Но Николаенко на такие выверты не способна. С Дашкой она просто дружит, по зову души.
- Ребят, я мне нужно Ане пару слов сказать, подождите минуточку, - прошу товарищей.
Под понимающими взглядами Мансура, Смирнова и Волкова и насмешливым Пашки, окликаю Николаенко. Она разворачивается, Одинцова глядит на меня с любопытством, Аня - со спокойным ожиданием.
- Даш мне нужно с твоей подругой поговорить. Ты не могла бы оставить нас вдвоем на минутку?
Одинцова с готовностью кивает, отходит на несколько шагов и замирает в ожидании.
- Что ты хотел Шелестов? - Николаенко вопросительно смотрит на меня. Надо быстрее приступать к разговору, чтобы не утонуть в этих зеленых омутах.
- Ань, Быков больше не будет тебя беспокоить. Он все понял и искренне раскаялся в своих поступках, - чувствую переизбыток пафоса и нотки фальши в своем голосе и мысленно морщусь.
Ну а что ей говорить? 'Я сломал Быку и его товарищу ноги, нанес тяжкие телесные повреждения и пообещал слить информацию о проделках уродов в милицию' и зловеще захохотать, как киношный злодей. К такому сюрреализму она точно не готова.
- Да что ты? Прямо так и раскаялся? - в зеленых глазах мелькают веселые искорки, - Шелестов, я похожа на дуру?
- Аня, я правду говорю. Мы с ним пообщались, и он осознал свою неправоту. Он тебя донимать не будет. Можешь встречаться с кем угодно, когда захочешь, Антон больше никого не тронет.
- Ага, Быков раскаялся, залил слезами твою куртку, решил вступить в комсомол, и уезжает строить БАМ, - в голосе Николаенко явственно звучат издевательские нотки, - наверно, я действительно похожа на дурочку.
- Ладно. Это все что я хотел тебе сказать, - неловко переминаюсь с ноги на ногу, - сама увидишь. Я пошел. Меня ребята ждут. Пока.
Разворачиваюсь и иду к ожидающей меня компании.
- Шелестов, - окликает меня Аня.
Я поворачиваюсь.
- Знаешь, Леша, а ты сильно изменился, - девушка задумчиво рассматривает меня, - во всем причем. Ходишь с развернутыми плечами, прямая осанка. Я бы даже сказала, у тебя военная выправка. Не бегаешь, не кричишь и не носишься на переменах, как другие. Даже говоришь, смотришь и держишься по-другому. Знанием английского вообще всех нас поразил, а ведь раньше, и близко им так не владел. Такое впечатление, что это не ты, а кто-то другой, гораздо взрослее и умнее.
Чувствую, как начинают пламенеть уши. Это не Николаенко, а Шерлок Холмс в юбке. Надо заканчивать разговор и уходить, пока она меня совсем не расколола.
- Ань, все мы растем и меняемся. Я просто сильно повзрослел за это лето, много читал и думал, - сухо отвечаю девушке, - извини, мне пора.
- Пока Шелестов, - кивает Аня. Задумчивое выражение в её глазах никуда не исчезает. Наоборот, оно усиливается, - до завтра.
Киваю Николаенко, и иду к парням. Дашка уже бежит к Ане и теребит её, нисколько не стесняясь нашей компании. Представляю, какой повод для сплетен образовался. Обсуждать одноклассников Одинцова любит, и находится в приятельских отношениях со всеми девочками класса. Впрочем, плевать. Я уже вырос из этих детских игр.
Ребята доводят меня до подъезда. Я прощаюсь со всеми, и через пару минут уже оказываюсь дома. Читаю традиционную мамину записку о супе, гречке и курице в холодильнике. Разогреваю пищу, без аппетита обедаю, бреду в свою комнату. Со вздохом берусь за уроки. Через полчаса откладываю учебник 'Физики' в сторону. Смотрю на настенные часы. 15:40. До тренировки время у меня еще есть. Надо действовать. Быстро накидываю на себя куртку, надеваю туфли. Через минуту уже щелкает дверной замок, закрывая входную дверь.
