На что Олег в ответ поинтересовался его мнение по этому вопросу.
– Ну, наверно княжеская-то гривна посильнее лыцаровой… – неуверенно почесал бороденку новоиспеченный воевода. – И у вас их вон сколько!…
– Не только поэтому, – сообщил юный князь. И пустился в разглагольствования о предполагаемой специфичности функций гривен, сроке их службы и влиянии тренированности организма.
– А как все-таки мы будем добираться в ваш Киршаг? – прервала я столь увлекательные рассуждения.
– Пешком, – пожал плечами Олег. – Другого способа нет.
– «Мы» – это я и Серега, – уточнила я. – Мы – тоже пешком? Или, как тут уже давеча предлагали некоторые, – я глянула на лыцара Гаврилу, – нас погрузят на тележку и повезут в виде недвижно-карачунных тушек?
– Так а другого средства вам попасть в Киршаг и нету, княгиня, – развел руками Гаврила. – Еще б можно было на лодке по реке… Но отсюда в сторону Кравенцовского княжества никакие реки не текут!
– И далеко тот Киршаг?
Гаврила почесал смоляные патлы:
– Я бы за месяц добрался. А князевы ножки к такому непривычны… Месяца полтора наверно будем в дороге.
– И мы с Серегой выдержим столько времени в кручени этой? – усомнилась я.
– Целый месяц – это нет конечно, – авторитетно подтвердил Гаврила. – Но если в потайках останавливаться, то вы отдыхать будете, есть, сил набираться – чего ж не выдержать?
– У тебя, что, был опыт подобной длительной транспортировки безгривенного народа?
– Не у меня. Ватажник мой, лыцар Семен Бреньков, как-то бабу себе своровал из Кошелевской потайки, из бывшего удела князей Воротынских. Справная такая баба. Из голутвенных конечно – антку чего воровать, все равно помрет потом от навьей истомы. Так он тащил ее к нам, под Кравенцы, тоже, считай, месяца полтора…
– Воровать нехорошо, – вдруг заявил Серега Дмитрич. – Тем более живых людей!
– А действительно, – и я была несколько озадачена. – Зачем он ее воровал? Голутвенные – это, как я поняла, вообще свободные люди? Хотят – нанимаются кому-то из князей служить, хотят – не нанимаются. Почему бы твоему Семену просто не договориться с той бабой по-хорошему? Зачем обязательно воровать?
– Да с ней-то он как раз договорился! – хмыкнул Гаврила. – Но кто ж бабу просто так отдаст? Баба – это в хозяйстве знаешь какая вещь полезная? О-о!
– Не знаю! – зло сказала я. – И знать не хочу!
Во влипла! Странно, что при таких порядках меня Гаврила не изнасиловал в первую же минуту знакомства, а ждал почти сутки. Сразу видно учтивого господина!
– Так он ее нормально дотащил? – спросил Олег. – Ничего с ней не случилось за это время?
– Да он не дотащил… – нехотя сознался Гаврила. – Отбили ее обратно. Столько стараний – и все коту под хвост! А с бабой – да что с ней станется!
– Воевода! – обратился князь.
Гаврила тут же вскочил, выпил грудь, задрал бороду, всем своим видом показывая готовность служить своему господину.
– Ты иди, готовь тележку, – бодро распорядился Олег. – А я схожу… Помолчал и закончил уже менее жизнерадостно. – Попрощаюсь…
– Бабушкам – привет от меня, не забудь… – со вздохом напомнила я.
Бедная тетя Таня… Как чувствовала, не хотела пускать внука на побывку к родителям…
***В кручень карачунную я впала, когда меня укладывали на небольшой возок, а начала приходить в себя на мягком ложе, пахнущем фиалками.
«Ничего себе потайка! – промелькнуло в затуманенных мозгах. – В такой жить можно…»
Но блаженство в нежно пахнущей кроватке продолжалось не долго. Брезгливый голос рявкнул почти над ухом:
– Какого лешего вы эту бабу на мою койку кинули? Обделается сейчас – с антками такое после кручени бывает!
– Но Гаврила-Топотун звал ее княгиней, – напомнил другой голос, более высокий и молодой.
– Она такая ж княгиня как я – царово величие! – гаркнул первый голос. – Тоже нашлась!… Новая Шагирова! Гривна ее княжеская где?
– Нету, – согласился молодой голос.
