Арену, где бились две армии, поглотила гибельная какофония беспредельного шума и воплощенных кошмаров.
Джагатай находился в самой гуще боя, поскольку обитатели эмпиреев знали, кто направляет весь флот, и жаждали добраться до Арвиды. Словно шершни, они налетали на чернокнижника, извергали пагубные звуковые пульсации из разинутых пастей, пытались зацепить его шипастым бичом или отравленным копьем.
Их выпады отражал грозовой пророк Наранбаатар, поддерживая над стоящим на коленях Ревюэлем полусферу кинетического щита. При каждом ударе оболочка вспыхивала чистым огнем, рассыпая блики преломленного варп-света.
Джубал вел кэшика против главных сил врага, и воины в терминаторской броне взмахами тяжелых двуручных глеф прокладывали себе дорогу сквозь ряды вертких демонов. Они выдерживали жуткие шумовые атаки и разрубали неприятелей клинками, сияющими неоном Несмотря на громоздкие доспехи, телохранители не уступали в проворстве порождениям варпа.
Все живые души сражались, все мысли были заняты боем, все руки сжимали оружие — но враги продолжали наступать. Сам воздух дрожал, раскаленный сгустками плазмы и магическими разрядами, и брызги крови вскипали на палубе.
В самом центре битвы летал клинок Джагатая, каждый выпад которого был смертоносно точен. Выбросив тальвар вперед, примарх срубил голову вопящей твари со змеиной шеи, развернулся и пронзил брюхо другой, метнувшейся к нему сбоку. Тряхнув мечом, Хан разорвал демона на куски, которые осыпали толпу увязших в рукопашной противников.
Никто не мог устоять перед Каганом. Он возвышался над нерожденными, истреблял их без счета, прорубая путь для воинов кэшика. Шаг за шагом, метр за метром они теснили авангард чудовищ по лужам ихора, все дальше от Арвиды. Не успевали твари воплощаться, как их сражали наповал удары молний, которые раздирали варп-плоть в клочья и низвергали воющих демонов обратно в Смятение.
— Хай Чогорис! — прогремел боевой клич из глоток всех легионеров на мостике, и на мгновение вопли эфира утонули в их неистовстве.
Но затем корабль взбрыкнул и клюнул носом. Последние тонкие клочья поля Геллера смялись, осыпав мостик ливнем серебристых осколков. Новая — колоссальная — фигура сгустилась перед командным троном и обрела плотность, словно пикт-запись расползающихся клубов дыма на обратной перемотке. Кислотно-лиловое облако смога разрослось в громадный фантом из темнейших людских снов.
От брони Коненоса ничего не осталось. Из корчащегося туловища вырвались четыре руки, две из которых оканчивались длинными крабьими клешнями, еще две — когтистыми, но почти человеческими кистями. Скошенный череп твари венчали кроваво-красные рога, кожу на нем испещряли кольца и ритуальные шрамы, что окаймляли глаза без белков. Она разинула пасть, и между тесно стоящими клыками метнулся длинный фиолетовый язык. Все ее движения, дразнящие до безумия, одновременно отталкивали и пьянили; тело демоницы казалось размытым за дымкой резко пахнущих благовоний.
Под копытами громадного создания, рухнувшего на палубу, раскололись каменные плиты. Втрое выше примарха, оно воплощало собой разложение, прорвавшееся в мир чувств. Грозовые разряды трещали вокруг него, но уносились прочь струйками дыма, словно в омерзении перед нечестивой плотью.
— Привет тебе, сын Анафемы, — произнесла тварь, и в этих словах прозвучали оттенки всего, что было дурного и прекрасного внутри нее: рев перепуганного младенца, стон плотского экстаза, болезненный всхлип под пыточным ножом. — Далеко ты ушел от дома.
Хан поднял глаза, изучая демоницу во всем ее величии и низменности, заключенных в бледной плоти, за мерцающей дымкой, под ароматами желания и отвращения.
— Прочь с дороги, якша, — сказал он, держа наперевес заветный клинок, — или я покончу с тобой.
Смех чудовища показался скрипом стекла о кость.
— Попробуй, и твоя освежеванная душа подсластит мне вечность.
