— Храбрый мальчик, — произнесла тварь и стиснула жертву.
Сломав Галиану шею, демоница отбросила обмякшее тело. Оно с влажным стуком рухнуло на палубу.
Отродья варпа уже бушевали по всему мостику. Одни носились по палубам, передвигаясь быстрее любого из смертных, с их челюстей уже капала горячая кровь оказавшихся на дороге людей. Другие возносились над полом, будто свирепые ангелы, — вокруг их гибких тел блистали пурпурные ореолы, в когтях, словно трофеи, были зажаты вырванные хребты жертв. Никто не сопротивлялся тварям, их усиленные вопли раздирали живую и косную материи на уровне атомов. Рассыпавшись веером, демоницы прорвались вниз по уступам в рабочие ячейки сервиторов.
Макушья-Ракшаси наблюдала за происходящим с благосклонной улыбкой на грозном уродливом лице. Парные клешни на ее вторичных руках вздымались выше раздвоенного черепа. Где-то глубоко внутри чудовища тот, кого звали Азаэлем Коненосом, ревел в безмолвной агонии, пока его душу медленно разрывали на куски.
— Портал открывается, — произнесла демоница, наслаждаясь раскатами своего голоса.
Распадалось само вещество реального космоса, но люди, с их медленным восприятием, не замечали этого. Преграды, что разделяли два мира, были подточены и проломлены, теперь же их словно бы загибали вовнутрь. В сердце катастрофы пребывали погодные маги — смертные, осмелившиеся повелевать стихиями эфира. Они были самой желанной пищей, сладенькими кусочками, без которых вечность показалась бы невыносимой.
— Теперь добудьте корабль, на котором мы подберемся к цели, — скомандовала Манушья-Ракшаси, чувствуя, как ее тело расширяется и растет, становится все выше и выше. Наконец, тень твари полностью накрыла мостик «Терзателя», залитый кровью, заваленный трупами. — Тогда начнется пир.
Есугэй лишь один раз помедлил перед тем, как занять место Ашелье. Он ощущал, как необыкновенная сила машины душ излучается в мир чувств, словно радиация из реактора. Ее колебания пронизывали воина, впивались в саму его суть, не обращая внимания на материальную броню. Даже психический дар Таргутая едва сдерживал их.
Он боялся. Считалось, что подобное невозможно, что такие эмоции вычищают из легионеров за долгие годы генной перестройки и обучения — но этот пыточный механизм внушал ему страх. Далеко не сразу Есугэй сбросил все куски выгоревшего трупа с полированного золота и приготовился к следующему шагу.
Вокруг него мелькали и трепетали блики варп-света, несущиеся вверх по шахте в никуда. Словно бы осознав немыслимый вес якоря станции, что проходил сквозь рану в теле вселенной, Таргутай на миг удивился, как вообще смогли построить такую громаду. Возможно, Он был здесь? Возможно, Он возвел ее за долгие годы отшельничества или в общем смятении первых битв Крестового похода?
Но эти мысли были просто отчаянными попытками отложить неизбежное. Ашелье попробовал открыть Врата, но безуспешно. Да, новатор обладал громадными знаниями о варпе, но не был псайкером в обычном смысле слова. Колоссальная ударная волна помех, растянувшаяся по космосу, и сфера движущихся кристаллов вокруг станции возникли, когда Питер рискнул использовать мощь трона.
«Только означенный примарх достаточно силен для поддержания канала».
Примарх. Один из Восемнадцати, у каждого из которых своя роль и предназначение. Но какой же? Великий псайкер, несомненно. Значит, Магнус? Или Лоргар? Возможно, Ангел или провидец Курц? Но что, если эксперимент был заброшен, отвергнут и продолжен только после разрыва всех путей сообщения? У Есугэя быстро накапливались вопросы, не имеющие ответов.
Он понял, что вновь тянет время. В любом случае избранный для трона примарх уже никогда не сядет на него, и хотя бы в этом Ашелье был прав. Однако даже мысль о том, чтобы попытаться самому запустить машину, казалась проявлением гордыни, или безумия, или отчаяния.
