- Что вы закончили? Какое у вас военное образование? - для участника Гражданской войны комбат был молод и значит, свои университеты проходил в мирное время.
- Только академию имени товарища Фрунзе - глядя мимо плеча Рокоссовского, доложил капитан.
- Так какого черта, вы мне тут балаган в отношении штабной работы развели. Постыдитесь, капитан - обиделся на собеседника Константин Константинович.
- Потому, что хорошо знаю штаб нашего полка, товарищ генерал - честно признался генералу Петров. - Спасибо за доброе слово, но всем будет лучше, если я останусь в батальоне.
Комбат открытым текстом намекал на толстые обстоятельства, но Рокоссовский был неумолим.
- Как представитель Ставки Верховного Командования я приказываю вам немедленно сдать и отправиться вместе со мной в штаб полка. А в отношении ваших опасений можете быть спокойным. Я здесь у вас буду долго. Все ясно? Вот и прекрасно, выполняйте приказ.
Все, что осталось за скобками этого разговора, очень быстро прояснилось в штабе полка, куда Рокоссовский специально заехал объявить свое решение. Там уже был дивизионный особист майор госбезопасности Грушницкий, приехавший расследовать инцидент с Семичастным. Когда Рокоссовский упомянул имя комбата Петрова, он чуть было не подпрыгнул со стула.
- За кого вы просите, товарищ генерал-лейтенант? - озабоченным голосом человека, старающегося уберечь от ошибки, спросил Рокоссовского особист. - Петров груб и заносчив, да к тому же и трус. Его в июле прошлого года за устранение от руководства вверенного ему полка, с майора до капитана понизили.
- Комбат Петров не производит впечатления человека способного устраниться от руководства и тем более, не похож на труса - решительно заявил Рокоссовский. - На чем были основаны предъявленные Петрову обвинения? Кто дал против него показания?
Генерал требовательно посмотрел на особиста, хорошо зная как быстро и порой ошибочно принимались решения в отношении людей в июле сорок первого года.
- Против Петрова свидетельствовал его зам подполковник Шляпкин - выдавил из себя Грушницкий, хорошо понимая, куда клонит представитель Ставки.
- И что Шляпкин? Занял место Петрова?
- Да, он был назначен на его место, но не успел вступить в командование. Пропал без вести под Сольцами.
- И что Петров? Снова устранился от руководства? - продолжал задавать вопросы Рокоссовский, интуитивно чувствуя слабость позиции особиста.
- Полк под руководством Петрова принял участие в нанесение контрудара по немцам, а после боев его остатки были отправлены на переформирование. За бои под Сольцами, капитан Петров был представлен к ордену, но командование изменило представление на медаль "За отвагу" - беспристрастно доложил вместо Грушницкого Ерофеев. - К тому же один из окруженцев, сержант Шарофеев, дал показания, что подполковник Шляпкин добровольно сдался в плен к немцам.
- Так почему же Петров до сих пор не восстановлен в звании и должности? Или за ним есть ещё прегрешения? - учтиво поинтересовался у особиста Рокоссовский.
- Его показания никто из окруженцев не смог подтвердить, да и сам сержант был убит через три дня шальным снарядом - спокойным голосом ответил Грушницкий, давно уже для себя решивший вопрос с Петровым.
- Ну что же, мне все ясно. Александр Евсеевич, - обратился Рокоссовский к исполняющему обязанности комполка, - подготовьте приказ на Петрова, под мою ответственность. Честь имею.
Когда Рокоссовский вернулся в штаб фронта, командарма было не узнать. Он был во всем согласен с генерал-лейтенантом и заверил, что все выявленные им недостатки будут устранены точно в назначенный им срок. Подобная метаморфоза со стороны Мерецкого была вполне объяснима и логична. При правильном и грамотном раздутии дела подполковника Семичастного этот случай мог дорого стоить командующему фронта, но представитель Ставки не предпринял, ни малейшей попытки сколотить на этом себе капитал.
