— Это сон, — говорит она.
Шарик медленно поворачивается — на обратной стороне другая надпись.
На месте торта — череп с костями. Из открытого рта сквозь корявые зубы, словно пузырьки, струится надпись: «Счастливого Дня СМЕРТИ, Мириам».
— Мило, — отвечает Мириам и вскидывает нож.
Шарик лопается.
Брызги крови повсюду. Черной крови. Со сгустками. Мириам стирает её с лица, отплевывается. Струйки бегут по зеркалу, ржавые капли. Кусочки бледной ткани плывут в этих потоках, как личинки в древесном соке. Она видела подобное прежде, видела такую кровь (на полу, на полу в ванной комнате).
Мириам не знает зачем, но она проводит ладонью по зеркалу, вытирая его, чтобы увидеть своё отражение.
То что она видит, удивляет.
Это всё ещё она, её отражение. Но она в юном возрасте. Каштановые волосы зачесаны назад и собраны розовой резинкой. Никакого макияжа. Огромные глаза, чистые, полные невинности.
Потом движение за её спиной, в отражении, сгустившаяся глыба.
— Ещё девять страниц, — произносит голос. Голос Луиса.
Мириам крутится колесом, но не успевает. У него в руках красная лопата.
Луис смеясь бьет девушку по голове. У неё темнеет в глазах. Когда она проваливается в колодец беспамятства, слышит крики ребенка, но и они пропадают.
* * *
Мириам приходит в себя в больнице от вони антисептика. Он заползает ей в нос. Гнездится там.
Руки Мириам вцепились в простыни. Она пытается слезть с кровати, опустить ноги, но простыни запутались, а кровать окружена металлическим рельсом, который она не может преодолеть. Словно он образует невидимый периметр. Мириам трудно дышать. Легким не хватает воздуха. Девушка чувствует себя в ловушке, словно она лежи в коробке, в гробу. Втягивает воздух, горло сжимается.
Внезапно появляются руки — крепкие, тяжелые — они хватают Мириам за лодыжки, и как бы она не отбивалась, заковывают её в стальные хомуты. Ладони жирные и влажные. Из-за края кровати появляется лицо, поместившись у неё между ног.
Это Луис. Он стягивает окровавленными пальцами зеленую хирургическую маску.
— Там было очень много крови, — говорит он.
Мириам отбивается. Но простыни оборачиваются вокруг её рук.
— Это сон.
— Может быть. — Луис протягивает руку и почесывает край изоленты на правом глазу. — Прости. Чешется.
— Сними с моих ног эти кандалы.
— Если это всего лишь сон, — говорит он, — почему бы тогда не проснуться.
Она старается. На самом деле старается. Мириам кричит, пытаясь себя разбудить.
Ничего. Мир не меняется. Луис склоняет голову на бок.
— Все еще думаешь, что это сон?
— Иди на хрен.
— Какой грязный ротик. Ты будешь плохой матерью.
— Твою мать.
— Ты похожа на девчонку из того фильма, где в неё вселяется дьявол. Ты его знаешь. Блевотина какая-то. Вся та ярость, что порочит благословение Господа нашего Спасителя.
Мириам снова тянется к ногам. По лбу стекает пот. Она хрипит от бессилия, ярости, страха. Почему она не может проснуться? «Вставай, глупая девчонка, просыпайся».
— Мы собираемся тебя зашивать, — говорит Луис. Он искоса смотрит на пространство между ног Мириам и облизывается. — Сошьем крепко, хорошо и надежно.
— Ты не Луис. Ты фантом в моей голове. Ты у меня в мозгу, играешь со мной.
— Доктор Луис, чтоб ты знала. Относись с уважением. — Он достает иглу. Она огромная, похожа на крючок. На детский пальчик. Луис от усердия высовывает язык и, даже будучи слепым, продевает через ушко грязную нить. — Ты ведь даже не знаешь какая у меня фамилия.
— У тебя нет фамилии, — фыркает Мириам, пытаясь высвободить руки. — Ты вымысел. Обрывок. Мне нет до тебя дела. Нет дела ни до призраков, ни до гоблинов.
— Ты чувствуешь себя виноватой. Это нормально. Я тоже себя чувствую виноватым. Мы сможем поговорить об этом, но прежде, чем мы сможем это сделать, я зашью твоё шаловливое место. Кстати, это вполне себе медицинский жаргон. Но я знаю, ты предпочитаешь конкретику, поэтому позволю себе перефразировать: мне нужно сшить твою манду, чтобы оттуда больше никогда не вылез еще один ребенок, потому что последнее, что нужно этому миру, чтобы какая-то шлюшка выпустила в него свою личинку.
