— С минимальными шансами на успех — сегодня вечером, — пообещал Рене. — Если и впрямь имела место попытка инициации, то Меч полностью зарядится к завтрашнему утру, не раньше.
— Кто может инициировать Меч? Если попытается чел, что произойдёт?
— Чел? Неподготовленный? Погибнет с вероятностью девяносто семь процентов.
— Про оставшиеся три процента чуть подробнее, пожалуйста.
— Если наложится несколько маловероятных случайностей… Плюс генетическая предрасположенность… Может уцелеть. Но загромыхает такая канонада, что мы её и без пеленгатора засечём. Локализовать дилетантскую попытку будет очень легко.
Рене замолчал, вновь приложился к минералке. И продолжил:
— Хуже будет, если за дело возьмётся чел-колдун, понимающий, что делает. Или чуд-полукровка… Всё равно засечём, но работать будет труднее.
— Неужели де Шу утратил свой артефакт? — задумчиво произнёс Трес.
— Артефакт Ордена, — строго поправил Эрл.
— Я слышал, Мечом когда-то владел род де Шу, — робко напомнил ле Коэн.
— Мало кто чем когда владел! — фыркнул Эрл. — Или вы считаете, что Орден пытается наложить руку на чужую собственность?
— Благодарю за информацию, рыцари. — Трес де Лоу сопроводил свои слова коротким полупоклоном. — До встречи вечером.
И вышел.
— Саламандра замороженная… хоть в микроволновке разогревай, — проворчал Эрл де Бро, когда дверь затворилась. — Но ничего, будет и у нас праздник, с музыкой и танцами… Ты ведь помнишь наш уговор, Рене?
— Разумеется, — подтвердил молодой маг.
Хотя на самом деле мало что запомнил из ночной беседы… Вроде бы договорились помогать друг другу.
— Мы говорили об охоте на де Шу. — Эрл придвинулся ближе. — Ты обещал помочь мне первым добраться до Меча…
Глава 9
КАКИЕ ТРУДНОСТИ ПОДСТЕРЕГАЮТ ОДИНОКИХ ПУТЕШЕСТВЕННИКОВ
— Мальцев Станислав Валерьевич?
— Он самый.
— Здравствуйте, это Кузнецова из Музея этнографии, помните, вчера вы…
— Я помню. Добрый день, Светлана.
Тон реставратора изменился. Но что в нём появилось? Тревога? Настороженность? Возможно…
— Чем могу быть полезен?
«Хороший вопрос. А вот поведайте-ка, Станислав Валерьевич: никто из сотрудников реставрационных мастерских не был замечен в пожирании земли из цветочных горшков? Чего-нибудь ещё необычного не случалось? Странные сны, странные встречи, странные исчезновения и возвращения ювелирных украшений?»
Естественно, ничего подобного Света не произнесла. Она, собравшись позвонить, выдумала предлог для встречи: дескать, у музея возникли сомнения, касающиеся сохранности биологической части экспоната, и хотелось бы… Чего хотелось бы? Ничего. Сейчас всё придуманное казалось ахинеей, смешной и бесполезной. Мальцев выслушает с недоумением, предложит, раз уж так надо, приехать в мастерские, а там сплавит какому-нибудь второму помощнику младшего реставратора, пусть тот разбирается.
И она, отбросив все заготовки, выпалила:
— Возникли проблемы. Разговор не телефонный. Надо встретиться.
Трубка молчала. А вдруг она всё навоображала, ни на что реставратор вчера не намекал и никакая приватная встреча не состоится. Спросит: а что за проблемы? И как прикажете отвечать?
— Хорошо, встретимся. Вам когда удобнее подъехать? Или предпочитаете на нейтральной территории?
— Лучше на нейтральной.
— Где и когда?
— Я сейчас у метро «Волковская», и весь день у меня свободен. До шести по крайней мере.
— Давайте через час в «Кофе-хаусе» на Петроградской? Это надо пройти…
— Я знаю, бывала.
— Тогда жду через час. На разговор смогу выделить сорок минут, не больше, работы много. — Мальцев помолчал. — До встречи!
Света поехала на Петроградку, не откладывая. Дороги тут меньше чем на час, но не мешает посидеть в одиночестве над чашечкой кофе, привести мысли в порядок. Чтобы спросить всё, что хочется спросить, и чтобы у собеседника не возникло желание вызвать людей в белых халатах.
