— Раствор в новую колбу вы залили прежний?
— Нет. Раньше там была смесь на основе спирта, со множеством добавок, рецептуры мы не знали. Заменили формалином, его консервирующие свойства в любом случае не хуже.
Мальцев вновь взглянул на часы, произнёс:
— Извините, вынужден откланяться.
— Подождите, последний вопрос… Когда вы перекладывали… пересаживали уродца… вы вблизи не заметили: это действительно существо или имитация, подделка, слепленная из разнородных частей?
— Я не биолог. И даже не таксидермист. Следов иглы и ниток не видел, но и не искал.
Он вложил купюру в меню, встал. Сказал, чтобы Света звонила, если возникнут новые вопросы, но фраза прозвучала фальшиво.
Света распрощалась, слегка растерянная. Ей казалось: что-то важное упущено, не задан ключевой вопрос, но какой именно, сообразить не получалось.
Позже, шагая к метро, она призадумалась: а почему реставратор не заинтересовался, что послужило причиной их встречи? Ни единого вопроса не задал. Что-то старик недоговаривал, о чём-то умалчивал, но не ей его винить, сама занималась тем же — умалчивала.
Или…
Или Мальцев опасался того же, что и Света, — прослыть умалишённым?
* * *Машина сломалась без каких-либо предварительных симптомов, без стуков, скрипов и прочих посторонних звуков, без перебоев в работе двигателя. Просто ехала, и вдруг двигатель прекратил работать. Колонки смолкли, перестав радовать Торнадо очередным шедевром русского шансона, на приборном щитке погасли все индикаторы, а стрелки упали на ноль.
В наступившей тишине «Опель» некоторое время продолжал катить по инерции, постепенно замедляясь, Торнадо притёрся к обочине и остановился. Тормоза, как выяснилось, пока работали.
Без особой надежды он покрутил туда-сюда ключ в замке зажигания. Бесполезно: стартёр никак себя не проявил и приборный щиток остался мёртвым.
Вот ведь незадача…
Торнадо всегда, вернее, с тех пор, как наворовал достаточно, чтобы не интересоваться детищами отечественного автопрома, покупал «немцев», уверенный, что их владельцам подобные заморочки не грозят. Ошибался…
И ведь почти добрался — до белого здания с приметной красной крышей, покрытой новеньким ондулином, ехать примерно милю, максимум — полторы. Это по дороге, а по прямой, через поле, — меньше мили.
Под красной ондулиновой крышей находилась конюшня, принадлежащая Славику Чернецову, когда-то, в далёкие школьные годы, близкому другу Торнадо, а сейчас просто хорошему знакомому — очень уж разошлись их жизненные пути. Славик, по мнению бывшего друга, был человеком не от мира сего, и это, если выражаться максимально политкорректно. А если грубо, но правдиво — был дураком. В день своего тридцатилетия он, видите ли, решил, что не хочет заниматься унаследованным от отца бизнесом. Душа не лежит. Жаль, видите ли, проводить в офисе лучшие годы жизни, и следует его продать. Бизнес ему достался не олигархического размаха, но отлаженный, доходный, и Славик выручил за него неплохие деньги. И городскую квартиру продал, весьма и весьма приличную квартиру, по мнению Торнадо, который знал толк в элитной недвижимости. Взамен Чернецов купил разорившуюся ферму в Гатчинском районе, к которой прилагался приличный надел земли, а ещё больший арендовал. Пытаться что-либо вырастить на скудных здешних глинозёмах Славик не планировал: построил конюшню, кузницу, полностью переделал фермерский дом, так, что теперь тот напоминал средневековый рыцарский замок в миниатюре, и превратил бывшую ферму в центр притяжения для ролевиков, реконструкторов, толкиенистов и прочей чокнутой публики. То у них тут рыцарский турнир, то фэнтези-ролёвка, то ещё хрень какая-нибудь…
Птицы, как известно, сбиваются в стаи, рыбы — в косяки, и дураки, как не раз замечал Торнадо, тоже тянутся друг к другу. Природу не обманешь.
Чем закончится эпопея Славика, Торнадо не сомневался: через пару лет дурак Чернецов окончательно промотает отцовские денежки и останется с голой задницей. А его чокнутые приятели найдут себе другую Мекку.