Мириам в ужасе — она напугана словами, вылетающими из его (её?) рта. Она хочет что-то сказать, но её голос слаб, похож на писк, хриплый визг. Мириам пытается сказать «нет», пытается дотянуться и остановить его…
Но его голова опускается вниз, и толстая игла пронзает её половые губы. Мириам чувствует, как идет кровь, пытается закричать, но у неё не получается…
* * *
Длинная автострада — ни к чему не сужающаяся в одном направлении, ни к чему не сужающая в другом. Серая, выжженная, тусклая, с трещинами. Пустынная в обе стороны: красная земля, бледная поросль. Наверху синее небо, но вдалеке висит грозовая туча, похожая на наковальню.
Мириам стоит на обочине шоссе. Она пытается перевести дыхание, словно только что вышла из ледяной воды зимнего озера.
Она нормально ощущает свои бедра и промежность. Никакой боли. Никакой крови.
— Иисусе, — охает она.
— Не совсем, — раздается голос позади неё.
Луис, снова, со своими мертвыми глазами.
Он улыбается.
— Не приближайся ко мне, — предупреждает Мириам. — Если подойдешь ближе, я сломаю тебе шею, клянусь всеми святыми.
Луис усмехается, качая головой.
— Да ладно, Мириам. Ты же уже решила, что это сон. Ты же знаешь, что я в тебе. Так зачем ты говоришь, что сломаешь мне шею? Это контрпродуктивно. На самом деле даже суицидально. Ты должна обратиться за профессиональной помощью.
Луис начинает ходить и тогда Мириам видит двух ворон на дороге. Темные клювы клюют сбитого броненосца, вытягивая красные жилы. Мертвое животное похоже на потрескавшееся пасхальное яйцо. Птицы нападают друг на друга.
— Может, я не ты, — говорит Луис, медленно переплывая с одной пыльной обочины на другую. — Может, я Бог. Может, я Дьявол. Может, я живое воплощение судьбы, рока, того, что ты проклинаешь каждое утро как просыпаешься, и каждый вечер перед тем, как кладешь голову на подушку. Кто может сказать наверняка? Всё что я знаю, пришло время встретиться с монстром.
Мириам присоединяется к Луису, и они ходят уже вдвоем. Они напоминают двух хищных кошек, следящих друг за другом по разные стороны решетки одной клетки.
— Вытащи меня из этого сна, — говорит она.
Он игнорирует её просьбу.
— Может быть, я настоящий Луис. Может быть, я в его спящем мозгу, зовущем тебя ментально, ведь ты такая чувствительная. Бедная маленькая девочка экстрасенс. Может, я и знаю, что грядет, и умоляю тебя предотвратить это. Пожалуйста, Мириам. Плак-плак.
— Я не могу заставить это остановиться.
— Может быть. Может быть, нет. Но у тебя до сих пор есть выбор. Я скоро умру, но вместо того, чтобы это предотвратить (или, по крайней мере, попытаться сделать мою жизнь лучше, хотя бы на эти две недели), ты собираешься охотиться за мной и красть у мертвого, лишенного глаз тела.
— Девушке нужно что-то есть, — с издевкой говорит Мириам.
Луис останавливается.
— Это так ты себя оправдываешь?
— Ты не знаешь, что я делаю и зачем я это делаю, — говорит она, хотя и думает, что всё как раз наоборот. — Я буду с Луисом и, поверь мне, ты не он, и может быть, я сделаю его жизнь несколько лучше в эти две недели.
— Минет пришелся бы в самый раз, — соглашается Луис. — Попробуй как-нибудь.
— Да иди ты. Я могу сделать его счастливым на это время. Но не проси меня спасать его…
— Спаси меня.
— …потому что этому не суждено случиться. Не может просто. Оно мне не позволит.
— Оно?
— Судьба. Ты. Бог. Не важно.
Луис пожимает плечами. Потом смотрит куда-то Мириам за плечо.
— Эй, — говорит он. — Что это там?
Мириам попадается и оборачивается.
Это воздушный шарик. Он дрейфует вдоль дороги, его подхватывает разгоряченный воздух; с шарика на асфальт шипя, будто на сковородку, капает кровь.
