Небо полыхнуло. Посланники закричали, прикрываясь руками от вспышки.
Над городом распустился атомный цветок. Завывающий ураган снес шатер и повалил эмиссаров на колени. Огонь, хлынувший во всех направлениях, поджигал горные леса и превращал возделываемые долины в отравленный пепел.
— Я долго и тяжко бился, пока не собрал достаточно делящихся материалов для оружия, которое наконец вразумило этот мир! — Голос примарха перекрыл стенающий, жаркий ветер смерти, что дул из Кардиса. — Благодаря Императору и жрецам Марса теперь у меня есть лучшее снаряжение — средства разрушения, каких вы и представить не можете. — Шапка ядерного гриба продолжала расширяться, а «ножка» из пара и пыли была такой толстой, что казалась твердой. — Второго шанса у вас не будет.
Ураган неестественно плавно ослаб до теплого ветерка. На месте Кардиса неистовствовала огненная буря, изрыгавшая черный дым в небеса, где рассеивалось ядерное облако.
— Олимпию ждет децимация. Такая участь постигла мой легион, когда я счел его недостойным, так же будет здесь! — Пертурабо закрыл глаза, не пытаясь скрыть боль.
— Вы убьете каждого десятого? — спросила Дематея.
— Вы сами это сделаете, — отозвался примарх.
— Вам никогда не удастся обратить наших людей друг против друга, — возразила женщина.
— Я и не надеюсь, — заверил Железный Владыка. У него затекла шея, и он повел головой. Лязгнули углубленные в череп вводные кабели. — Тех, кто подчинится, не тронут. Остальных истребят или поработят. Если вы не собираетесь помогать моему легиону и Императору как свободные люди, будете служить мне в цепях. Такова цена неповиновения, уже известная многим мирам.
Железные Воины окружили делегатов стеной блестящего керамита. Пепельные тучи над руинами Кардиса затмили солнце, превратив день в холодные сумерки.
— Эйрена! — выкрикнул Дидимус. — Мы пришли сюда под эгидой Эйрены!
— Ваши обычаи для меня ничего не значат, и так было всегда. Сейчас начнется урок, который должна выучить Олимпия: я ценю только преданность. Если вы не лояльны, то бесполезны.
Пертурабо поднял руку.
— Мы верны, — поклялась охваченная паникой Дематея. — Мы не хотим покидать Империум. Вы неправильно поняли!
— Я прекрасно все понял. Вы желаете изменить взаимоотношения с Империумом, но он — воплощение воли Императора, а его воля прочна, как железо. Чтобы согнуть металл, его нужно раскалить и обработать молотом, но ваши жалкие просьбы не подкреплены силой. Все вы — предатели, а у измены нет градаций. Ваши люди умрут. Вы умрете. Ваши города умрут. Кардис — лишь первый в списке, и прежде чем я дойду до конца, вся Олимпия падет на колени и будет молить о милосердии.
Он повернулся от пленников к легионерам.
— Убить всех, — скомандовал примарх. — Никого не щадить, но головы оставить целыми. Потом отправите их обратно в города. Эти создания еще доставят последнее сообщение.
Эмиссары попытались бежать. Пертурабо смотрел, как их расстреливают и как кровь впитывается в песок, сдуваемый ветром с горы.
По требованию примарха под дымящимися развалинами Кардиса разместили «Кавеа феррум» — лабиринт железных залов и хитроумных энергетических полей, в котором заблудились бы любые нападавшие. Оттуда Пертурабо руководил опустошением приютившей его планеты. Прощения не получал никто — а после Кардиса на это никто и не рассчитывал. Истощенные армии Олимпии испробовали против отчужденных сыновей все возможные ходы, от безоглядной атаки до полной капитуляции. Успеха не достиг никто — всех солдат перебили на месте.
Для Железных Воинов, озверевших после десятилетий бесславных сражений, чувствовавших себя брошенными и недооцененными, вероломство соотечественников стало последней каплей. Без сомнений и жалости легион вырезал людей по всей планете. Случались исключения — отдельные легионеры и небольшие подразделения отказывались исполнять волю примарха. С ними обходились так же жестоко, как с гражданским населением.
