио продолжает безжалостные атаки, всаживая все новые залпы в корму отступающего фрегата.
— Он и впрямь разозлен, — гулко заметил оркестратор через вокс-усилители шлема.
— Нам оставаться рядом? — неуверенно спросил Галиан Эрато; они не то чтобы рисковали погибнуть, находясь так близко к сражающимся кораблям, но и особой выгоды от этого не имели.
— О да, — ответил Азаэль, поднимая силовой меч. Клинок уже сердито гудел, подрагивая у него в руке. — Я хочу видеть все, что произойдет, когда Фон Кальда отдаст команду. Отныне нашему слову будут подчиняться создания, превосходящие силой любое известное оружие.
Миг спустя «Терзатель» дал полный залп, что замедлило его лишь на долю секунды, но позволило почти целиком снести кормовые щиты «Калжана». На уступах под троном Коненоса, едва скрывая нетерпение, ждала приказа сотня какофонов Эйдолона в полной броне. Их психозвуковые органные пушки ворчали, набирая заряд перед боем. Как только Карио пробьет корпус фрегата и пойдет в атаку, эти воины ринутся следом, чтобы лично увидеть изменения, которые захлестнут фанатиков префектора.
Они запустили абордажные торпеды, — словно бы с удивлением сообщил Эрато.
— Хорошо, — отозвался Азаэль, почти не слушая его.
Оркестратор предвкушал резню в узких коридорах.
— Не «Сюзерен», а его добыча, — пояснил знаменосец.
Коненос подтянул к себе линзу тактического экрана. Действительно, «Калжан» извергнул стаю торпед, которые промчались сквозь вихрь лазерных лучей и вонзились в нос корабля Карио.
Азаэль хотел прокомментировать дерзкий маневр, но вдруг обнаружил, что голосовые связки не повинуются ему. Он вновь попытался заговорить, выдавить какие-то слова, но безуспешно. В бессильной досаде оркестратор повернулся к какофонам. Все они также молчали, судорожно хватались за вокс-решетки и колотили по механизмам орудий.
Эрато глядел на командира, не понимая, будет ли ответ.
— Мой господин?
Происходило нечто очень странное. Вокс-органы в глотке Коненоса, сократившись, испустили сдавлен ный визг, который расколол все дисплеи в радиусе десяти метров. Смертные слуги, даже прооперированные для понижения чувствительности, рухнули наземь с кровотечением из зашитых ушей.
Оркестратор порывался закричать, но тело больше не выполняло его команды Воздух на мостике быстро нагрелся, стал влажным и липким. Послышались вопли, но слетали они не с человеческих губ. Взорвалось несколько постов сенсориума, еще больше экранных линз разлетелось осколками стекла.
Галиан уже что-то выкрикивал, звал на помощь, отступал от какофонов. Азаэль почти ничего не видел — у него перед глазами, словно краска в воде, расплывалось ярко-фиолетовое пятно. Сердца Коненоса неудержимо колотились, как будто старались вырваться из стиснутой груди.
Он неуклюже шагнул назад, чувствуя, как вздымаются и трескаются фрагменты доспеха. В голове воина раздался мягкий голос, поначалу тихий, но быстро перешедший в визг.
«Я пометила тебя с самого начала, — прошипело нечто. — Столько даров, столько игрушек для меня».
Легионер безнадежно пытался непокорно взреветь, как-то воспротивиться чужому сознанию, что подобно опухоли разрасталось в его душе и вытесняло прочь все, кроме принесенного извне безумия.
Какофоны падали на колени, их керамитовые нагрудники разлетались на куски, с грохотом осыпающие палубу. Смертные члены экипажа хватались за оружие и стреляли в них, но это лишь ускоряло перерождение.
Азаэль беззвучно завыл от мучительной боли. Демоническая душа внутри него стремительно облеклась плотью, вышвырнув остатки физической сущности оркестратора в небытие. Его доспех вывернулся наружу, открывая взглядам новое, гибкое почти-тело с фиолетовой кожей и черными прожилками. Отвратительно громадное, оно возвышалось над всеми вокруг. Сразу четыре руки, жилистые и затянутые в черную замшу, вырвались из бывших плеч воина, кости распадающегося лица вытянулись в изогнутые рога. Он шагнул вперед, но вместо увесистого сабатона палубу раскололо раздвоенное копыто.
Набрав воздуху в легкие, существо испустило пронзительный гипервопль, который пронесся по мостику, круша металлические плиты и распыляя рокритовые колонны. По вздыбившейся палубе зигзагами пробежали широкие разломы.
Внутри всех какофонов распухали и вырастали создания, которые затем вырывались наружу из обмякших тел, как паразиты из носителей. Они гордо вышагивали на сгибающихся назад ногах, мерзостно припадали к полу, в их безгубых ртах, заполненных клыками, мелькали длинные языки.
Тварь, что была Коненосом и стала Манушьей-Ракшаси, раскинула руки, сбрасывая последние осколки брони, и победно завыла. Она крепко стиснула в лапе длинный меч, свившийся из пустоты. Ей отозвались визгом остальные демоницы воинства, настолько же стройные, обворожительные и проворные, насколько тяжеловесными были их оболочки-легионеры. Глаза тварей сверкали чистой злобой, их голоса звучали невыносимо жутко, словно предсмертные вопли целых миров, сплетенные в единый, сводящий с ума клич ужасной силы.
Отступая спиной вперед, Эрато навел болтер на прежнего господина и с привычной меткостью открыл огонь. Снаряды вонзились в нагую плоть Манушьи-Ракшаси, над глубокими ранами взметнулись фонтаны черной крови. Демоница закричала в усладительном экстазе, лопнувшие на потолке фасетчатые люмены осыпались на нее стеклянным дождем. Выбросив вперед клешни, она схватила воина за горло.