* * *Торнадо выполз из постели только к полудню, хотя проснулся за два часа до того. Вообще-то он был жаворонком и вставал по утрам без малейших затруднений, но сегодня с организмом творилось странное. Нехорошее. Словно он, организм, был во сне загружен в стиральную машину и прошёл все стадии процесса: стирку, полоскание и отжим на больших оборотах. Болезненно ныло всё тело, сил, чтобы двигаться, почти не было, и даже мысли давались с трудом.
С чего бы всё так плохо? Уж точно не с початой бутылки коньяка, оставалось там чуть больше половины, для Торнадо доза не критичная. Поутру он вообще не должен был ничего заметить. И вот как всё обернулось…
Он решил, что дело в феназепаме: чувствовал себя вчера взбудораженным, перевозбуждённым, а феназепам — хорошее успокоительное, вот и принял его. Коньяк — тоже. Но, вопреки правилам арифметики, умножение плюса на плюс дало глубокий минус. И спал беспокойно, всякая хрень мерещилась, и утром — весь спектр ощущений фарша, пропущенного через мясорубку.
Торнадо мысленно поклялся никогда и ни под каким видом не закусывать спиртное таблетками и отправился приводить себя в порядок. Из душа вышел, уже напоминая человека, а не частично ожившего зомби. Накинув халат, прошёл к шкафу за сменой свежего белья и замер на полпути: та дверца, за которой скрывался несгораемый ящик, была приотворена. Мелочь, бытовой пустяк… но не для Торнадо. Пунктуален он был до педантизма, или до маразма, как выразилась одна бывшая подруга. Непогашенный свет, или невыключенный утюг, или не завёрнутый до конца кран в ванной — это не про него. Торнадо всё и всегда гасил, выключал, завёртывал… А дверцы шкафов не просто притворял, но и запирал.
Вот ведь что феназепам делает с людьми.
Он собрался исправить упущение, но сначала заглянул внутрь. Не то чтобы опасаясь исчезновения несгораемого ящика — для порядка… Увиденное шокировало: дверца тоже приоткрыта, хотя он прекрасно помнил, что запер ящик. Причём задолго до того, как потянулся к коробочке с проклятым зельем.
И как всё это понимать?
Проверил ключи от несгораемого ящика: лежат, где должны.
Многие несведущие люди — в основном те, кому беречь и хранить нечего, — путают сейфы с несгораемыми шкафами и ящиками, считают, что это одно и то же. Торнадо прекрасно понимал разницу: все усилия конструкторов сейфа направлены, чтобы защитить своё детище от взлома, а несгораемый ящик предназначен для спасения документов, денег и ценных вещей при пожаре, зато вскрыть его сможет даже не самый опытный медвежатник. Даже сам он смог бы.
Но о взломе речь пока что не шла. Его квартира вся как большой сейф, поскольку Торнадо, привыкший жить за счёт чужой беспечности, сам этой слабости не проявлял. До сей поры не проявлял…
Амнезия? Алкогольный провал в памяти?
Он медленно потянул металлическую дверцу. Будет смешно, если выяснится, что сам себя обокрал в приступе лунатизма. Обхохочешься.
Футляр с мечом лежал на месте. И всё остальное — на месте.
Полегчало. Теперь бы ещё вспомнить, чем он тут ночью занимался…
Торнадо терзал свою память в поисках ответа. Память поначалу отбивалась, как могла, но всё же поведала: свалившись ещё засветло, он несколько раз поднимался… или ему приснилось, что поднимался… Помучив память ещё, припомнил: вроде бы долго и настойчиво звонили в дверь, так что пришлось подняться. Из-за двери бубнили что-то о поверке электросчётчиков, он, не отпирая, от души обматерил незваных гостей и снова упал в кровать. Не то…
А затем… затем он проснулся от стука. Точно, от настойчивого и громкого стука в дверь, потому что звонок отключил после визита придурков-электриков. Нет, не так. Не в дверь. И не проснулся, разумеется.
Стук звучал во сне.
Да, во сне, потому что звук доносился из шкафа, изнутри, а там стучать некому, в домовых и барабашек Торнадо не верил. И, опять же во сне, он пошёл к шкафу разобраться. Значит, не совсем во сне. В полусне. Барабашку, надо полагать, не обнаружил ни в шкафу, ни в ящике. И снова завалился.
