Молох - Витязев Евгений Александрович

«Теперь все чудеса техники и завоевания культуры станут общенародным достоянием, и отныне никогда человеческий ум и гений не будут обращены в средства насилия».

Тусклый свет керосиновой лампы падал на стальные арки одной из самых глубоких станций питерского метрополитена. Казалось, подземная колыбель была мертва, и только слабый луч света поддерживал жизнь в мёртвом царстве Аида. Понятия дня и ночи стёрлось из памяти человека несколько десятилетий назад, когда ещё хранились воспоминания о Солнце, Луне, оставшиеся теперь в сотне метров над поверхностью земли. Не известно, была ли здесь и сейчас ночь или день — автономные генераторы, питавшие все без исключения обитаемые станции подземки, сами регулировали режим дня.

— Дяденька, а кто такой Ленин?

Огонёк керосиновый лампы, будто испугавшись вопроса, начал мерцать.

— Ленин? — потёр бороду пожилой человек, облачённый в бежевый сюртук. Оставалось позавидовать тому, что такая, казалось бы, обыкновенная вещь прошла не одно поколение людей и «выжила» после ядерного удара. Не говоря уже о тех 99 процентах населения Земли, сгинувших в осатаневшей агонии догоравших секунд эпохи. — Ленин — это легенда. Именно он нас воссоединил. Но звали его…

— Как так воссоединил? — не дожидаясь ответа, перебил малец. Одним своим видом он олицетворял позабытую касту беспризорников, сновавшихся по улицам в ныне заживо погребённые времена. Сейчас на таких ребят возлагалось будущее человечества. — В честь него же названы станции метро, скульптуры, рельефы. Но это всё было до Катастрофы.

— Ты хотел сказать, ба-рельефы? — старик намеренно поделил последнее слово на два, после чего продолжил. — Да, слышал что-то такое. Пойми, то, что было в давние времена, не имеет значения сейчас. Важна жизнь, важны законы, порядок в конце концов, чтобы оставаться на плаву. Или же, в нашем случае, под землёй. Если Ленин и был крупной фигурой, то его время далеко позади.

Ненадолго воцарилась тишина. Отчётливо слышался стук сердца и тяжёлое дыхание старца, заключавшее в себе истинную суть безумного времени. Мальчик молча разглядывал надпись на стене «… ум и гений не будут обращены в средства насилия». Детский ум понимал, что наследия культуры, которые были известны предкам и небольшим кругам лиц, заставших Те времена и ныне до сих пор живущих, более не вернуть обратно. Как птица Феникс, возрождающаяся из пепла. Откуда беспризорнику знать о такой птице? Возможно, где-то слышал здесь, на Академической. Недаром так названа станция метро, ибо здесь, по разумению мальца, проживали гениальнейшие умы питерской подземки, а вовсе не мазутики с Техноложки, как то было принято считать. Набрав в грудь воздуха, парень продолжил.

— Дядя, а почему воссоединил?

— Потому что он первым обнаружил тайну происхождения Империи Веган и, узнав истину, сплотил их под своим началом.

От последних слов у мальчика по коже пробежал холодок. Он знал, что всё началось с войны, устроенной Приморским Альянсом против веганцев — главных врагов людей в последнем пристанище жизни. Страшнее этих, неизвестно откуда пришедших монстров, были разве что Кондуктор да Блокадник, обитавшие Там, под Небом. Или под Куполом, как почему-то называли поверхность жители Гражданского Альянса. Мысли ребёнка прервал гул, раздававшийся из тоннеля со стороны Политехнической. Нет, его не было слышно, но парень ощущал его неким внутренним чувством, присущим диггерам. Будто в затылке разгорается жар, трубя всему телу о надвигающейся опасности. Подобно невидимой руке, сжимающей грудь. Зло придёт не скоро, и мальчик выслушает историю, чего бы это ему не стоило.

— А что это за истина?

И вновь пробурившая сознание тишина, иголкой отдающаяся в висках. Малец подумал, что дед задремал или же вовсе умер на ровном месте, как здесь нередко бывало, но, услышав кашель, успокоился.