Мириам поворачивается, чтобы сказать что-нибудь Луису или не-Луису, или тому, кем бы он ни был, но…
Его нет.
Вместо него белый внедорожник, который бьет Мириам прямо в грудь, и она чувствует, как что-то ломается внутри.
Карканье воронья. Плач ребенка.
* * *
Когда Эшли просыпается, то находит Мириам в углу, истекающую потом. Она сидит, упершись спиной в обе стены и что-то строча в блокноте.
— Что ты делаешь? — хрипит он.
— Пишу.
— Я вижу это, Хемингуэй. Что пишешь-то?
Девушка поднимает взгляд. У неё в глазах вспыхивает безумие, на губах играет сумасшедшая улыбка.
— Накатала две страницы, вот что. Осталось только семь. — И она возвращается к своей писанине.
Глава восемнадцатая
Месть Жирного Чувака, в некоторой степени
Трейлерный парк напоминает Харриет кладбище. Один передвижной дом и два сцепленных трейлера. Серые и белые коробки. Все выстроились друг за другом. «Похожи на надгробия», — думает Мириам. Или ряд гробниц, каждая из которых отмечена мертвыми или умирающими цветами.
Фрэнки пинает камень. Тот рикошетит от ржавой лейки и попадает в грязного садового гнома в грибоподобной шляпе.
— Это место просто отвратительно.
Харриет поднимается и стучит в дверь последнего домика.
Человеческая гора, татуированное тело, открывает дверь.
Жирный Чувак. Конкретнее: голый Жирный Чувак. Два пальца в шине.
Его тело полностью заполняет дверной проем. Огнедышащий дракон переплетается с другим, опоясывает кратер живота мужчины. Второй дракон спускается вниз прямиком к…
Фрэнки бледнеет.
— Ох, да ладно, — бормочет он, прикрывая глаза.
— Что? — раздраженно интересуется Жирный Чувак.
Фрэнки морщит нос.
— Слышь, у тебя член тоже в татуировке?
— А ты разглядываешь мой член?
— Так он у меня прямо перед носом! — кричит Фрэнки, тыча пальцем. — Он как огурец. Морской огурец. Мне кажется, это он пялится на меня, если честно.
Толстяк рычит:
— Я тебе в рот плюну, если ты не заткнешься.
— Ах ты сукин сын…
— Нам надо задать вам несколько вопросов, — перебивает Харриет, отодвигая Фрэнки.
— Я не отвечаю на вопросы лесбиянок и даго [16], - говорит Жирный Чувак, довольный собой.
— Иди на хрен, жирдяй! — говорит Фрэнки, делая шаг вперед.
Жирный Чувак тянется левой рукой, той, где здоровые пальцы, чтобы схватить Фрэнки за нижнюю челюсть и оторвать её от головы. Но его рука не добирается до цели.
Харриет медленно вздыхает и выбрасывает руку вперед, хватая Жирного Чувака за яйца своими маленькими пальчиками. Она сдавливает их так, словно пытается открутить голову воробью. Человек-гора визжит таким голосом, будто пнули щенка, и протягивает мясистую руку к голове Харриет. Она отклоняется и ладонь врезается в трухлявый косяк его собственного трейлера. Средний и безымянный пальцы отгибаются назад неестественным образом, слышится треск; так палка хрустит под ботинком. Жирный Чувак воет.
Харриет чертовски довольна. Ещё два сломанных пальца. Симметрия её радует.
Она отпускает яички Жирного Чувака и отталкивает мужчину назад.
Теперь можно увидеть остальную часть трейлера — над горой грязной посуды летают мухи; ткань на диване настолько загрубела, что на ней можно тереть сыр; дверь в ванную, представляющая из себя гармошку, прицеплена к стене ржавым крюком. Настоящий дворец.
У противоположной стены стоит огромная кровать, как предполагает Харриет, обязанная своими размерами большой туше Жирного Чувака. На ней сидит худая девушка лет восемнадцати, может быть, моложе, и наблюдает за всем происходящим одурманенными кокаином глазами. Она держит у подбородка одеяло, будто притворяясь скромницей, однако, из-за простыни видна одна грудь с торчащим соском. Но девушка как будто этого не замечает.
— Держи ему голову, — командует Харриет.
Фрэнки хватает лысую, тыквообразную голову байкера и прижимает к ковру, где покоятся пятна от еды и другой биологической активности.