Но дурак он или нет, а в мечах разбирается, если чего-то о них не знает, то и никто не знает. Причём не просто теоретик, нахватавшийся вершков в Интернете: сам за милую душу скуёт хоть рыцарский двуручник, хоть римский гладиус.
Торнадо надеялся, что и с его трофеем Славик разберётся. И вот как всё обернулось — застрял на тянувшейся в полях дороге, не доехав самую малость.
Причём с самого начала дело не заладилось: навигатор указал Торнадо неправильный поворот, и в результате он забрался в какую-то совсем уж дикую глушь, на грунтовку, тонущую в весенних лужах. Пришлось созваниваться с Чернецовым, причём связь была паршивая, самая граница зоны приёма, слышно через два слова на третье, и Торнадо с огромным трудом расслышал, как подъехать к владениям Славика с другой стороны.
Поехал, да не доехал…
Он нехотя выбрался из салона и поднял капот. Заглянул без малейшей надежды найти неполадку и тем более её исправить, поскольку автомеханик из него был, как часовой мастер из блондинки. Для порядка: если сломалась машина, надлежит заглянуть под капот.
Двигатель был на месте. И это всё, что сумел диагностировать Торнадо.
Что теперь? Прогуляться остаток пути пешком?
Идея не вдохновляла… Место пустынное, бросать машину без пригляда — не вариант. Футляр с мечом опять же… Тащиться с ним через поля Торнадо не хотел, а оставить в салоне рискованно.
Вызвать эвакуатор? Тогда поездка и разговор отложатся на неопределённый срок, а он уже настроился разрешить сегодня все непонятки.
Торнадо достал телефон, повторил последний вызов — вдруг Чернецов отбуксирует его в свои волшебные владения? — но не сложилось. Дозвониться удалось, а поговорить — нет. Сквозь шумы прорывались даже не отдельные слова — обрывки, ошмётки. Отчаявшись растолковать суть проблемы, Торнадо дал отбой и послал луч ненависти и поноса сотовому оператору, экономящему на ретрансляторах в сельской местности. У Славика-то с этим всё в порядке: когда Торнадо звонил ему из города, слышимость оказалась отличной.
Придётся выбираться своими силами. Найти кого-нибудь, кто за малую мзду или просто из водительской солидарности отбуксирует машину на пару миль.
Легко сказать. Асфальт на дороге лежал хоть и плохонький, изобилующий выбоинами и трещинами, но на интенсивности движения это никак не сказывалось: что на болотистой грунтовке, что здесь «Опель» красовался в гордом одиночестве. Торнадо бросил взгляд вперёд: ни легковушки, ни грузовика, ни трактора. Посмотрел назад — там дорога переваливала через невысокий холм и открывалась взгляду на протяжении полутора сотен ярдов, не более. Тоже пусто.
Маразм какой-то. Зачем прокладывать дороги, если по ним никто не ездит?
Торнадо не удивлялся бы пустынности и полному отсутствию транспорта, если бы мог увидеть, что происходит в трёх милях к западу, где ставшая для него ловушкой дорога выходила на Киевское шоссе.
Там, прямо посередине проезжей части, совсем недавно был установлен знак, известный в народе как «кирпич», а в ПДД — как «Въезд запрещён». Под знаком — жёлтая табличка с надписью «Объезд» и указующей стрелочкой.
А чтобы иные водители, склонные правила игнорировать, знак не объехали, неподалёку маячил наряд дорожной полиции: двое патрульных и мотоцикл.
Полицейские, оба невысокие и коротконогие, откровенно скучали, поскольку поводов помахать полосатыми палочками не находилось: готовые к повороту водители, едва узрев наряд, мгновенно преисполнялись почтения к правилам и законопослушно отправлялись в объезд.
Точно такая же картина — знак, табличка, мотоцикл и двое патрульных — наблюдалась к северо-востоку от Торнадо, где тянувшаяся среди полей дорога пересекалась с трассой Тосно — Гатчина.
* * *Свернувшаяся серебряная змейка лежала в чёрной чашечке весов и делала вид, что она — самое обычное кольцо и в мыслях не имеет произвольно покидать руку хозяйки, а затем загадочным образом возвращаться. С пальца змейка снялась совершенно свободно.
Оценщик нажимал на клавиши калькулятора, бормотал под нос что-то неразборчивое, потом выдал вердикт:
— Пробы нет, но серебро настоящее. Кустарная работа, не фабричная.