Спускаюсь вниз. Старушки, болтающие на лавочке у подъезда, замолкают, когда я выхожу из дома. Игнорируя их любопытные взгляды, иду в соседний подъезд. Поднимаюсь на второй этаж и останавливаюсь возле двери, оббитой черным дермантином. Квартира 154. Собираюсь с мыслями, продумывая в голове все варианты разговора. Мой собеседник должен видеть во мне искреннего, эмоционального подростка с чистыми помыслами и желанием изменить положение к лучшему. Я не люблю лицемерить и притворяться. Но придется. От успешности моих дальнейших шагов зависят жизни миллионов людей, преданных, оболганных, погибших в локальных конфликтах, изгнанных из своих родных краев и умерших в лихих 90-ых. Чтобы получить шанс сохранить свою Родину - СССР мне понадобится сделать все возможное и даже невозможное. А сейчас для реализации своих планов, мне придется быть максимально убедительным, но в то же время не выйти из образа. Глубоко вдыхаю, как перед прыжком в воду. 'Дорога в тысячу ли начинается с одного шага'. Поехали.
Утапливаю палец в кнопку звонка. Слышу неторопливые шаги внутри. Через минуту дверь открывается. На пороге стоит седой мужчина лет 60-ти, серые немного выцветшие глаза внимательно смотрят на меня.
- Здравствуй Алеша, - здоровается он.
- Добрый день Леонид Романович, позволите войти? - вежливо интересуюсь я.
- Заходи, конечно, - он отходит чуть в сторону, освобождая мне дорогу.
Через минуту мы уже сидим на кухне. На конфорке кипятится полный чайник. В ожидании напитка на столе стоят две пузатые фарфоровые кружки на блюдечках с голубыми ободками. Рядом примостились сахарница и небольшая тарелочка с конфетами и печеньем, выставленная на стол радушным хозяином.
Леонид Романович Шаховский - ветеран Великой Отечественной Войны. Он прошел её всю, от первого до последнего дня. Я даже не подозревал, сколько у него наград, пока не увидел своего соседа, 9 мая, идущим на встречу с ветеранами. Весь пиджак был в наградах, слева сверху сияла золотистым блеском звезда Героя Советского Союза, чуть ниже пламенел развевающимся стягом с надписью 'Пролетарии всех стран соединяйтесь!' орден Красного Знамени. Среди множества других наград я также заметил медали 'За взятие Берлина', 'За оборону Сталинграда' и 'За Отвагу'.
Тогда, рассмотрев их на тихом и скромном Леониде Романовиче, я даже немного растерялся. Мне сразу вспомнилось, как уважительно здороваются с ним окружающие, и даже любящий 'закладывать за воротник' и побуянить дядя Миша беспрекословно прекращает дебоши, услышав укоризненный спокойный голос ветерана.
Ко мне сосед относился отлично. Он находился в приятельских отношениях с моими родителями, и даже пару раз был в гостях у нас дома. Я общался с ним на разные темы, рассказывал о своих школьных и спортивных делах, и даже получил от него пару подарков - книг из его личной библиотеки.
В 1992-ом году Шаховский умрет. Крушение страны, за которую он сражался, строил и восстанавливал после войны, оказалось для него большим стрессом, подтолкнувшим к обширному инфаркту. Похороны ветерана организовывались властями и военными. На них присутствовали представители министерства Обороны и мелкий чиновник из городской администрации. Печально играл траурный марш оркестр, и лишь троекратный залп из АК-74 почетного караула в холодный осенний день звучал пронзительным реквиемом по Леониду Романовичу.
В последний путь кроме военных и чиновника его провожали лишь несколько стариков с нашего дома и пара ветеранов. Родственников у Шаховского не было, родители давно умерли, брат погиб на фронте, а жена с дочкой попали под бомбежку при эвакуации из Харькова. Второй раз Леонид Романович так и не женился.
- Леша, я тебя слушаю. Ты что-то хотел или просто пришел проведать старика? - реплика соседа прерывает мои раздумья.
- Хотел, - смущенно признаюсь, - я к вам вообще-то зашел по делу.
- Излагай, чего тебе понадобилось? - доброжелательно улыбается Шаховский.
- Расскажите нашему классу о войне, - тихо прошу Леонида Романовича.
Улыбка сползает с лица ветерана. Серые глаза пристально смотрят на меня:
- Зачем тебе это надо Алексей?
- Леонид Романович, это нужно всем, и живым и вашим боевым товарищам, погибшим на этой войне. У меня, как вы знаете, отец полковник, а дед - генерал. Я воспитан на подвигах Великой Отечественной. Но мои одноклассники и вообще все школьники родились уже в мирное время. Они выросли в благополучной, мирной и отстроенной после жуткой войны стране. Молодежь не ощутила на себе все величие и грандиозность прошедшей эпохи. И знаете, для многих из них празднование Дня Победы стало уже привычным. Я не хочу сказать, что это плохо, наоборот, хорошо, что мы отмечаем этот праздник. Меня тревожит другое. Вижу, что многие одноклассники зевают на политинформациях, уроках истории, при рассказах о подвигах советских солдат. Для них это уже стало во многом формальными мероприятиями, которые даже слегка поднадоели.