– Так и скинь ее на пол!
Меня стащили вниз, и вместо пуховой мягкости спина встретилась с холодной жесткостью, а щеки коснулось покалывание песчинок.
«Как это? – поразилась я. – Мы все еще на просторах пустохляби? А почему же я себя смогла ощутить?…»
Потрясение было столь сильным, что я собрала волю в кулак и приоткрыла один глаз. Тот, который находился ближе к песчинкам.
И увидела песок – да не тот! Обычный, желтый речной песочек, какого полно и на Земле. Ничего похожего на белоснежность пустохляби.
Ага, значит, я все-таки в потайке. Это внесло хоть какую-то ясность. Но не полную. Например, что за чужие голоса бубнят над головой? Откуда они и зачем?
– Остальных-то крепко скрутили? Как бы не сбежали!
– Крепко. Да только сам знаешь – веревки удержат их только здесь, в потайке. Гаврилу и мальца этого, князя. А как высунем нос из нее, тут же явится гривенная защита и все веревки порежет!
– Не явится! – хохотнул противный грубый голос. – Мы никуда отсюда не стронемся!
– Не понять мне тебя, Евграф. То ты говоришь, что их надо срочно свезти к царову величию, то вдруг – «никуда не стронемся»…
– А я только что цидулку получил с Акинфовичем. Цар сам сюда движется.
– Цар? – не поверил молодой голос. – Да разве ж он когда покидал стан под Скарбницей?
– А ноне покинул! И вовремя – тут, кажись, опять лихие дела закручиваются. Не к добру, чую, пащенок шагировский явился. Ох, наплачемся мы с ним… Как и с мамкой его, с великой княгиней… Нет, что ни говори, а здесь без царового волеизъявления нам, лыцарам простым, нечего и соваться!…
Вот те на! Опять над нашими бедными головами страшная тень матери Олега… Да что ж это такое! Только-только одному лыцару-удальцу удалось доказать, что Олег к их бедам никакого отношения не имеет, так теперь еще двое откуда-то взялись! И с теми же претензиями! А как же хвастовство Гаврилы, что к нам все лыцарство округи сбежится, едва завидев княжескую гривну на олеговой шее?
– Вы почему под наши знамена не встали? – строго спросила я, чуть приподняв щеку от холодного песка.
Собеседники разом смолкли. Потом молодой голос сообщил:
– Очнулась.
А грубый Евграф приказал:
– Ну-ка посади ее. Об лавку обопри спиной.
Сильные тонкие пальцы рванули меня за плечи, развернули, усадили – и я наконец увидела владельцев голосов. Стройного юношу, заглядывающего мне в глаза, и упитанного мужика лет под сорок, восседающего на табурете. Оба с гривнами. А находились мы в большой походной палатке. Даже шатре. Посреди него стояло величественное ложе – видимо как раз то, где мне удалось немного полежать.
– Кто ты такова? – спросил юноша, убирая со своего лба длинную прядь мягких каштановых волос.
Я последовала его примеру и поправила собственную растрепавшуюся прическу.
– Ну, отвечай! – грозно рыкнул мужик, наклоняясь вперед и упирая кулаки в колени.
Вместо того чтобы оробеть и залопотать что-то испуганное я упрямо сжала губы и отвернулась. В конце концов, я первая задала вопрос, они первые и должны отвечать. Хотя ответ очевиден – не очень-то собирались они под олеговы знамена. Что-то Гаврила напутал…
Длинные пальцы юноши жестко взяли меня за подбородок и вновь развернули лицом к навязчивым собеседникам.
Обладатель жестких пальцев был моих лет – вон даже юношеский прыщик на верхней губе, рядом с носом. И на щеке еще один – рядом с двумя одинокими волосинками, предвестниками будущей бороды.
– А не попробовать ли батогами? – мягко спросил он.
В первый миг я даже решила, что он обращается ко мне. Хотела даже уточнить: «Что попробовать?» – но потом передумала. Потому что ко мне он и не думал обращаться. Он меня внимательно рассматривал – но как рассматривают диковинную вещь. А кто же с вещью будет обсуждать ее дальнейшую судьбу? По крайней мере люди с нормальной головой такого делать никогда не станут. А у этого юноши, судя по ледяному взгляду зеленоватых глаз, с головой было все в порядке.
– Не жалко? – буркнул Евграф. – Девка сочная, зачем уродовать?