— Оно старинное?
— Девушка, не смешите. — Оценщик издал каркающий звук, видимо, означающий гомерический хохот. — Если его сделали раньше, чем месяц назад, я съем свою шляпу. На ваших глазах, без гарнира и специй. Короче, двести восемьдесят, исключительно за вес. Сдавать будете?
Змейка блеснула красным глазом. Аляповатая. Небрежная. И какая-то злая.
Змейка психа.
— Вы сказали триста?
Старик ещё раз глянул на свои записи, прищурился и мотнул головой:
— Пройдите в кассу.
Три сотни на дороге не валяются, особенно теперь, когда бумажник остался у полицейских. Занимать, конечно, придётся, но не сразу.
Оставшаяся у оценщика змейка вновь сверкнула глазками.
«Прощай, зверушка, видеть тебя не могу».
Выйдя из «Жемчуга», Света пошла к себе. Весёлая, довольная и всё для себя решившая: жизнь налаживается. Официальный выходной следует использовать так, чтобы не было мучительно стыдно за утреннюю встречу с полицией. За Кирюшей надо отправляться лишь через два с лишним часа, и она проведёт их дома. Отдохнёт, перекрасит ногти — давно собиралась. А завтра… завтра они с Кирюшей отправятся в музей. Он давно просил показать ему…
Но едва Света свернула к своему подъезду, как её хорошее настроение слегка испортилось под гнётом странного ощущения приближающихся неприятностей…
«Снова полиция?»
Нет, не полиция — хуже.
На лавочке у подъезда сидел человек: зелёная майка, камуфляжная форма без знаков различия, камуфляжное кепи, чёрные берцы… У ног — небольшой походный рюкзак.
— Привет, — проронил он буднично, словно расстались они вчера.
Света промолчала. Не знала, что сказать.
— Я думал, ты вернёшься позже… Отпросилась с работы?
Она, наконец, собралась с мыслями и произнесла:
— Я не надеялась, что когда-нибудь тебя увижу… Нет, не так: я надеялась, что не увижу никогда. Зачем ты пришёл?
— Сам не ждал, но так получилось, — улыбнулся Виктор, её бывший муж и отец Кирюши.
Она на улыбку не ответила, сказала, словно отрезала:
— Уходи.
— Я хочу видеть сына.
— Зачем? Четыре года разлуки тебе сон и аппетит не испортили. Уходи.
— Годы идут, люди меняются. Можешь не верить, можешь смеяться, но вот здесь, — Виктор положил ладонь на левый нагрудный карман камуфляжной куртки, — проснулись отцовские чувства.
Она ощутила сомнение: может быть, не врёт? Может быть, и впрямь стал похож на нормального человека? Но вновь ответила отказом, хоть и без прежней резкости:
— У Кирюши отец — герой. Спецназовец, не вернувшийся с Кавказа. Давай не будем воскрешать мертвецов, ничего хорошего из этого не получится.
— А если расскажем про долгий плен? Или, допустим, что я лежал в госпитале, не помня себя. Память отшибло.
— Вот именно, отшибло. — Она зло усмехнулась: — Задуришь мальчику голову, опять исчезнешь на годы, и где мне тебя второй раз хоронить?
— Ситуация… А отцовские чувства бурлят, кипят и рвутся наружу… — Виктор вновь коснулся камуфляжного кармана. — Он ведь сейчас в садике? Давай хотя бы поднимемся к тебе. Хочу посмотреть, как живёт мой сын. Комната, игрушки… Фотографии… Потом уйду.
Позже Света не могла взять в толк: зачем, зачем купилась на его предложение? Отцовские чувства, видите ли, взбурлили… Побурлят и успокоятся, не маленький, справится. Но в тот момент предложенный вариант почему-то показался меньшим из зол. Если сразу отправить расчувствовавшегося папашку восвояси, он обязательно вернётся, но выберет момент, когда Кирюша будет рядом.
Она согласилась, твёрдо решив: когда придёт время отправляться в садик, Виктор покинет квартиру вместе с ней.
И не вернётся.