Форос, Иския, Врен и Ахос быстро пали один за другим в первые два дня, разрушенные до основания. Сначала Пертурабо захватывал крепости медленно, чтобы планета с ужасом ждала возмездия, но по мере развития кампании темп завоеваний возрос. Разделив легион, примарх направил во все уголки мира гранд-роты, и они ежесуточно покоряли несколько цитаделей, соревнуясь между собой в стремительности и изощренности штурмов. Космодесантники превратили осады в мрачный фестиваль воинского искусства. Сперва они разрушали стены массированными обстрелами, затем врывались в проделанные бреши. Процесс повторялся снова и снова.
Укрепления главных городов когда-то разработал сам Пертурабо, и многие кузнецы войны боролись за почетное право взять эти сложнейшие фортификации. Прочие поселения, окруженные старинными стенами из камня, пали за считанные часы. Сдерживая обещание, примарх давал их жителям возможность самим казнить десятую часть сородичей. Поначалу на это соглашались немногие, но все изменилось после известий, что Железные Воины истребляют больше половины олимпийцев, а выживших угоняют в рабство.
Некоторые города, неохотно повинуясь, принесли каждого десятого своего обитателя в жертву Железному Владыке.
За стенами разрушенных крепостей воздвиглись погребальные костры высотой в сотни метров. Груды тел, подожженные плазменными бомбами, горели дни напролет, а закованных в кандалы стенающих невольников загоняли в тяжелые транспортные модули и переправляли на орбиту.
Кое-кого война пока не коснулась. Еще не сдавшиеся олимпийцы нервно поглядывали на флот в небесах, но железные звезды, развешенные Пертурабо над их планетой, хранили молчание. Примарх вознамерился сокрушить уцелевшие города проверенными методами: кровью, металлом и камнем.
Лохос он оставил напоследок.
Глава четырнадцатая:
Падение Лохоса
000. М31Лохос, ОлимпияЛохос был неприступен с трех сторон. Для атаки годился лишь один путь, да и то с большой натяжкой: на северо-востоке, где приютившая город гора соединялась с соседним пиком длинной выгнутой полосой голого камня — Кефалонским гребнем.
Подъездную дорогу на юге взорвали защитники, и склон там изуродовали бледные шрамы свежих обрывов. За всю свою историю лохосцы еще никогда не шли на столь радикальные меры. Восстановить такую дорогу будет безумно затратно, если вообще возможно. Оборвав связь с внешним миром, люди фактически признали, что обречены.
Триархи держались чуть поодаль от Железного Владыки. По мере завоевания примарх мрачнел все больше и не желал ничьего общества. Ожидая приказов, но не осмеливаясь потревожить господина, Трезубец застрял в томительном состоянии между действием и бездействием. За спинами офицеров высились гигантские орудия Стор-Безашк, впереди расстилалась опустошенная долина Аркандия, а за ней маячил город и единственный оставшийся подход к нему.
— Они уже мертвы и знают это, — произнес Голг. В последние дни с его лица не сходила высокомерная улыбка, словно ее выжгли на коже.
— Их бессмысленное упорство достойно восхищения, — признал Харкор.
— А что бы ты сделал на их месте? — вмешался Форрикс. — Убивал собственных детей?
Харкор гадко осклабился и повернулся к собрату по Трезубцу.
— Эй, Голг! Кажется, наш первый капитан еще не понял, что за войну мы тут ведем!
Первый капитан оставил подколку без ответа.
— У них сильная позиция. Им нет нужды сдаваться.
— Им не победить, — бросил Харкор.
— Они заставят нас кровью заплатить за победу. Они это знают, мы это знаем.
— Это ничего не изменит.
Взгляд Форрикса скользил вдоль длинного и смертельно опасного хребта, походившего на спину огромного ящера. По бокам шла череда округлых выступов, разделенных почти отвесными скатами. В этих местах гребень достигал нескольких сотен метров в ширину, но чем ближе к краю, тем более ненадежными становились камни, грозя в любой момент сорваться в пропасть.