Вроде был ещё и третий подъём, но Торнадо решил пожалеть и не мучить больше память, и так всё разъяснилось.
Футляр он открыл исключительно из любви к порядку, не думая, что меч мог исчезнуть. Тот и в самом деле оказался на месте, но вывалился из захватов или же был вынут, а потом слишком небрежно возвращён. Торнадо ещё раз мысленно повторил клятву, касающуюся коньяка и феназепама, и водворил оружие на место.
Вернее, попытался водворить, потому что, едва коснувшись рукояти, вновь испытал те же странные ощущения, что почувствовал давеча, когда порезался о бритвенно-острое лезвие.
Стены комнаты, а за ними и вся обстановка стали зыбкими, мутными, нереальными… Потом они принялись вести хоровод, сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, а сам он оставался недвижимым центром вращающегося мира. Торнадо чувствовал, что ноги обмякают… Захотелось упасть, закрыть глаза и не двигаться… Но ухитрился устоять. Зачем? В ушах — или прямо в мозгу? — звучали сотни, тысячи, миллионы голосов одновременно, причём обращались к нему, к Торнадо: угрожали и умоляли, приказывали и советовали, издавали вопли ужаса и торжествующие крики победы. Язык был незнаком, но Торнадо уверился, что сможет понять любой голос, сможет разобраться в речах, если отделит от других, вытянет, как нить из клубка, из царящего в голове многоголосия.
Потом всё закончилось — резко, словно кто-то дёрнул тумблер, отключающий безумие.
Сколько всё это длилось, Торнадо не понял, полностью выпав из пространства и времени. Он стоял в центре комнаты, вроде бы живой и вроде бы нормальный, но именно что «вроде бы».
Раскрытый футляр лежал в ящике, а меч — в футляре, аккуратно уложенный в захваты. Торнадо восстановил порядок, всё закрыл и запер, избегая даже малейшего прикосновения к оружию.
Ему было не по себе.
Торнадо не любил непонятное, и до сих пор жизнь казалась ему предсказуемой: не всегда приятной, иногда суровой, но тщательно разработанные и аккуратно реализуемые планы помогали менять её к лучшему. Так было. Пока он не поверил старому козлу и не побежал за приманкой, укрытой в ячейке камеры хранения «Амазонии». Ему остро хотелось вернуться назад и сбросить вызов от дяди Проши, но назад во времени, увы, не вернёшься.
И в голову Торнадо пришла другая идея, куда более лёгкая в исполнении: запаковать футляр в старые газеты, вынести на улицу и оставить в мусорном баке.
И всё забыть. Жить так, как будто ничего не случилось.
Заманчивая мысль. Настолько заманчивая, что Торнадо даже двинулся к кладовке за газетами, но остановился на полпути. Понял, что не сможет. А если сможет, если заставит себя, то всю жизнь будет жалеть и заниматься самобичеванием за то, что струсил и не разобрался, что за вещь угодила ему в руки.
Решено: к чёрту старые газеты. Жизнь продолжается, и жизнь идёт по плану, но реализацию планов надо ускорить, к Славику Чернецову он отправится за консультацией не когда-нибудь, при оказии, а сегодня.
Немедленно.
* * *— Необычное… — медленно повторил Мальцев, словно пробуя слово на вкус. — Вопрос в том, что считать необычным. Людям, например, свойственно умирать. Самый заурядный факт в конце биографии. Но когда в небольшом коллективе умирают двое, один за другим, в течение недели, это обычно или нет?
— Просто умерли? От естественных причин? — уточнила Света.
— Первый случай — да. Острая сердечная недостаточность. В наши времена даже молодых косит, а тут — шестьдесят два года. Никто не удивился. Ни мы, ни доктора.
— Он работал с… с нашим экспонатом?
— Не он — она, — поправил Мальцев. — И не работала. Елизавета Сергеевна — наш второй бухгалтер, но нашли её рядом с колбой. Утром. Остывшую. Медики определили время смерти: три часа ночи, плюс-минус час… Вот это, я считаю, необычно. Допустим, засиделась в бухгалтерии, цифры в отчёте не сходились или другая причина. Ну до семи засиделась, ну до девяти, не до трёх же часов ночи, а? И почему потом не домой пошла, а в мастерскую? Специально взяла ключ, отключила сигнализацию и…
Мальцев замолчал, снял очки, начал протирать линзы кусочком замши.