— Прежде всего, того величайшего диггера звали иначе — видимо, не услышав вопроса, начал старец. — Корни уходят к той самой затяжной войне Альянса, которой, казалось бы, не было конца и края. Войны, которая могла бы закончиться полным истреблением всего живого в петербургском метрополитене. Начиная с людей, заканчивая крысами.

Дед снова замолчал, порылся в карманах сюртука, нащупал самокрутку, после чего зажёг её при помощи керосиновой лампы. Облако дыма тут же обдало беспризорника, но паренёк сделал вид, будто ничего не произошло. Сделав две затяжки, старик в упор глянул на ребёнка чистыми голубыми глазами (интересно, небо такого же цвета?) и добавил к последней фразе.

— Мутированными крысами… Тогда с севера Красной ветки пришёл никому не известный человек. Не были ясны его мотивы, цели, кто он, лишь старенький ремингтон 870-й модели мог как-то издалека намекнуть на то, что он диггер. Человек-смертник, у которого нет и не может быть семьи, детей, который живёт одним днём. Звали его…

В центр города, где сходятся дороги, в ожидании тебя,

В недра океана, что хранят надежды многих, в поисках тебя,

Сквозь безмолвие, без сил и без движений, в ожидании тебя.

В комнате с окном в углу всё это время истина ждала меня.

Я в игре теней увидел пляску смерти и узнал в ней смерть твою.

— Молох — повторил я вопрос патрульного. Чёрт побери, и почему именно Молох? Ладно, пока сойдёт и так.

— С какой целью переходите границу? — продолжал спрашивать молодой паренёк в камуфляжной одежде. Такие носили ликвидаторы последствий аварии в Чернобыле — защитный гермокостюм цвета хаки и намордник. Спасает от радиации не больше, чем два мусорных пакета, надетых на ноги и один на туловище и голову. Вот сукин сын, направил на меня автомат. Руки дрожат. И откуда они таких набирают? Вопросы в моей голове зарождались со скоростью неонового света, но самый главный сводил с ума.

— У меня важная информация для мэра Гражданского Проспекта — соврал я. — Конфиденциально. Можете навести справки, узнать, но когда убедитесь, что это так, то у вас, поверьте мне, будут крупные неприятности.

— Документы! — АК-47 отплясывал ходуном в руках патрульного. Только Гражданский, или как его называют местные жители, Северный Альянс, был поголовно вооружён такими автоматами. Надёжный, практичный, к тому же раритет. А на раритеты спрос велик. Разве что пули и вода могли конкурировать с рухлядью, доставшейся нам от канувшей в лету цивилизации.

Стараясь не спорить, дабы не разозлить юношу, я поднял руки, после чего плавно полез в карман армейских штанов. Без какой либо надежды ощупал отворот, нашёл книжицу и ещё кое-что. За поясом под свитером был давний добрый ремингтон. Я не помнил, сколько у меня оставалось патронов, но знал, если они есть в магазине, то я бы успел всадить пулю в сосунка прежде, чем тот за миг до смерти подумает о своей матери. Тем не менее, судьбу я пока решил не испытывать.

— Александр Ленин? — одним глазом патрульный смотрел на документ, другой, на меня. Надо отдать парню должное: оставался на чеку. — Почему Молох?

— Молох… — во рту появилась сухость, пальцы предательски задрожали. — Считайте, что это моё второе имя. Всякий диггер в целях безопасности может скрываться под другим именем. К тому же, ваш мэр знает меня как Молох.

— Вы — диггер?

Так, в доверие наполовину вписались. Я покорно качнул головой. Ленин. Интересная фамилия, крутилась на слуху, но я не мог вспомнить, что она мне даёт. Раз всё в порядке, видимо, меня так звали по-настоящему.

— За мной — прервал размышления патрульный, отдавая мне ксиву. Интересно, как звать того паренька? Правда, сути это никакой не меняло, ибо любое имя, в конце концов, можно заменить на тривиальное «эй, ты». По негласной инструкции, патрульным питерского метрополитена обязывалось обыскивать каждого неизвестного человека, нарушавшего границу отдельного участка, то бишь станции. Либо мне чертовски повезло и часовой новичок, либо со времён моего отсутствия в подземке что-то изменилось. Но больше всего меня пугало то, что я откуда-то знал инструкцию. Частичная память?