В рапорте направленном на имя Сталина, к огромной радости Мерецкова о нападении на Рокоссовского не было ни слова. Представитель Ставки ограничился замечанием об отсутствии на фронте хорошо налаженной разведки, указывал сроки исправления этой проблемы и извещал о своем намерении немедленно отбыть в Ленинград.
Командующий фронтом был очень рад отделаться "малой кровью" за прегрешения своих подчиненных и с радостью предоставил Рокоссовскому транспортник и истребительное прикрытие. В воздухе над Ладогой постоянно барражировали немецкие и финские самолеты, и подобная мера была необходима.
Ленинград в отличие от Волхова встретил Рокоссовского ясной погодой. Самолет представителя Ставки удачно миновал водные просторы Ладоги и благополучно приземлился на аэродроме. Там генерала уже ждала присланная из Смольного машина, но быстро добраться до штаба фронта Рокоссовскому не удалось. Едва он въехал в город, как начался мощный артобстрел немецких осадных батарей по жилым кварталам Ленинграда.
Выполняя приказ фюрера по уничтожению оплота "большевистской заразы" на Балтике, бравые канониры 18-й армии методично и планомерно разрушали дома мирных горожан. Используя в качестве ориентира высокий купол Исаакиевского собора, немецкие батареи целенаправленно вели огонь по городским постройкам, стремясь сломить волю осажденных ленинградцев. Желая если не принудить их к бунту против властей, то хотя бы сократить численность потенциальных защитников города.
Приученный к регулярным обстрелам и бомбежкам со стороны противника, при первых разрывах снарядов шофер привычно загнал автомобиль в один из городских дворов и проводил высоких гостей в ближайшее бомбоубежище.
Появление военных не вызвало большого интереса среди посеревших и осунувшихся от блокады ленинградцев. Для них это было привычным явлением. Сколько их перебывало в убежищах, находясь в кратковременном отпуске, когда расстояние от передовой до тыла измерялось сотнями метров и длинной кварталов, трудно было сказать. На них уже не смотрели с надеждой на скорое освобождение от блокады. Военные стали защитниками, делавшими свой привычный труд, равно как те, кто стоял у станков на заводах или трудился в больницах и госпиталях города.
Единственная кто обратил внимание на Рокоссовского и его спутников, была маленькая девочка, смело подошедшая к нему, невзирая на грозный вид генеральского ординарца Божичко. Блокада наложила и на её облик свой губительный отпечаток, и генералу было трудно определить, сколько девочке лет. Возможно, ей было пять, шесть, а то и все семь лет. В условиях постоянного голода дети плохо растут.
Единственное, что осталось неподвластным страшным лишениям блокады, был её голос. Он был звонок как колокольчик, по-детски открытый, доверчивый и когда девочка заговорила, Рокоссовский сразу вспомнил свою дочь. Так разительно были похожи их голоса или ему казалось, что похожи. После долгого пребывания на переднем крае, где смерть постоянно смотрит тебе в глаза, встреча с маленьким ребенком всегда рождает воспоминания о недавнем прошлом.
- Дяденька военный, а вы немцев прогоните? - спросил ребенок, с интересом разглядывая сидящего у стены Рокоссовского. Из всех военных она выбрала именно его, безошибочно определив по его лицу доброго человека.
- Прогоним. Обязательно, прогоним девочка - без малейшей задержки пообещал он и как бы в подтверждении сказанный слов ободряюще улыбнулся.
- А вы когда немцев прогоните, скоро? - обрадовано, сказала девочка, подошла и встала рядом с генералом.
- Надеюсь, что скоро - ответил Рокоссовский и тут же перевел разговор со столь щекотливой для всех ленинградцев темы на другое направление. - А как тебя зовут, девочка?
- Таня - важно ответила девочка. - Мне шесть лет.
- А, где ты живешь, Таня?- Рокоссовский задал самые банальные вопросы, что обычно задают в беседе с ребенком и получил ответы, от которых у него кровь застыла в жилах.
- Живу я здесь, а раньше жила на Лиговке, пока наш дом бомбой не разбомбило и мы сюда перешли. Потому что от дома ничего не осталась, одна воронка.
- А где твоя мама, где папа?