Затем тварь атаковала, резко опустив меч. Каган взмахнул тальваром, парируя выпад, и клинки столкнулись с грохотом расколовшегося ледника. Тут же примарх крутнулся в сторону, целясь в секущие клешни. Вздрогнув при ударе, его сабля снесла кусок демонического хитина с внутреннего изгиба одной из них. Враг потянул к Хану верхнюю руку, но тот выбросил оружие вверх и полоснул по загребущей лапе.
За спиной великого демона все так же бушевало сражение. Погодная магия сталкивалась с дьявольскими чарами в хаосе псионических взрывов, который дополняли физические удары клинков и болтерные очереди. Джубал со свитой взял на себя крупнейших слуг Манушьи-Ракшаси — термипаторская гвардия схватилась с психозвуковыми гибридами, что были вооружены когтями и вросшими в тела вокс-усилителями. Всякий раз, отправляя очередную тварь в подвселенную, владыка охоты выкрикивал имя своего примарха. Рядом, в искрящем ореоле взмахов гуань дао, бился Намахи.
Никто не мог сравниться с Ханом в искусстве боя. Выйдя против самого могущественного обитателя эфира, сильнейшего из всех посланников богов в измерении смертных, Джагатай превратил свою управляемую ярость в нечто возвышенное. Клинок порхал у него в руках, кружил быстрее степных ветров над травяным морем. Он встречал и отбивал каждую атаку демоницы. Два меча непрерывно сталкивались в урагане ударов и контрприемов, выпадов и уклонов.
Манушья-Ракшаси испустила визг, захлестнувший Кагана потоком звуков, от которого содрогались молекулы, но он прорвался через вихрь. Длинный клинок с выжженными на лезвии рунами обрушился на его тальвар, когти заскрежетали по жемчужно-золотой броне, но примарх отбил их. Все это время Хан рубил чудовище саблей, рассекал свитые из эфира сухожилия, исторгал рев из клыкастой пасти.
— По-моему, ты сильно переживал из-за своего грозового колдуна, — заметила демоница, отступая под свирепым натиском Кагана. — Хочешь, покажу тебе его мучения?
Джагатай лишь усилил наступление, двигаясь еще стремительнее, орудуя тальваром так проворно, что казалось, будто вокруг него раскалывается реальность. При каждом взмахе клинков вокруг обоих противников вспыхивали языки огня.
Теперь Хан чувствовал, что существо не всесильно. Тварь испробовала все, что могла, но он выжил. Его воины выжили, и сражались, и непокорно кричали на врагов. Демоница кормилась страхом, но на борту «Копья небес» для нее не нашлось пищи.
— Машины душ не предназначены для вашего рода, — с издевкой сказала Манушья-Ракшаси и нанесла новый удар, от которого Каган едва не пошатнулся. — Они превыше вас, как и мы превыше вас.
Пламенеющая сабля насквозь пронзила тело чудовища, острие вырвалось у него из спины. Тут же когти твари глубоко пробороздили нагрудник Хана, едва не сорвав доспех. В круги огня влилась кровь — смертно-красная и демонически-фиолетовая.
— Не стоило вам так рисковать.
Новый вопль Манушьи-Ракшаси сдвинул примарха на шаг, кусок палубы рассыпался у него под ногами. Жестокий прямой выпад сжатой клешней угодил ему в подбородок и отбросил еще дальше.
— Это наши владения.
Мгновенно ответив, примарх отбил меч демоницы и направил тальвар ей выше живота. Клинок ударил верно, разорвав бок существа. Попав на всполох расщепляющего поля, струя ихора воспламенилась и окатила врагов дрожащим жидким огнем.
— Все владения — наши. Вы просто болезнь, что поразила их, зараза, которую нужно истребить.
Тварь замахнулась когтями, но Хан смел их в сторону. Он рубанул по бедру ближней к нему ноги, и затрепетавшие мышцы легко разошлись под саблей. Ударив вдоль грудной клетки чудовища, Джагатай рассек костяную клешню.
— И вас истребят.
Выбросив вперед копыто, Манушья-Ракшаси расколола доспех на боку примарха. Выбитый из стойки, Каган не упал, но проехал по полу. Презрительно взревев, демоница опустила пылающий меч. Смертоносное лезвие прожгло измученный воздух, по-змеиному шипя от колдовских чар.
Парируя, Хан поднял саблю, и два клинка столкнулись вновь. С оглушительным лязгом и яркой вспышкой света тальвар разлетелся на куски. Взмахнув клешней, тварь с грохотом отбросила примарха на пустой командный трон.