– Смирнее будет, – пояснил милый юноша, продолжая сосредоточенно изучать мое лицо, не отпуская подбородка.
Мне очень захотелось плюнуть в его внимательные зеленоватые глаза, но я сдержалась. Что-то подсказывало: милый юноша не из тех, кто позволяет подобные шуточки в отношении собственной персоны.
– И то верно, – согласился мужик. – Бабу поучить – это никогда не помешает!
– Рюха, подь сюда! – крикнул юноша. Поднялся с корточек, вытер пальцы, которыми держал мой подбородок, о край своей рубахи, расшитой огненными петухами. Так обычно поступают если измажутся в грязь.
– Звали, Борис Лексеич? – полог шатра приподнялся и к нам заглянул невысокий седенький старичок.
– Возьми эту девку, – распорядился милый юноша, – отведи к Салтыне. Батогов пять, думаю, хватит.
– Княгиню? – перепугался Рюха.
– Что брешешь, – шикнул на него милейший Борис Лексееич. И повторил слова Евграфа, но уже как свои. – Где видишь княжескую гривну? То-то же!
– А Гаврила кричал, будто… – сбивчиво залопотал Рюха.
– Больше слушай Гаврилу, дослушаешься, – пообещал Борис Лексееич. – Сам к Салтыне отправишься. Чтоб научил тебя с господином говорить.
– Да я – что… Да мне-то оно… – заволновался седой Рюха. – Мне-то – только б беды не случилось…
При этом он бочком втиснулся в шатер, по-над стеночкой прошмыгнул ко мне, прихватил за локоть, помогая подняться, и принялся выталкивать вон.
– Эй, эй, я и вправду княгиня! – торопливо возвестила я. Но поздно. Меня никто не собирался слушать.
– Ступай, ступай, лапушка, – напутствовал Рюха, выпихивая из шатра. – Сказано – к Салтыне, значится надоть!
Оказывается, в шатре было темновато. Я поняла это, попав наружу. Даже глаза прищурила, хотя солнца не было – небо опять устилала пелена мутных облаков.
Самое поразительное из того что бросилось в глаза – зелень. Яркая зелень молодой тополиной листвы. Тополь рос прямо у шатра и приветливо шевелил ветвями, приглашая порадоваться жизни.
– Дерево… – глупо выдохнула я.
– А то!… – с гордостью согласился Рюха. – Не видала никогда, небось? И трава – глянь, какая трава!
Трава была повытоптана и представляла менее оптимистичное зрелище, но все-таки, действительно, присутствовала.
– У нас и кустик ежевики имеется, – расчувствовался мой провожатый. – Будем идти от Салтыни – покажу обязательно!
Напоминание о Салтыни вернуло меня к действительности. «Пять батогов» – это звучало вроде и не страшно. Из исторических книг вспоминались фразы о запоротых насмерть, но там речь шла о сотне-другой батогов. И все-таки – с какой стати я буду подставлять себя под порку?
Я лихорадочно оглянулась. Хотелось сбежать. Тем более что мой престарелый проводник не казался большим препятствием к побегу. Только вот куда бежать? Зеленое дерево наблюдалось только одно, серая стена леса прямо позади него стояла угрюмо и безлиственно. То же самое и с травой. Мятое переплетение ее живых стебельков обрывалось буквально в двух шагах от палатки – а дальше стлался уже знакомый до отвращения белоснежный песочек.
Правда, язык зелени шел влево от палатки довольно широкой полосой (шатер помещался на самом ее краю), но, похоже, бежать в ту сторону было бесполезно – меня и так вели именно туда. К ветхому бревенчатому сарайчику.
Возле сарайчика возле поленницы сидело кружком на корточках человек десять. Они вполгоса что-то обсуждали, но при нашем приближении смолкли.
– Рюха, куда княгиню ведешь? – спросил самый смелый. Рыжий и конопатый. Коричневые конопушки поднимались прямо из нечесаной бороды аж до самого лба.
– Знамо куда – к Салтыне.
– Ух ты! – поразился рыжий.
И все закачали головами, закрякали изумленно.
Было видно, что травянистая полоска идет после сарайчика и дальше, даже немного расширяясь. Виднелся обложенный камнем круглый колодец, с длинной палкой-журавлем, на его веревке покачивалась деревянное ведро-кадушка. Углом, обмазанным глиной, выступал какой-то домик. Оттуда тянуло дымком и чем-то съестным. Из-за серого бревенчатого угла выглянула моложавая тетка в платке и цветастом длинном платье. Поглазела на меня, спряталась обратно.