Но что еще остается? Таргутай уже чувствовал сотни смертей в пустоте, скоро их будут тысячи. Легион терял силы вдали от места, где в нем нуждались, проливал кровь в боях, не задерживая натиск магистра войны.
Есугэй подобрался вплотную к трону. Медленно повернулся, ощущая спиной его злобный жар. Положил руки на подлокотники, крепко вцепился пальцами в головы орлов.
И опустился на сиденье.
До этого мига Таргутай никогда не испытывал настоящей боли, только то состояние, которое называли «болью» смертные. Преходящее повреждение тела, которое можно излечить, перетерпеть — или умереть от него. Здесь все было иначе. Чогориец попал во всепоглощающий, всеохватный ад восприятия, где его душу выдрали из тела, растерзали то, что осталось, а последние обрывки личности бросили в пасть люто вопящему фантому воспоминаний.
Голова Есугэя запрокинулась, прижалась к металлу, как и череп Ашелье. Он кричал, пока хватало воздуха, но ничего не слышал из-за громового рева и воя в ушах. Мощь трона, способная усмирить богов, крепко стиснула кисти и ступни воина. Секунду — или очень долгое время — Таргутай думал, что эта сила мгновенно убьет его. Ярость варпа, втянутая машиной, дополненная, измененная и подчиненная ее загадочными механизмами, вырывалась наружу через псайкера и уносилась вверх по шахте, в гигантский лабиринт антенн и энергетических катушек. Тело воина сгорало, как топливо в двигателе. Его разум свежевали заживо, его душа растворялась. Ничто, ничто не могло сравниться с подобным кошмаром, ураганом мучительных страданий, завывающим вихрем неизмеримого, отвратительного могущества.
Тронный зал вокруг Есугэя исчез, сменился бурлящей массой изуродованных оттенков.
Он увидел громадную плоскую равнину, что уходила вдаль и колыхалась, словно вода. Ее рассекали молнии, терзали внутренние извержения. Затем Таргутай воспарил над ней, лишенный тела, распавшийся, — всего лишь призрак пред лицом вечности.
В Смятении, этом кипящем месиве духовного пламени, он разглядел яркие точки света и понял, что видит миры, миллионы планет, разбросанных по бесконечности творения. Между ними Есугэй различил мерцающие пути, одни широкие и наполненные сиянием, другие — размытые полоски, извилисто уходящие в ничто.
Его смертное тело еще кричало. Его плоть еще горела. Его душа утекала, поглощалась, втягивалась в небытие сверхсилами освобожденного трона.
Таргутай поднялся выше и, превозмогая муки, отыскал островки порядка в хаосе. Нечто двигалось в световых каналах — мириады душ, что преодолевали имматериум. Ему предстали громадные армии на марше, выстроенные подобно древней коннице в бескрайние каре, превосходившие числом любые формирования с Улланора. Воинства направлялись в одну сторону: к ярчайшей точке света далеко на западе Галактики, где сходились все блистающие дороги.
Над той планетой сверкал могучий маяк, ясный и пронизывающий тьму, но буря подходила все ближе, и его лучи начинали угасать. С каждым ударом галактического сердца армии придвигались, затемняли его, седлали приливные волны эфира в стремлении начать осаду.
В том мире находился второй трон, схожий с тем, на котором сидел Есугэй, но куда более величественный, неизмеримо более мощный, древний, нечистый, глубже внедренный в ткань реальности и нереальности. Тот трон, истинный Трон, вонзался в недра эфира, его корни уходили в необозримую глубину, к самому основанию бытия под дрожащей пеленой света.
Пелена. Вейл.
«Там разные слои. Есть stratum aetheris, мелкие каналы. Глубже пролегают великие маршруты stratum profundis. Наконец, существует stratum obscurus, корень всего ужаса. Чем они помогут вам? Ни один смертный не проведет вас по дорогам бездны. Даже он».
Фразы экумена вспоминались урывками, как старые сны. Таргутай больше не мог представить его лицо. Он больше не мог представить свое лицо.
«Ты можешь видеть свет Картоманта. Можешь следовать за ним, прикрываясь эгидой поля Геллера от Разумов извне. Но даже тогда ты погружаешься совсем незначительно. Нырни глубже, и оболочка расколется. Свет померкнет. Око ослепнет. Чем ближе ко дну, тем опаснее яд».