Арвида, застывший в глубинах предвидения, остался один и без защиты. Каган вскочил на ноги и бросился наперерез Манушье-Ракшаси, которая метнулась к чернокнижнику, вытянув когти, с жаждой убийства в сузившихся глазах. Безоружный Джагатай прыгнул на нее, метя в глотку.
Демоница отреагировала слишком поздно. Хан схватил тварь за шею, сдавил сиреневую плоть и по инерции увлек врага прочь от Ревюэля. Примарх сомкнул латные перчатки, вонзая пальцы в тугую кожу создания.
Манушья-Ракшаси, застигнутая врасплох свирепой атакой, потеряла равновесие и рухнула навзничь. Каган повалился сверху, не выпуская ее горло. Чудовище выгнулось дугой, пытаясь сбросить его, но Джагатай, собрав все генетически дарованные ему силы, сжал руки. С треском сломались кости, сотканные варпом, смялись многочисленные извилистые трахеи.
Задыхаясь, демоница забилась яростнее. Ее меч рассек броню примарха на спине, оторвал и сбросил несколько пластин. Ее когти впились Хану в бок, пронзили мускулы в местах, не защищенных доспехом. Громадная тварь изгибалась, будто змея, стараясь скинуть мучителя, но Каган все сильнее вжимал пальцы ей в глотку и разрывал сухожилия.
— Ты нигде не спрячешься, — прошипел Джагатай, по капле выдавливая жизнь из дергающегося монстра. — Теперь мы знаем тебя. Мы будем охотиться за тобой на всех планах бытия. Сначала очистим пустоту, потом очистим варп.
Манушья-Ракшаси вызывающе плюнула в него, но в слюне уже мелькал ихор, а ее глаза помутнели. Израненное тело демоницы вздрогнуло, и когтистые лапы безвольно упали.
— Посмотри на меня, якша, — сказал Хан, — и узри своего убийцу.
Сделав последний, вымученный вздох, тварь со злобой и ужасом взглянула на Джагатая. Примарх разжал руки и вырвал длинный меч из ослабевшей хватки чудовища. Держа клинок в обеих латных перчатках, Каган развернулся, занес оружие и вонзил его в грудь врага. Манушья-Ракшаси завопила, приколотая к полу горящим мечом. Хан вырвал клинок и глубоко вбил перчатку в зияющую рану меж ребер.
— За Императора! — вскричал он, вырвав сердце демоницы и высоко воздев его над головой; по руке примарха потек густой и темный, как нефть, дымящийся ихор.
Белые Шрамы на мостике, как и их враги, услышали победный клич своего господина. Все увидели еще стучащее сердце Хранителя Секретов в латнице Кагана. Воины вскинулись, продолжая биться, вонзать клинки и крепко сжимать кулаки.
— За Хана! — взревели они.
Тогда примарх отбросил демоническое сердце, подобрал обломок тальвара, по-прежнему искрящий энергией, и вновь зашагал в гущу битвы. Бойцы кэшика, построившись вокруг него, разили всех на своем пути. Грозовые пророки возобновили атаку, разрывая на части сами стихии и направляя их в наступающие ряды нерожденных. Грохотали болтеры, гремели боевые кличи, а орды преисподней визжали от ненависти и отчаяния.
Посреди схватки стоял на коленях чернокнижник Арвида — нетронутый, невредимый, ведущий их вперед.
За обшивкой корабля неслась вселенная, все быстрее, все дальше.
— Держаться! — рычал Хан.
Твари вопили. Белые Шрамы давали им отпор, непокорные, несгибаемые.
— Держаться!
Глава двадцать седьмая
По мощному грохоту последнего лэнс-удара Мортарион понял, что щиты «Бури мечей» наконец упали, на этот раз по-настоящему, и он может телепортироваться обратно.
Примарх взглянул на лежащих вокруг мертвецов, срубленных ударами кос, на кровь, что растекалась и собиралась в лужи по всей палубе. Все убитые стремились атаковать его, чуть ли не бросались на клинок, сражались так же свирепо и умело, как воины любого легиона, но было в них и что-то еще. Некая одержимость.
Их хан, Торгун, тоже лежал на полу со сломанным хребтом. Прикончить его оказалось непросто — он не был проворным, как братья, но превосходил их в стойкости. В конце боя взмах Безмолвия сорвал с него шлем, и Мортарион увидел лицо хана: окровавленное, тронутое смертью, но с горящими от радости глазами.