Рвануть туда? Мужики пока вскочат, пока сообразят в чем дело… Только вряд ли зелень простирается настолько далеко, чтобы можно было где-то спрятаться. Да и тетка наверняка не станет меня выгораживать – с чего?
– Шагай, шагай, лапушка, – ласково приговаривал Рюха, направляя меня в темную распахнутую дверь.
А там уже поджидал нас нескладный белесый мужичок. Худой и длинный. Его бессмысленные оловянные глаза сразу напомнили мне Чопика, подручного Виктора Ивановича.
Ох, не к добру вспоминаются покойники!
Белесый мужичок был гол по пояс, но в кожаном мясницком фартуке, который закрывал его живот и грудь.
– Чо? – вопросительно глянул он на моего провожатого.
– К тебе, вот, Салтыня, лапушку, – радостно скаля беззубый рот, объявил Рюха. – Тут делов-то – всего ничего… Только пять батогов и надо лапушке…
Салтыня кивнул, деловито поворачиваясь к топчану, стоящему посреди пустого пространства внутри сарайчика.
Топчанчик производил впечатление. Основательный, крепко сколоченный. Его широкие ножки были вкопаны прямо в земляной пол.
– Ступай, голубушка, ложись, – умильно напутствовал меня Рюха. – Сейчас Салтыня сберется… Он не обидит, лишку не даст…
– Как самочувствие, Елена? – раздался спокойный мальчишеский голос.
Я оглянулась. В углу сарай, прислонившись спиной к его бугристой бревенчатой стене сидели рядышком князь и его воевода. Олег и Гаврила. Оба крепко связанные – просто таки обмотанные веревками. Гаврила выглядел понурым, прятал глаза, а Олег – ничего. Смотрел с интересом.
– Пока что мое самочувствие – на уровне, – доложила я. – Но минуты через две видимо изменится. И не в лучшую сторону.
– Почему? – удивился Олег.
– Пороть меня сюда привели. Бить батогами. Видишь, заплечных дел мастер уже готовится!
– Придется все-таки вмешаться, – вздохнул Олег. – Жалко. Я хотел доподлинно выяснить их планы, а потом уже принимать меры. Ну, ничего. Дедушка, как тебя зовут? – обратился он к моему провожатому.
– Рюхой кличут, – поклонился тот.
– Ты, Рюха, выйди отсюда, – приказал Олег. – Нечего тебе тут делать, Салтыня сам справится.
– А-а… как же… – растерялся старичок.
– Иди, иди. Снаружи подождешь. И дверь плотно прикрой – неудобно княгине с открытой дверью. Ну-ка – быстро!
Рюха попятился. Потом осторожно поклонился в сторону связанных господ и торопливо выскочил, не забыв прикрыть дверь.
Сразу стало сумрачно. Два узких окошка давали мало света.
Салтыня, который, стоя к нам спиной, что-то полоскал в широкой кадушке, недоуменно обернулся. Я развела руками, как бы оправдываясь за причиненные неудобства.
В это время две другие руки – тонкие, мальчишеские – действуя совершенно отдельно от согнувшегося в напряжении туловища, с трудом подняли огромное толстое полено, без дела валявшееся в углу. Бесшумно взмыли с ним под стреху сарая, прицелились так, чтобы оказаться как раз над головой заплечных дел мастера. Потом решили, видимо, что это уж слишком, и опустили полено пониже, остановившись всего сантиметрах в двадцати от белесого затылка. После чего отпустили полено в свободный полет.
Конечно, этот полет был недолгим. Но эффективным.
Ушибленный Салтыня закрыл глаза и рухнул в беспамятстве. Сначала на колени, а потом набок. И головой прямо в кадушку с водой. Я даже испугалась, что он там захлебнется.
Но обошлось. Кадушка сверзилась вниз, разливая содержимое широкой лужей вокруг головы местного палача. И покатилась к двери. Но одумалась, прикатилась обратно. При этом наехала на Салтынин лоб да там и замерла, притулившись возле хозяина.
Грохот произведенный всеми падающими предметами не мог не привлечь внимание. Дверь распахнулась, на пороге появился Рюха. За его спиной столпились остальные.