— У нас тут довольно опасный участок! — скрываясь в тёмном чреве тоннеля, бросил юноша. На последнем слове раздался резкий крик и бульканье, как будто лава принялась энергично вытекать из жерла вулкана. Не было даже автоматной очереди, ничего. Видимо, то были последние слова так и оставшимся безымянным солдата.

Через секунду лопнула единственная неоновая лампа, залив чёрным гноем глаза. Воцарилась темнота, ощущаемая всеми рецепторами кожи. Словно находишься за пределами вселенной, где нет ни времени, ни жизни: лишь сковывающая тьма. Тишина казалась живой. Жар овладел телом, миллионы мелких молоточков стучали по затылку, оповещая о надвигающейся опасности. Впереди, метрах в двадцати что-то было. Оно смотрело на меня и не двигалось. Я замер, готовый в любую секунду выхватить ремингтон из-за пазухи и, подобно русской рулетке, проверить свою судьбу. «Хорошее сравнение», — ухмыльнулся я себе, пытаясь отогнать первобытный страх. Грудь наливалась кипятком, дышать к тому времени было нечем.

Позади метрах в ста брезжил свет — там находилось Девяткино, откуда я вернулся. Стоп, а почему на мне тогда нет противогаза? Насколько известно, Девяткино — станция наземного крытого типа и не мне ли знать, что там повышенный радиационный фон? Может, я уже облучён и терять мне нечего? Вновь ощупав карманы, ничего кроме ксивы, охотничьего ножа и двух картонных коробок я не нашёл. В последних, наверняка, были патроны, но проверять, и уж тем паче заряжать свою «малышку» не было времени. Нужно вернуться и забрать у патрульного намордник, если Некто его, конечно, вместе с трупом не сжевал. И фонарик, по возможности. Должен же он у того быть, иначе как бы мы попали на Гражданский Проспект? На ощупь вдоль путевых кабелей? Помирать в данном контексте был вопрос времени, и у меня не оставалось выбора — либо от того, что затаилось впереди во тьме, либо, покрываясь волдырями, от радиации там, под Куполом.

Наконец я достал ружьё, без особой надежды передёрнул цевьё. На секунду звук оглушил меня, залез прямо в мозги и стряхнул их как следует. Кажется, патроны на месте. Такое оружие рассчитано на восемь патронов, и сколько пуль оставалось в магазине, одному метрошному Богу известно.

Лёгкой поступью вдоль стенки я пробирался через тьму, стараясь не касаться кабелей, часть из которых, как известно, оставались под напряжением. Винтовка наготове. Твою мать, всё-таки надо было зарядить. Главным защитником я считал свой слух, ведь, когда отказывает один из органов чувств, а в моём случае — зрение, то другие начинают работать вдвое сильнее. Кроме своего дыхания, которое я сумел нормализовать, ничего не было слышно. Даже тревожное чувство пропало, хотя я знал, что это всего лишь самоуспокоение. Ещё шаг и мой массивный кирзач угодил во что-то мягкое и липкое. Набрав воздуха в грудь, и, пуще сжав винтовку, я наклонился и стал шарить свободной рукой по полу. Фонарик. Фортуна сегодня благоволит. Луч света скользнул по полу и выхватил часть оторванной по локоть руки с зажатым АК-47. Струйка крови уже затекла мне под кирзу.

Как бы мне не хотелось, но луч фонаря метнулся вперёд, в бездну, выхватив из тьмы нечто, парившее в воздухе. Уродливый исполин, напоминавший саранчу с лапами размером с эскалаторные ковши, висел над сгнившими рельсами. Ещё мгновение, фонарик моргнул, и исполина как дух пропал. Показалось? Что за бред?! Главное, сейчас успокоиться, главное… Чувство диггера (неужели, я на самом деле им был?) безошибочно подсказало, что гигантская саранча прямо за моей спиной. Прорезая тьму, Оно тянет свои ковши, обнажает пасть со всё ещё свежей кровью на жвалах. На уровне подсознания я отчётливо видел бешено вращающийся жёлтый глаз. Око хищника, налитое тупой жадностью.