— Теперь подними голову.
Когда голова поднята, Харриет подносит фото Жирному Чуваку под нос. Его влажные глазки пытаются на ней сосредоточиться.
— Этого парня зовут Эшли Гейнс, — объясняет Харриет. На фото Эшли смеётся, он на вечеринке со стаканом пива в руке. Все стоят в сияющих лучах Рождественских огней. — Бармен сказал, что вы знакомы.
— Да-да, — скрипит Жирный Чувак. — Я его знаю. Вам надо было сразу показать мне фотку. Я бы все про этого засранца рассказал. Это он ведь сломал мне… — он не может заставить себя закончит фразу. Жирный Чувак поднимает руку с ковра и машет ею, как чертов пингвин.
— Наверное, трудновато теперь удовлетворять себя, — говорит Фрэнки, улыбаясь от уха до уха.
— При нем был металлический чемоданчик? — спрашивает Мириам.
— Нет. Никакого чемодана. Только какая-то блондинка.
— Блондинка?
— Блондинка, как блондинка, волосы цвета песка на пляже, крашеная. За рулем Мустанга. Модель начала девяностых. Белый. Заднее стекло разбито.
Харриет кивает Фрэнки и тот отпускает Жирного Чувака. Мужчина валится на пол, как валун, падающий позади Индианы Джонса.
— Пока на этом все, — говорит Харриет. — Спасибо за уделенное время.
— Идите на хрен, — хнычет он.
Прищелкнув языком, Харриет бьет носком ботинка Жирного Чувака по губам, дробя зубы. Он перекатывается на живот, кашляет, с нижней губы капает кровь. Один зуб выплывает по красной реке и падает на ковер.
— Идем, — обращается Харриет к Фрэнки, который посмеиваясь идет за ней.
Глава девятнадцатая
Свидание со смертью
«Да пошел он», — думает Мириам.
Он в любом случае уже мёртв. Его билет прокомпостирован. Часы тикают. Судьба обмакнула палец в черную золу и размазала по его лбу. Никто не пометил его дверь кровью ягненка. У Господа уже есть его номерок. Очень плохо. Sayonara, большой парень.
У чувака много денег. В том конверте достаточно зелени, чтобы накормить Мириам, одеть и обеспечить жильем на несколько недель.
«Не твоя вина. Не ты же выследишь его и убьешь. Ты не хищник. Ты падальщик. Стервятник, не лев. Ты всего лишь обнаружишь труп. Можешь забрать себе его кости».
«Ага. Пошел он к черту».
А потом она видит его.
Мириам стоит на парковке у мотеля, курит, и тут появляется он — шипят тормоза, Луис выбирается из кабины. Девушка видит, что он привел себя в порядок. Это не высокая мода, конечно: синяя клетчатая рубашка, прямые джинсы с потрепанной внизу каймой, огромные черный ковбойские ботинки (потертые).
И вот она, стоит в обычной белой футболке, а волосы выкрашены в цвет воронова крыла. Джинсы, рваные на левом колене с парой косых разрывов на правой ноге. Ботинок нет, просто пара некогда белых конверсов, которые теперь похожи на грозовые облака.
Мириам чувствует себя не в своей тарелке. Во рту становится сухо. И ей это не нравится.
— К черту всё это дерьмо, — бормочет она себе под нос, когда Луис подходит ближе. — Выбрось из головы. Будь жестокой. Не веди себя как лох. Ты не трусиха. Мы все умрем.
Он подходит и Мириам опять чувствует себя маленькой — ей опять напомнили об огромных размерах, широченных плечах, молотоподобных руках, ботинках Германа Мюнстера. Однако лицо у Мириам ласковое. Луис опускает глаза. Он уязвим. Она думает, что его легко будет обвести вокруг пальца, но девушка не уверена.
— Привет, — здоровается Луис. Он нервничает. Это идет на пользу Мириам. Жестоко, конечно, но она всегда чувствует себя увереннее за счет слабости других. — Как тебе это место, всё хорошо?
— Ну да, — отвечает она. Мириам приехала сюда на Мустанге Эшли. Чтобы взять машину, пришлось его уговаривать, как она когда-то просила папочку дать ей покататься по городу на его Бенце.
— Рад тебя видеть.
— Ты выглядишь… чистым.
Эти слова выбивают его из равновесия. Мириам чувствует себя неловко.