В середине гребень сужался буквально до дюжины метров. По всей его длине пролегала узкая дорога. В древние времена она расходилась на множество троп, которыми погонщики выводили скот на горные склоны, поскольку сам гребень вел в тупик — окруженную высокими отвесными утесами лощину. Когда Пертурабо закончил свою объединительную войну, под его надзором в горе был прорублен туннель длиной почти пять километров, что открыло путь в долину Делепон и дальше в Кардис.
Защиту гребня можно было назвать феноменальной даже до того, как Пертурабо с присущей ему изобретательностью занялся улучшением обороны. Во времена Молота Олимпии появились покатые барбаканы из бесшовного металла, сторожившие оба конца, — с виду они напоминали паланкины на спине ящера. Камень по сторонам от дороги был сточен и разглажен до зеркального блеска, что лишало потенциального противника возможности по нему взобраться, а посередине гребня возникла искусственная расселина глубиной в сто пятьдесят метров. Пересечь ее можно было только по подъемному мосту, ныне уничтоженному защитниками города. Искореженная конструкция нашла последнее пристанище на склоне, в полукилометре от основания башен.
Голг расхаживал из стороны в сторону, а Форрикс переместился к краю утеса, желая находиться как можно дальше от Харкора. По легенде будущего примарха, еще совсем юного, нашли где-то неподалеку отсюда, и там он впервые увидел Лохос. Насколько, должно быть, другим ему тогда предстал город… Ставшая фундаментом гора подверглась страшным истязаниям: некогда плодородная долина Аркандии выгорела дотла, льнувшие к ней деревушки и небольшие поселки еще дымились, а дамбы были разбиты. Где раньше стояла вода, остались лишь пустыри. Весь пейзаж обратился в черные руины, а воздух пропитался омерзительной вонью сгоревших трупов.
Пертурабо стоял в стороне от своих триархов — фигура, будто очерченная нитями дыма, поднимавшегося по всей Олимпии. По местоположению очагов Форрикс узнавал города, но его разумом всецело завладела бойня, и когда он пытался вспомнить их названия, они ускользали от него, как рыба, сорвавшаяся с крючка.
«А ведь когда-то в горных течениях водилась рыба», — неожиданно вспомнил первый капитан. Уже больше века подобные мысли не посещали его голову, и поразительная ясность пришедшего образа — маленькой голубой рыбешки, рассекающей чистую воду, — застала его врасплох.
В настоящее триарха вернул звук голоса Пертурабо.
— Приступай, Торамино, — громко и отчетливо произнес в вокс примарх.
Грянули орудия Стор-Безашк. Тысячи снарядов взметнулись в небеса и по дуге пронеслись над почерневшей Аркандией к стенам Лохоса. Из ослепительных вспышек распустились огненные облака, воздух затянула пелена каменной пыли. И лишь тогда грохот ударов прокатился по долине.
Пушки выстрелили снова, и снова, и снова, осыпая городские стены тоннами взрывчатки.
К Форриксу сзади подошел Харкор. Казалось, первому капитану от него никогда не отделаться.
— Стены хорошо держатся, — бесстрастно констатировал Форрикс, чувствуя необходимость сказать хоть что-то.
— Разумеется. Их же строил наш господин! — воскликнул триарх. — Должен сказать, занятно видеть, как наше мастерство разрушения сталкивается с нашим же мастерством фортификации. Никакая крепость не вечна, но будет интересно узнать, сколько протянет эта.
Форрикс взглянул на Железного Владыку. Примарх не проронил ни слова.
Он смотрел, как бомбардировка терзает его бывший дом. Стены разлетались фонтанами крошева, лавины обломков грохотали по горным склонам. Взрывались оружейные склады внутри бастионов. Триарху редко доводилось видеть подобное, но сейчас он чувствовал внутри лишь пустоту. Вскоре весь город объяло пламя, и только Кефалонский гребень остался нетронутым.
А в лощине собирались гранд-батальоны, которым предстояло его штурмовать.
— Разбирать город вручную — пустая трата людей. Нужно было разбомбить его из космоса.
Форрикс не сразу сообразил, что огласил свою потаенную мысль вслух.
Харкор усмехнулся и положил руку ему на плечо. Первый капитан напрягся в своем доспехе.