Я понимал, что секунда промедления равносильна смерти. «Убей или будь убитым». Виски запульсировали. С неожиданной для себя скоростью я развернулся и присел на колено. Не выпуская уже из обеих рук ремингтон, нажал на спусковой курок. Что-то склизкое брызнуло мне в лицо. Со вспышкой от выстрела я отчётливо увидел перед собой мутированную морду саранчи и пустую глазницу. Вереща, тварь неистово забилась по полу. Визг разрывал перепонки: ощущение, будто шило вставили в ухо. Я побежал вперёд без оглядки, в кромешной тьме, оставив издыхающего монстра где-то там, за гранью нашего мира. И только благодаря чуду лапы монстра в ходе всей суматохи не задели меня.

В один момент я подумал, что все мои усилия напрасны. Как ни старался переступать шпалы, один раз я навернулся, упав мордой в грязь. Вот сейчас одноглазая саранча разинет свою пасть и одним лёгким усилием откусит мне голову. Но ничего такого не произошло. Стерев остатки слизи и грязи с лица, я двинулся дальше, чуть сбавив темп. Винтовку как в руки приварили. Впереди замаячил свет — очередное КПП перед станцией Гражданский Проспект. С непривычки глазам стало больно, ведь в полутьме я двигался уже минут пятнадцать. Спасали кое-где попадавшиеся лампы аварийного освещения — типичные для метрополитеновских тоннелей. Те излучали тусклый кровавый свет, и оттого казалось, словно путь пролегал сквозь тернии ада. Я не знал, что говорить патрульным, но другого пути не было — в Девяткино уж точно возвращаться не хотелось. Поэтому оставалось надеяться на то, что память мне что-то сама подскажет в ходе разговора, хотя главный вопрос так и не давал покоя. Но это потом. Пока же, приближаясь ко второй, Внутренней границе, «малышку» 870-й модели, на всякий случай, я убрал за пояс.

— Стоять! — трое мужчин без каких либо средств химзащиты приближались ко мне. В руках Калаши. Один из них, что повыше, подошёл ко мне, ткнул дулом автомата в грудь. — Ваши позывные?

— Молох — решил придерживаться я своей версии. Позывные. Хм, звучит. Видно, что настоящие профи. С ними надо быть посерьёзнее.

— Вас ожидает мэр.

Я чуть было не потерял дар речи, но спохватился прежде, чем трое представших твердолобов что-то заподозрили. Хватит с меня удивлений на сегодня. Но я сам понимал, что глубоко в этом заблуждаюсь.

— Как там Гришка? — бросил средний из них. Не зная имён, для своей же удобности решил я идентифицировать патрульных по росту.

— Его нет — лучше сразу начистоту, а там можно и приукрасить. — Монстр с Девяткино шёл за мной по пятам. Мне удалось спастись, а вот вашему другу…

Никто ничего не ответил. Средний и Низкий свесили головы, покорно изучая берцы же мох и ржавчину, покрывшие рельсы всей питерской подземки. Только Высокий глядел мне в глаза, затем дал указания своим, видать, подчинённым, чтоб продолжали охранять пост. По-прежнему обходясь без слов, главный кивнул мне, после мы двинулись в сторону Гражданки.

— Долго мы тебя ждали, Молох — нарушил тишину Высокий. Меня аж всего передёрнуло. Но отвечать ничего не пришлось, ибо мы уже вступили на территорию станции — сердца Гражданского Альянса.

До Катастрофы Гражданка была весьма «уютным» местом благодаря тёплым оранжевым тонам, передаваемыми при помощи особых ртутных ламп. Сейчас же отовсюду исходил серый мутный оттенок, будто время здесь по каким-то своим немыслимым законам остановилось. Колонны, некогда цвета солнца, смотрелись блекло, и от того к горлу подкатывал ком, который вот-вот выйдет наружу. Тут и там сновали люди, торговали, бегали беспризорники, мелкие воришки, купцы рангом повыше со связками боепатронов. Чем-то смахивало на Узел Садовая-Сенная-Спасская, вот только съехавшая кусками плитка на стенах и следы пуль возвращали сюда, на крайний север Красной ветки. Если не считать заброшенной с первых дней Нового времени злосчастного Девяткино. А ведь когда-то станция носила название Комсомольская — было то тысячу лет назад, ещё тогда, при советском режиме, который так ныне обожествляют фанатики Звёздной.