Потом он умер, как и много тысяч других, разрубленный на куски, втоптанный в металл.
— Мой господин, — раздался в комме голос Калгаро. — Наведение завершено. Переношу вас в безопасное место.
Мортарион отстраненно кивнул. Схватка обернулась изматывающей, механической резней, которая не утешила его после потери главной добычи. Даже в победе ощущался заметный привкус унижения.
На палубу обрушились лучи эфирного света, и примарха вновь пробрал холод бездны. Когда дымка рассеялась, он обнаружил себя на мостике «Стойкости», в окружении бойцов Савана с изморозью на доспехах.
Навстречу ему поднялся Калгаро. За спиной магистра осад стояли рядами прислужники Четырнадцатого легиона, офицеры и матросы из экипажа. Еще дальше, в стороне от остальных, располагалась небольшая группа воинов в золотом и фиолетовом. Во главе свиты держался первый лорд-командующий, который поклонился ему.
— Мой господин, простите за своеволие, — начал Эйдолон, — но, как вы видите, битва окончена. Я желал убедиться, что вы вернулись к нам.
Позади него, в иллюминаторах реального обзора, пылающие корабли подсвечивали пустоту красным. «Буря мечей» утратила балансировку, сотрясаемая взрывами, ее громадное тело изнутри озаряли пожары. Медленно переворачиваясь, она уходила из плоскости боя, роняя обугленные антенны и шпили с истерзанного корпуса. Флагман слишком пострадал, не было смысла его захватывать.
На дальнем фланге катастрофического сражения виднелись только разбитые, тлеющие остовы кораблей Белых Шрамов — уцелевшая часть флота отступила внутрь разлома. В погоню не могли пуститься ни его армада, ни звездолеты Эйдолона, поскольку брешь закрылась.
— Что Хан? — мрачно спросил Мортарион, как будто для простой формальности; барбарусец знал, что Джагатай ушел, вырвался из когтей, готовых сомкнуться у него на шее.
— Скрылся, мой господин, — ответил Эйдолон. — Не ведайте сомнений — победа за вами. Он бежал от вас, но варп не будет милосерден к нему.
— Победа?! — заорал примарх, резко повернувшись к лорду-командующему. Из древней дыхательной маски полетели капельки желчи. — «Победа»? Может, историческая? Чертов мутант, если для тебя это победа, значит, ты любишь боль даже сильнее, чем утверждают слухи!
Снаружи, в пустоте, боевые корабли Третьего и Четырнадцатого легионов полностью остановились. Их экипажи окунали громадные пушки в дымящиеся чаны с охладителями, отключали перегретые плазменные двигатели во избежание расплавления. Поодаль мерцали последние отблески пустотного сражения — там еще сопротивлялись окруженные космолеты Пятого, не успевшие пройти в варп-разлом. Шла охота за «языками», хотя нужда в них по большому счету исчезла.
Мортарион зашагал обратно к трону, напряженно обдумывая положение.
Еще одна неудача, еще одно пятно на репутации. Когда он вернется к Хорусу и братьям-примархам, на нем будет лежать груз позора — тяжелый, как и всегда.
Калгаро ждал с обычным спокойствием и молчал, пока к нему не обращались. Его подчиненные оставались на боевых постах, неизменно угрюмые и безмолвные. Все они хотели услышать приказ. Оглядев их выжидающие лица, Мортарион почувствовал, как внутри него пробуждается некое омерзение. Он убивал, но этого было мало. Он преследовал врага, гнал сыновей через пустоту, вдаль от славных битв, но этого было мало.
Глубоко внизу, запертый и скованный, бился в цепях искаженный монстр — Грульгор. В покоях примарха тихо гнили непрочитанные колдовские тома. Псайкеры, по-прежнему обитавшие на всех кораблях его флота, пока что сдерживали себя, но заклинания готовы были слететь у них с языка.
Мортарион вспомнил слова Эйдолона: «Вам не удастся вечно отвергать богов. Вы можете возводить стены, отдавать приказы, но не загоните обратно то, что было освобождено».
— Заканчивайте все текущие дела, — наконец проворчал худощавый примарх, опускаясь на трон. — И быстро. Потом переходим в варп.