— Это демонстрация. Громогласное заявление Железного Владыки — что он возвел, он же может и низвергнуть.
Форрикс бросил на Харкора пристальный взгляд прищуренных глаз.
— Этот урок и тебе неплохо бы усвоить, брат, — заявил триарх.
По сигналу, которого никто из них не услышал, ударная группировка на дальнем конце горной долины пошла на приступ. Боевые кличи легионеров терялись вдалеке, сливаясь в сплошной воодушевленный гул. Солнечные лучи скользнули по полированной броне. А в следующую секунду расцвели первые взрывы.
Форрикс стряхнул руку Харкора и решительно направился к Пертурабо. Первый капитан знал, что не простит себя, если и дальше будет смотреть, ничего не делая, на падение Лохоса. Ему отчаянно требовалось стряхнуть меланхолию в бою.
Что бы ни произошло, день обещал быть долгим, а ночь за ним — и вовсе бесконечной.
Пламя, крики и дым.
Три неизменные величины в уравнении жизни Фортрейдона, чья сумма давала смерть.
Лохос горел. Жители в ужасе разбегались от своих неистовствующих сыновей, ибо Железные Воины убивали всех, кто попадался им на глаза. Люди падали ниц и молили о пощаде, надеясь, что родственные и дружеские узы остановят карающую длань Астартес. Они ошибались. Хоть город и был пристанищем стариков, женщин, детей и генетически ущербных калек, легионеры ни к кому не знали жалости.
Несчастных без разбора сгоняли к стенам и рвали на куски очередями реактивных снарядов. Дома предавали огню вместе с обитателями. Фортрейдон колебался перед каждым выстрелом и испытывал облегчение, когда его цель скрывалась из виду или гибла от руки другого воина. В какой-то момент он вообще прекратил стрелять, позорно дожидаясь, пока Занкатор или Фан закончат работу за него.
Так они вышли на площадь в стороне от богатых предместий внутреннего города. Здесь преобладали небольшие, но крепко сложенные домики. Огню, впрочем, было плевать, что на достаток, что на архитектурные изыски — он пожирал все одинаково жадно.
Космодесантники приблизились к первому зданию.
— Фортрейдон, Келлефон, сжигайте его и давайте дальше, — скомандовал Жальск.
Фортрейдон выбил дверь одним ударом сабатона. Келлефон действовал четко и быстро, все движения были отточены бесконечными тренировками, и неважно, что сейчас он уничтожал не кошмарных ксеносов, а беззащитных горожан. У порога дома он вскинул огнемет, затем чуть приопустил его и заглянул внутрь.
— Шевелитесь! — прикрикнул сержант.
Прикрывавший Генуса сбоку Фортрейдон обвел болтером скромно обставленную комнату. По полу были разбросаны небогатые пожитки. Похоже, обитатели готовились к завтраку, когда началась атака, и они бежали. На глиняной доске так и остались три куска хлеба-псами, мука рассыпалась белым пятном, а на плетеном коврике лицом вниз лежала кукла. Несмотря на все посулы Империума, с его приходом жизнь простых людей не особо-то и улучшилась.
Не увидев никого, Фортрейдон повернулся к собрату.
— Почему ты медлишь?
— Я вырос в похожем месте, — тихо ответил Келлефон.
Горелка на его огнемете злобно шипела. Вдруг он резким движением погасил ее и опустил оружие стволом к полу.
— Нет, — произнес легионер.
— Что? — переспросил Жальск. Его стальной голос потрескивал на вокс-решетке шлема.
— Так нельзя, — сказал Келлефон. — Эти люди нам не враги.
— Делай, что сказано, — мрачно потребовал Жальск. — У нас четкий приказ — убивать всех, не щадить никого. Мы должны преподать урок.
— Не буду. Урок уже получился более чем доходчивым. Пора остановиться. Сейчас.
— Живо!
— Нет, — повторил Келлефон и медленно, чтобы никто не принял его действие за внезапный порыв, вытянул руку в сторону и отбросил огнемет.
Отделение застыло в смятении. Братья молча смотрели друг на друга.
— Он прав. Так нельзя, — раздался голос Бардана.