Я хочу, чтобы ребята из моего класса послушали рассказ участника войны, прониклись её духом, и поняли, с каким врагом пришлось столкнуться СССР, и от чего их спасли. Передачи и торжественные мероприятия это все-таки немного другое, они уступают по убедительности живому рассказу очевидца.
Леонид Романович останавливает меня жестом, разливает заварку по чашкам. Он встает, берет закипевший чайник. Горячая вода льется в наши чашки, поднимая вверх клубы пара.
Поставив чайник на плиту, он снова поворачивается ко мне.
- Удивительно, - помолчав, произносит ветеран, - такие мысли у шестнадцатилетнего юноши. Это просто невероятно. Я многое повидал в жизни. Меня сложно удивить. Но вам Алексей это удалось. Продолжайте.
Ага, отмечаю про себя, ветеран уже 'на вы' перешел, и Леша уже в Алексея превратился. Хорошо, значит у меня все получится.
- Да в принципе все, - пожимаю плечами, - я хочу снять с них налет безразличия, затронуть их души, и заставить задуматься, а смогли бы они, вот так сражаться в самых невероятных условиях, держать оборону в огненном аду, пережить гибель друзей и близких и, главное, победить такого врага, несмотря ни на что? Пусть одноклассники посмотрят на войну вашими глазами, человека, который прошел её всю, от начала и до конца. Я надеюсь, что они поймут, какой ценой нам досталась победа. Верю, это осознание заставит многих измениться, и стать лучше. А значит, если наступит миг, когда нашу Родину придется защищать снова, они не останутся равнодушными.
- А дед вас чем не устраивает? У него это получится гораздо интереснее и убедительнее. Все-таки генерал, и в войну тоже не в тылу отсиживался.
- Дед в Москве живет, и сюда пока приезжать не планирует, - спокойно объясняю Леониду Романовичу ситуацию, - а так бы конечно, к нему обратился.
Молчание. Я спокойно смотрю на собеседника и жду ответа. Леонид Романович встает и подходит к окну. Его глаза смотрят куда-то вдаль. Мысленно он сейчас находится далеко. Где-то на полях сражений Великой Отечественной. Наконец его голос нарушает повисшую над кухней тишину.
- Знаете Алексей, - задумчиво говорит ветеран, - я, наверно, плохой рассказчик. Не люблю вспоминать войну. Некоторые моменты заставляют снова болеть сердце. Слишком многое я видел, и погибшие друзья и близкие до сих пор стоят перед глазами. Но вы абсолютно правы, и мыслите верно. Рассказывать об этом нужно, чтобы знали и помнили. Молодежь должна сохранить память о погибших и этом страшном, но героическом времени. Поэтому я постараюсь. Можете на меня рассчитывать.
- Большое вам спасибо, - я очень рад ответу Шаховского. Все пока идет по нужному мне сценарию.
- Уточню время с нашим классным руководителем, и согласую его с вами. Договорились?
Протягиваю ему руку, предлагая скрепить наше соглашение рукопожатием. В глазах Леонида Романовича мелькает удивление.
- Вы все-таки очень необычный молодой человек, - замечает он, - договорились.
Ладонь пожилого, но еще довольно бодрого мужчины сжимает мою, подкрепляя сказанное.
* * * * *
11 сентября 1978-ого года. Понедельник 17.10.
На тренировку к Семеновичу я все-таки опоздал. Минут на десять. Даже немного расстроился, представляя, что Зорин сейчас посоветует приходить вовремя, и отправит меня обратно. Но этого, к моему удивлению не произошло.
Пока я смущенно топтался возле входной двери, ожидая неутешительного вердикта тренера, ребята и Вероника разминались под предводительством Сереги Мальцева. Они совершали круговые движения корпусом, подпрыгивали, высоко подбрасывая колени, кувыркались и совершали махи руками.
- Чего стоишь? Беги переодеваться, - командный голос Семеновича, неожиданно вышедшего из 'тренерской', заставляет меня встрепенуться, и радостно бросится раздевалку.