* * *Вдали, за холмиком, послышался звук двигателя, причём явно не автомобильного. Торнадо всё равно обрадовался: пусть хоть трактор, пусть хоть сенокосилка или комбайн, лишь бы дотащил до фермы-замка. Однако для тракторного дизеля звук казался слишком высоким… На вершину холма выскочил мотоцикл. Торнадо сплюнул в расстройстве: ну что за невезение, встретился единственный транспорт в этих богом забытых местах, и тот для буксировки непригоден.
Тем не менее он призывно замахал рукой. Сельские жители зачастую сами чинят свои драндулетки, вдруг присоветуют что толковое, заглянув под капот «Опеля». Может, достаточно воткнуть проволочку-жучок вместо сгоревшего предохранителя, и всё заработает. Или карбюратор почистить… Загадочное слово «карбюратор» Торнадо знал с детства, но понятия не имел, в каком месте под капотом прячется это удивительное устройство.
Мотоцикл подъехал ближе, и Торнадо понял, что ошибся: к нему приближался отнюдь не сельский сам себе механик на какой-нибудь древней «Яве». Нет. С холма съехал вполне цивильный мотоцикл, и двое его седоков ничем не напоминали сельчан: кожаные косухи, кожаные жилетки, высокие шнурованные ботинки, платки-банданы вместо шлемов. Типичные городские байкеры… Что, впрочем, не исключало их компетентности в ремонте двигателей внутреннего сгорания.
Мотоцикл объехал «Опель», почти не сбавляя хода, и резко затормозил. Визг тормозов, двухколёсная машина заложила полувираж и остановилась.
— Что, чел, проблемы? — спросил байкер, сидевший на пассажирском месте.
Тон вопроса был неуместно весёлый, словно обладатель кожаных шмоток и красной банданы находил ситуацию до ужаса забавной.
— Проблемы, — подтвердил Торнадо. — Вы понимаете в ремонте?
— Мы понимаем! Мы всё понимаем, х-хе… — Байкер ухмыльнулся, продемонстрировав кривые зубы, давненько не чищенные.
И тут же его напарник ударил по газам. Двигатель взвыл, мотоцикл рванулся с места, обдав «Опель» и его владельца струёй выхлопных газов.
— Козлы, — констатировал Торнадо. — Придурки тупорылые.
Простояв у машины с поднятым капотом ещё полчаса, он отчаялся дождаться помощи и решил, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих. Не стоило терять время на бесплодное ожидание, мог бы уже добраться до Чернецова и вернуться обратно, на колёсах и с буксировочным тросом.
Торнадо опустил капот, достал из салона футляр, запер машину. При здешней пустынности и безлюдности можно надеяться, что местные маргиналы за недолгий срок до неё не доберутся…
Напрямик, через поле, не пошёл, решив, что лучше дать крюк по дороге, чем завязнуть в раскисшей весенней грязи. Дорога тянулась под уклон, шагалось легко. Торнадо быстро добрался до снегозащитной посадки, до ровного двойного ряда берёз, пересекавшего поле и под прямым углом примыкавшего к дороге. Здесь, по словам объяснявшего дорогу Славика, надо было повернуть.
Между берёзами тянулась бетонка, совсем узенькая, двум машинам, чтобы разъехаться, пришлось бы съезжать на обочины, чуть ли не вплотную прижимаясь к деревьям.
Торнадо бросил последний взгляд на дорогу — всё так же пусто — и шагнул под сень берёз.
Деревья стояли без листвы, но корни уже гнали соки по стволам и веткам, почки набухали, лопались, и издалека казалось, что кроны окутаны легчайшей зелёной дымкой… Человека с иным складом характера эта дымка могла навести на поэтические мысли, но Торнадо был чужд сантиментам, и мысли в его голове крутились далеко не романтические. Он поглядывал на глубокую канаву, тянувшуюся вдоль снегозащитной полосы, и на последний умирающий сугроб на её склоне — снег местами почернел, спрессовался в ледяной монолит, но пока держался. Торнадо думал, что ещё лет десять назад именно в таких местах, безлюдных, но не слишком удалённых от города, находили по весне под растаявшими сугробами криминальные трупы, называемые в народе «подснежниками», и находили в немалых количествах, а сейчас…
Байк и двоих людей рядом с ним он увидел неожиданно. Тот стоял чуть в стороне от бетонки, между берёзами, и Торнадо непременно должен был заметить его издалека — деревья голые, стоят редко, укрытие из них никакое… Должен был, но не заметил, пока не подошёл почти вплотную.