Есугэю открылась правда. Оба трона были созданы с одной целью — погрузиться к глубинным путям, освободить человечество от кошмаров эфирного мелководья, перекинуть мосты между тайными дорогами. Прежде об этих маршрутах знали только ксеносы, но Император каким-то образом сумел проникнуть туда. Темное Зеркало было вспомогательным узлом, на котором испытывались технологии. Оно стояло на якоре в самом дальнем уголке пустоты, пока Великий крестовый поход, расширяя фронт, непрерывно удалялся от родины людей. В последующей неразберихе портал оставили в стороне, забросили, но не забыли — ни его создатели, ни противники идеи из тайных чертогов Патерновы.
На Терре уже был открыт один путь, неконтролируемый и поврежденный. Таргутай ясно видел, как он кровоточит подобно вскрытой артерии, и вокруг неровных краев разлома кишат миллионы якша, сам варп во плоти. Кто-то должен был занимать Трон над ним, оберегать канал, замыкать связь между мирами, но сиденье пустовало.
Вот что пытался сделать Ашелье — дотянуться до Терры, проложить трассу через глубинный слой. Ни одна буря не перекроет такую дорогу, ибо она пройдет за гранью изведанного, в безднах забытья, где лишь скорбно бродят призраки убитых ксенобогов.
Илия была права. Путь нашелся, хотя и незавершенный.
Осознавая угрозу, осознавая муки, Есугэй собрал все, что осталось от его сути, и погрузился в нечестиво сложные системы трона. Он увидел внутри силовые конденсаторы, что пылали подобно туманности, озаренной звездами. Он распознал холодный дух машины, безжалостный и выносливый, и понял, что его можно подчинить, пусть даже на мгновение.
Губы Таргутая обратились в пепел. Глаза воина выгорели, пальцы прикипели к керамитовой броне, но у него еще оставалась толика сил. Как раз достаточно, чтобы совершить все необходимое.
Услышав неизбежный приказ, трон вспыхнул золотистым светом. Грозные энергии обрели свободу, отсек вокруг Есугэя развалился на куски, сокрушенный изнутри рывком первозданных сил. Столпы варп-огня, промчавшись по станции через пустую шахту, сокрушили и проплавили множество верхних палуб, раскололи изогнутые балки из черной стали.
Таргутай установил связь. Сначала он коснулся трех разумов, трех живых душ. Иначе было бы неучтиво.
Потом, в последний раз заговорив в реальном мире, он отдал заключительную команду:
— Откройся.
Глава двадцать третья
Арвида стоял рядом с грозовыми пророками легиона, готовя их к бою. Никто не сомневался, что враг при возможности пойдет на абордаж, и они уже ощущали погань якша. На флагмане находились девять шаманов, еще несколько — на других линейных кораблях, и все они собирались с силами перед грядущим испытанием. Чогорийцы медленно выговаривали ритуальные фразы степей, призывая силы погодной магии наполнить их жилы.
Ревюэль придерживался собственных обрядов. Он поднялся по ступеням Исчислений, уже не думая об угрозе для своего тела. Если судьба решила, что его заберет Изменение, то ничего страшного: псайкер видел, чем закончится война. Картины будущего легли перед ним, словно потрепанные карты Таро прежнего наставника. Джагатай был по-своему прав — им оставалось только продолжать войну, но Арвида до сих пор не мог определить последствий такого выбора, кроме слабой надежды на временное спасение.
Снаружи, в пустоте, начинал сказываться численный перевес неприятеля. Бездна пылала, в ней дрейфовало множество могучих, но умирающих боевых кораблей. Как только основные звездолеты изменников пробьются ближе к «Буре мечей», она тоже неизбежно окажется под ударом.
Тысячный Сын высоко поднялся в Исчислениях, когда его мысленный голос запнулся в первый раз. Ревюэль обеспокоился: теоретически ничто не могло от влечь его в таком состоянии.
Впрочем, Таргутай всегда был могущественнее, чем старался показать.