— И что? — не выдержала Света.
— Не знаю. Сам голову сломал, пытаясь понять, что она делала там одна до трёх ночи. Или до двух… Всё осталось на местах, всё в порядке, никаких других следов, кроме Лизиных. Никого постороннего. Загадка, в общем.
— А до того не замечали за ней… ну… лёгкой неадекватности?
Спросить прямо: «Не убывал ли случайно в бухгалтерии уровень земли в цветочных горшках?» — Света не решилась.
— Я не замечал.
— А другие?
— Слухов и сплетен не было.
А значит, ничего не было, потому что в маленьком коллективе любые странности не скрыть.
— А второй случай? — поинтересовалась Света. — Тоже естественная смерть?
— Как сказать, — развёл руками Мальцев. — Если человек падает с большой высоты, то он, вполне естественно, разбивается насмерть.
— Несчастный случай?
— Официальная версия: грубое пренебрежение правилами техники безопасности. Но я не верю: столько лет не пренебрегал, а тут вдруг пренебрёг. Не верю. — Снова пауза. — Вот он, Серёжа Бойко, работал с «монструзом» непосредственно. Он у нас числится… числился слесарем, а на деле — на все руки мастер, на всех работах хорош. Серёжа подгонял обруч к новой колбе, чтобы сидел плотно, без зазора.
Мальцев продолжил рассказывать: слесарь Бойко, в отличие от женщины-бухгалтера, погиб вдали и от колбы, и даже от мастерской. Выполнял плановые ежегодные работы на звёздном куполе Планетария. Оттуда, сверху, из точки, соответствующей небесному зениту, и свалился. Причём зачем-то расстегнул страховочный пояс, до того по всем правилам надетый и застёгнутый.
Света, увлечённо слушавшая, совсем позабыла об остывающей чашечке «экспрессо». Потом вспомнила, потянулась к ней.
— Извините, можно взглянуть на ваше кольцо? — неожиданно спросил Мальцев.
— Оно туго сидит на пальце, я не смогу…
— Не надо снимать. Я только взгляну.
Как выяснилось, с лупой реставратор не расставался даже в обеденный перерыв. Осмотр не затянулся — Мальцев выпустил пальцы Светы, убрал лупу. Выглядел он озадаченным.
— Откуда оно у вас?
— Подарок. Достаточно случайный подарок… — Света задумчиво посмотрела на змейку, сразу припомнив и психа, и старого в чёрных очках, мрачного и молчаливого. А в следующий миг сообразила: — Вы что-то знаете про кольцо? Видели похожее?
— Не видел… Но узор из чешуек очень любопытный. И вот его или очень похожий я видел — на серебряном обруче, что скрепляет вашу колбу.
— Но… — Света растерялась. — Там ведь нет узоров. Я совсем недавно…
— Есть, есть, — покивал Мальцев. Глаза его стали холодными. Или это толстые линзы сделали их холодными? — С внутренней стороны. Был и с наружной, но стёрся. Обычное дело — в старину, чтобы серебро блестело, его регулярно надраивали толчёным мелом. Гравировка неглубокая и сошла за десятилетия… Кто вам подарил кольцо?
— Почти незнакомый человек… Да что я говорю — вообще незнакомый, даже имени не знаю. Смутная история, я сама в ней до конца не разобралась…
Света замолчала, не зная, стоит ли рассказывать собеседнику о необычной встрече, и вдруг почувствовала, что их до сих пор доверительная беседа поломалась: реставратор не поверил словам о случайном подарке, полученном от случайно встреченного человека. Говорить Мальцев стал суше, на вопросы продолжал отвечать, но как-то неохотно, словно выполняя обещание, выполнять которое не хочется. И демонстративно взглянул на часы.
— А когда у вас начались происшествия? — поторопилась спросить Света. — Сразу после поступления экспоната?
— Нет, поначалу всё было нормально. А вот когда из Дружной Горки доставили колбу и мы перенесли в неё «монструза», всё и началось. Через два дня — Елизавета Сергеевна. Ещё через три — Серёжа.
Света ненадолго задумалась. Времени остаётся всё меньше, надо спросить о важном, о главном. Новая колба… В прежней «монструз» просуществовал сотни лет и ничего подозрительного рядом с ним не случалось, а едва перебрался в новую — вокруг стали гибнуть люди. Всё дело в стеклянной ёмкости? Или в чём-то другом?