- Маму снаряд на улице убил, когда она за хлебом пошла, а папа ушел на фронт и с самой зимы, от него нет писем. Тетя Соня говорит, что это плохо, но похоронки не было - девочка говорила эти страшные слова спокойно и привычно и, глядя в её голубые глаза, генерал не понимал, повторяет ли она слова сказанные взрослыми, не понимая их смысла, или говорит так от горькой безысходности.
- Так значит ты здесь совсем одна?
- Почему одна? - удивилась девочка. - Я живу с бабушкой Машей, братиком Мишей и Василием Ивановичем. У нас дедушка Мотя был, но он уснул от голода и всю зиму в кладовке пролежал, пока его санитары не забрали.
Таня рассказывала Рокоссовскому привычную для войны историю, но от того, что её говорил ребенок, каждое слово сильно резало ему сердце и душу.
- А кто такой Василий Иванович? Другой дедушка? - следуя простой логике, спросил Константин Константинович и тут же попал впросак.
- Почему другой дедушка? Василий Иванович наш кот. Он наш главный кормилец - гордо пояснила Таня.
- Как кормилец? Он вам, что - еду домой приносит? - удивился генерал и снова попал в неловкое положение.
- Почему еду? - законно удивилась девочка, для которой понятие еда прочно ассоциировалась с хлебом и ничем иным.
- Василий Иванович нам всю зиму крыс ловил. Зимой, когда хлеба было совсем мало, он нам почти каждый день по четыре крысы приносил, а когда и целых шесть. Бабушка Маша из них холодец делала, и мы их ели. Благодаря Василию Ивановичу мы целый месяц продержались, когда у бабушки в очереди хлебные карточки украли. А вот дедушке крыс не хватило, и он уснул - с сожалением вздохнула девочка и от её вздоха, у Рокоссовского свело скулы, и подкатил комок к горлу.
Ему профессиональному военному было трудно посылать на верную смерть людей, но он привык это делать, осознавая страшную необходимость. Однако слушать подобные истории из уст ребенка для него было невыносимой пыткой.
- А что сейчас, Василий Иванович делает, по-прежнему крыс ловит?
- Нет, летом он птиц ловит. Бабушка крошек насыплет хлебных крошек на землю, а Василий Иванович рядом прячется. Как только голубь или воробей сядет, он на него бросается и давит, а мы из них потом шулюм делаем. Василий Иванович он у нас настоящий добытчик, не то, что лентяйка Муська у Митрофановых. Ни одной крысы им не принесла, вот они её и съели.
От этих слов собеседницы у Рокоссовского навернулись слезы и, не желая показать их ребенку, он повернулся к своему ординарцу, за плечами которого висел вещевой мешок с продуктами.
- Божичко, дайте сюда все наши припасы - приказал он, чем вызвал бурю эмоций на лице ординарца.
- Как это так все припасы, товарищ командир? Оставьте хоть трохи сибе - взмолился Божичко, но Рокоссовский был неумолим. - Ничего, не последний кусок доедаем. Людям они нужнее.
Быстро убедившись, что в мешке нет ничего постороннего кроме еды, он затянул его горловину тесемкой и вернул ординарцу.
- Идите вместе с девочкой и отдайте мешок её бабушке в целости и сохранности. Вам все ясно?
- Так точно, товарищ командир - унылым голосом подтвердил Божичко.
- Вот и хорошо. А немцев Таня, мы обязательно разобьем и прогоним от города. Это - я тебе твердо обещаю, запомни - сказал Константин Константинович, и ласково положил ладонь на хрупкое плечико девочки, поцеловал её в голову.
Данное Рокоссовским обещание простой ленинградской девочке, с которой он больше никогда в жизни не встретился, были для него во стократ важнее и значимее, тех слов и заверений которые он дал сначала Сталину, а затем и Жданову на приеме в Смольном. В самые трудные моменты операции по снятию блокады, он жестко спрашивал с себя и своих подчиненных, все ли было сделано для того, чтобы страдания простого ребенка были прекращены.
Глава III. Различие мнений.