+Брат, им понадобится поводырь,+ услышал он напряженную пси-речь. В голосе, искаженном мукой, все же угадывались нотки Есугэя. +Путь будет темен, и только у тебя есть Взор.+
+Где ты?+ мгновенно встревожившись, отправил Арвида. Как бы стремительно и яростно ни развивались события, он ни секунды не думал, что Таргутай может быть в опасности.
+Навигаторы вам не помогут.+
Душераздирающая боль, что терзала друга, отдавалась даже в разуме Ревюэля.
+Похоже, тебе придется еще чуть дольше сдерживать болезнь.+
И голос исчез, словно его поймали в кулак и отдернули прочь.
Арвида вырвался из медитации. Вдали, на другой стороне мостика, неудержимо визжала смертная женщина по имени Раваллион. Псайкера охватил приступ ужаса, такого же безграничного, как и в тот миг, когда он впервые увидел сожженный Просперо.
Он отчаянно потянулся вовне, пытаясь отыскать Есугэя, установить с ним связь, спасти хоть что-нибудь — мог бы найтись способ…
Но тут в иллюминаторах вспыхнул белый холодный огонь.
Илия стояла в рядах сагьяр мазан. Служители арсенала «Бури мечей» выдавали им штормовые щиты и силовое оружие, которое воины принимали с чем-то вроде спокойного почтения. Генерал изначально не сомневалась, что поступила верно, но такое зрелище радовало ее: отверженные вернулись в легион, желая лишь сражаться за него, и их час настал.
Возглавлял бойцов Торгун. Он еще не надел шлем и следил через иллюминаторы за пустотным сражением. Глаза терранина пылали свирепой тоской — жаждой окунуться в битву, начать последний бой, о котором он мечтал, где забудутся позор и колебания в верности.
Раваллион хотела заговорить с ним. Хотела сказать, что не нужно винить Шибана, который был ранен глубоко, но со временем может исцелиться, как излечился сам Торгун.
Но Илия не дошла до него и остановилась. Она ощутила содрогание внутри собственного разума, в самой сути личности. Почувствовала, что сзади стоит Есугэй. Резко обернувшись, генерал никого не увидела.
+Я уберег бы тебя, если бы мог,+ произнес голос; что-то в нем выдало почти непереносимую муку, и Раваллион едва удержалась от вопля. +Тебя прежде всех, ибо ты была нашей душой.+
Паника овладела ею.
— Где ты?! — закричала Илия.
+Не надо скорбеть. Нас сделали для этого, сы. Нас создали умирать.+
Потом голос исчез. Женщина ощутила это, как безжалостный пинок, отбросивший ее назад.
— Только не ты! — бессвязно завизжала Раваллион, вертясь по сторонам, словно пытаясь вновь увидеть Есугэя — таким же, как на Улланоре, где он стоял над ней, улыбающийся и неуязвимый. — Только не ты! Кто угодно, только не ты!
К ней метнулся Торгун, к ней подбежали слуги. Они не дали Илии упасть, однако по ее лицу уже катились слезы, злые и горячие, и она набросилась на всех с кулаками, словно отбиваясь от врагов…
Но тут в иллюминаторах вспыхнул белый холодный огонь.
Хан стоял в одиночестве, наблюдая за тем, как приближается фронт битвы. По визору его шлема одно за другим бежали сообщения о потере кораблей.
Он очень долго сражался, чтобы предотвратить это. Он спасал жизни сыновей в жестоких боях с бесчисленными врагами, сохранял шанс вернуться на Тронный мир. Теперь всему пришел конец, проход остался закрытым, и неудача настигла его.
Брат Джагатая был уже близко, прорывался через горящие корабли, чтобы добраться до него. Хотя бы это давало Хану почву под ногами. Годами уклоняясь от битв, он пестовал воспоминания о схватке среди разрушенных пирамид Магнуса и всегда знал, что однажды она завершится. Он с братом стати духовными врагами, связанными судьбой, и их дуэль просто не могла не возобновиться.
Есугэй предвидел это. Когда-то давно он рассказал Хану о снах, что мучили его в пути с Чогориса на Просперо, о великом порождении тьмы, восставшем, чтобы поглотить их.
Но стоило Джагатаю подумать о грозовом пророке, как по спине у него пробежал холодок. Мысли о войне ушли на задний план. Примарх повернулся от трона к магистру сенсориума.