Быстро переодеваюсь и выскакиваю в зал. Ребята уже стоят в парах. Отрабатывают классическую связку, боксерскую двойку и передний 'маваши' по печени. Вероника работает на мешке, недовольно поглядывая на меня.
- Разминайся в темпе, - бросает наставник, - у тебя есть три минуты.
Семенович поворачивается к ребятам, а я усиленно разогреваю мышцы и связки. Три минуты пролетают быстро.
- Готов? - уточняет Зорин.
Молча киваю в ответ.
- Отлично. Нет, ты пока побей мешок, - сэнсей останавливает направляющуюся ко мне Веронику. Она фыркает, но вслух выражать недовольство не торопится. Приказы наставника здесь не обсуждаются.
- Ребята, - Семенович громко хлопает в ладоши, привлекая внимание, - вольный бой в стойке. Включаем голову, ищем возможности раскрыть и достать противника. Используем ударную технику единоборств и бокса. Работаем в легкий контакт. Остановка по моей команде. Шелестов ты в паре со мной. Готовы? Поехали!
Группа начинает спарринги. Семенович берет в рот капу, надевает боксерские перчатки и отходит со мной в свободное место. Я тоже полностью готов к бою.
Наставник начинает неожиданно. Он прыжком покрывает в пару метров, разделяющих нас. Его кулак 'стреляет' в мое солнечное сплетение. Еле успеваю блокировать его сбивающим движением перчатки, и тут же получаю следующий удар - 'маваши' в челюсть. Каким-то чудом, инстинктивно перекрываюсь предплечьем и отпрыгиваю назад, разрывая дистанцию. Но Зорин не дает мне этого сделать. Он продолжает движение вперед и аккуратно тюкает меня прямым в подбородок, обозначая удар. Один - ноль. Тяжелая у него все-таки лапа. Семенович работает со мной очень аккуратно и легко, но его попадание я прочувствовал. Сэнсей продолжает, не останавливаясь на достигнутом. Обманным движением обозначает джеб в лицо, заставляя мои руки взметнуться в защитном блоке, и достает меня 'футбольным' ударом внутренней частью стопы по голени. Два - ноль. В глазах наставника мелькает усмешка. Это меня не на шутку заводит. Понятно, что в реальном бою шансов против него нет, но отыграться я все-таки попытаюсь.
Изображаю растерянность и начинаю пятиться назад. Игорь Семенович атакует меня двухударной комбинацией. От прямого правого в голову я защищаюсь уклоном корпуса, левый апперкот по печени блокирую подставкой локтя, скручиваясь за сведенными вместе руками. Наставник смещается налево, подбирая место для следующей неожиданной атаки. Одновременно с ним ухожу сайд-степом направо и, разгибаясь, достаю Семеновича коротким боковым по челюсти. Два - один.
Наставник останавливает бой движением перчатки, выплевывает капу на руку, и командует группе 'Стоп'.
- Молодец, подловил, - негромко говорит мне Семенович. Он стягивает перчатки, и поворачивается к парням.
- Отрабатываем бросок через бедро, поочередно в парах. Делаем все в высоком темпе, без перерывов. Время - четыре минуты, - в руках у сенсея уже блестит секундомер, - Пошли!
- Шелестов, ты выполняешь упражнение с Вероникой, - уточняет Семенович, - но работаете так, ты два броска подряд, она - один. Все понятно?
- Да, - подтверждаю я.
Занятие продолжается по привычному сценарию. Отрабатываем борцовские приемы в стойке, ударные комбинации по 'точкам', таскаем друг друга на спинах, отжимаемся на кулаках, тренируем болевые и удушающие в партере. Как пролетели два часа, я даже не заметил. Зато мое кимоно промокло от пота насквозь. Хоть выжимай его прямо в раздевалке.
Когда время тренировки заканчивается, Семенович отпускает группу переодеваться. Я дожидаюсь, когда парни скинут с себя кимоно и самбовки и убегут мыться в душ. Иду в тренерскую к наставнику. Зорин читает 'Красную Звезду'. Рядом с ним на столике дымится чашка чая. При моем появлении газета откладывается в сторону.
- Садись, - мне небрежным жестом указывают на стул рядом, - Чаю будешь?
Нет спасибо, - решительно отказываюсь, - Игорь Семенович, мне с вами надо поговорить.
- Я уже понял, - усмехается наставник, - слушаю тебя.
Начинаю излагать Семеновичу свой план. Глаза тренера изумленно расширяются.
- Сам придумал? - интересуется сэнсей.