Узел прямой связи с Москвой, находившийся в обширном подвале Смольного был оборудован по последним требованиям войны. Там уже не было специализированной телеграфной аппаратуры, связь по которой осуществлялась при помощи машинистки. С начала года в Смольный была протянута закрытая телефонная линия ВЧ, надежно оберегающая прямые разговоры Сталина с ленинградским руководством от лишних ушей.
Рокоссовский отправился на пункт правительственной связи после разговора со Ждановым и Говоровым. В отличие о генерала Мерецкого, он быстро нашел общий язык с командующим Ленинградского фронта, сразу выразившего принять активное участие в прорыве блокадного кольца.
Его намерения нашли горячий отклик со стороны Жданова, видевшего главную задачу этого дня в скорейшем прорыве блокады.
- Поймите, минимальная потребность города в продовольствии составляет 1000 тонн, - с жаром говорил он Рокоссовскому. - На Ладоге нет транспортных судов, способных регулярно доставлять в город продукты. В основном в Ленинград доставляются людей, вооружение, а обратно везут в эвакуацию стариков, женщин и детей. Все, что доставляется в город по воде - это мизер, того, что нам необходимо. И летом, как это не парадоксально звучит у нас больше проблем со снабжением, чем зимой, когда действовала ледяная "дорога жизни".
- То количество транспортных самолетов, которыми располагает Ленинградский и Волховский фронт позволяют доставлять в город не более 10 тонн продовольствия. И это при учете того, что самолеты не будут сбиты истребителями противника. После закрытия ледовой переправы немцы и финны стремятся установить прочный воздушный контроль над Ладогой. Только скорейший прорыв блокады сможет решить вопрос снабжения продовольствием города - вторил первому секретарю комфронта.
- Говоря о возобновлении снабжения Ленинграда, вы имеет в виду взятие под полный контроль железную дорогу на Мгу. Это самый верный способ решения вопроса снабжения, но боюсь, что очень трудный. Для возобновления прямого железнодорожного сообщения мало взять Мгу и железную дорогу. Нужно отодвинуть от неё противника так, чтобы он не мог угрожать движению поездов, ни артобстрелами, ни возможностью перерезать дорогу внезапным ударом, а для столь масштабного наступления у фронта на сегодняшний день не хватает сил и возможностей - честно признался Рокоссовский.
- Что же вы предлагаете? Сидеть и ждать, когда у фронта появятся такие возможности? - недовольно спросил Жданов. - Судя по тому, как идут у нас дела под Ржевом и у Дона, они появятся не скоро, а затем осенняя распутица сделает наступление невозможным.
Первый секретарь ленинградского обкома и по совместительству член Политбюро требовательно посмотрел на Рокоссовского, но тот не испугался его взгляда.
- Я считаю, что нужно быть готовым к тому, что придется вести железнодорожную ветку вдоль берега Ладоги, через Шлиссельбург на Липки. Это конечно не прямое сообщение через Мгу, но вполне разумный и действенный вариант.
- Спасибо за честность, товарищ Рокоссовский. Возможно, что вы и правы - быстро согласился с военным секретарь и проводил генерала в пункт связи.
Связь со Сталиным дали быстро, так как будто тот только и делал, что сидел и ждал звонка своего посланца. В двух словах обрисовав обстановку, Рокоссовский доложил вождю обстановку и рассказал о готовности Ленфронта более широко принять участие в предстоящей операции. Все сказанное генералом было понятно и разумно, но Сталин не согласился с подобным предложением.
- Ленинградцы рвутся поучаствовать в прорыве блокады, но Ставка имеет на этот счет другое мнение. Пусть генерал Говоров поможет вам артиллерией и авиацией, а главный удар будет наносить Волховский фронт. Не будем повторять прежних ошибок, когда у семи нянек дитя без глаза - Сталин говорил о прежнем решении Ставки, когда ради прорыва блокады Волховский фронт был объединен с Ленинградским фронтом. - Мы считаем, что у Волховского фронта достаточно сил для прорыва обороны немцев и разгрома их шлессельбургско-мгинской группировки. По словам товарища Мерецкова, численность немецких войск не превышает четырех дивизий.