Дорога из щебня (хотя дорога — это слишком смелое название для того, что является сплошными ямами и колдобинами) тянется лентой через склоненные к ней сосны и слабые кусты ежевики; лентой, которую, кажется, раскатали в саму бесконечность. Такое ощущение, что ходьба Мириам ни на йоту её не продвинула вперед. Адреналин пропал; с каждым шагом мышцы деревенеют, а тоненькой внутренний голосок задается вопросом: «Я и правда умерла? Может, уже началось трупное окоченение».
Вдоль дороги очень разрослись деревья, образуя навес из скелетоподобных рук. Воробьи и скворцы перелетают с ветки на ветку. Где-то вдалеке продолжает греметь гром.
— Вот она какая эта девушка, — говорит Луис, вышагивая рядом. — Я знал, что в тебе это есть. Эдакий дух сопротивления. Ты знаешь, когда погибнет Луис. Поэтому движешься вперед. Мне нравишься новая ты. Я всегда говорю, что надо бить фонтаном, а не сливаться в сточную канаву. Надо быть листом, который плывет в бурном потоке, а не плотиной, что ему противостоит. Я прав?
У Мириам почти нет больше сил терпеть. Она лишь бросает мимолетный взгляд на свою галлюцинацию и хрипло мычит.
— И больше никакого меткого комментария? — интересуется Луис. Желтая изолента слетает с его глаза и облетает голову, прежде чем упасть куда-то под деревья.
— Мне нужно покурить.
— Ты не очень разговорчива. Я разочарован.
— И выпить хочу.
— Всё ещё не впечатлён. Это какая-то новая ты.
— Чтоб ты дерьмом подавился.
— Ну, вот опять, — говорит Луис. — Снова мимо.
Глава тридцать седьмая
Второй час
Она слышит шоссе прежде, чем видит его.
Знакомый шум машин. Рев пролетающих мотоциклов.
Мириам в одиночку бредет по пустой бесконечной дороге (будущий призрак Луиса её уже оставил, хотя она время от времени видит его среди деревьев).
Дорога в две полосы. Серый щебень. Разделительный барьер сломан.
Мириам прячет пистолет за пояс.
Она была здесь раньше. Несчетное количество раз. Стояла на шоссе, вытянув перед собой большой палец в надежде поймать попутку, словно она рыбка-прилипала, охотящаяся за акулой (акулой в поисках еды; стервятник, рыбка-прилипала, ворона… такова Мириам — мусорщик, падальщик).
Она снова ищет за счет видения чьей смерти ей прокатиться.
Но сегодня автостоп не сработает. Слишком медленное развитие событий. Большинство людей прекрасно понимает с чем может столкнуться, если подберет попутчика: зависимые, сумасшедшие, серийный насильник, — огромный вопросительный знак, ответ на который лучше не знать.
У Мириам совершенно нет времени.
Она видит приближающийся автомобиль. Субару, уже пару лет как отживший свое.
Мириам оказывается перед несущимся изделием японского автопрома. Медленно, слишком медленно проплывают по лобовому стеклу серые блики и Мириам замечает за рулем женщину, разговаривающую по мобильному телефону, которая, по всей вероятности, больше уделяет внимания разговору, нежели не дороге.
Мириам по-прежнему не двигается с места.
Машина продолжает ехать. Не останавливается.
Потом, в последний момент, слышится визг тормозов. Зад автомобиля заносит, словно виляющие бедра старого пса, но уже поздно, слишком поздно.
Машина врезается в Мириам.
К счастью, когда это происходит, скорость всего каких-то пару миль в час.
Становится больно (прямо сейчас болит каждый миллиметр кожи Мириам; даже, кажется, болят волосы), но это резкая боль, не такая как раньше.
И всё-таки это дает Мириам новый толчок адреналина в крови, второе дыхание.
Женщина в автомобиле ошарашена. Ей несколько за пятьдесят. Она блондинка; короткая стрижка предполагает, что она или лесбиянка, или из тех женщин, которые не тратят время по утрам на прическу.
Телефон выпадет у неё из руки, но ладонь остается возле уха. Это было бы смешно, если бы у Мириам остались силы смеяться.
Женщина, похоже, восстановила ориентацию в пространстве и потянулась к рулю. Мириам видит в её глазах взгляд затравленного кролика.
Вздохнув девушка достает пистолет и направляет его на лобовое стекло.
Руки женщины взлетают вверх.
— Хорошая лесбияночка, — бормочет Мириам, обходит машину и опускает свои измученные кости на пассажирское сидение.
Женщина от удивления открывает рот. Мириам нетвердой рукой держит пистолет.
— Маяк Барнегат [22], - говорит Мириам.
Губы женщины шевелятся, но слов не слышно.
— Прости. Это был вопрос. Маяк Барнегат?
— Чт-чт-что на счет него? — говорит женщина таким пронзительным голосом, будто пытается перекричать кофемолку. Наверное, курит. Мириам гадает, неужели и у неё лет через двадцать будет такой же голос.
— Где он?
— Ло-Лонг-Бич. На северной оконечности.
— Как мне туда добраться и сколько времени это займет?
— Вам нужно ехать туда, — женщина показывает в сторону, противоположную той, откуда приехала сама, — пока не доедете до автострады Гарден-стейт. Потом повернете на юг… нет! Север, на север, простите, до 72 автострады. Оттуда нужно будет перевернуть на восток к дамбе. До маяка ведет только одна дорога, так что дальше поезжайте на север. Ехать примерно минут сорок пять, может быть, час.
— Последний вопрос. Куришь?
Женщина поспешно, неуверенно кивает.
— Отдай мне свои сигареты.
Женщина передает ей из подстаканника пачку Вирджинии слимс.
— Бе. Ты это куришь? — спрашивает Мириам, а потом отмахивается. — Да и без разницы.
Она забирает пачку и её пальцы касаются…
Женщина через двадцать три года от сего дня спускается с крыльца. Она похожа на мешок с костями; женщина колышется в мерцающем свете дрейфующих по ветру снежинок. Она подходит к почтовому ящику, достает почту, а потом поскальзывается на льду. Нога подгибается, голова бьется о почтовый ящик и женщина падает. И лежит. Проходят часы. Наступает вечер. На её лице скапливается снег, но она ещё не мертва. Женщина достает тонкую сигарету из своей розовой толстовки и прикуривает, прежде чем отдаться во власть гипотермии.
…руки женщины, когда пачка переходит из рук в руки.
Мириам моргает. Стряхивает видение, трясет зажигалкой и вставляет одну тоненькую сигарету в рот.
— А теперь, — мямлит Мириам, — убирайся из машины к чертовой матери, пока я не врезала тебе пистолетом и не переломала все косточки в ухе. Однако курить не бросай. И ты молодец.
Женщина распахивает дверь и пулей выскакивает из машины, словно кошка, получившая пинка под зад.
Мириам прикуривает, проскальзывает на водительское кресло и бросает Субару вперед.
Легкие девушки наполняются сладостным никотином. Ступня жмет на педаль газа.
Движение. Такое сладостное движение.
Глава тридцать восьмая
Третий час, он же последний
Никакого движения.
Говеная мертвая рыба.
Сначала Мириам пролетела с ветерком. А потом, когда добралась до дамбы, застряла в пробке.
И вот машина стоит за машиной. Каяки, прицепы с лодками, бледные яппи и дети, смотрящие на задних сидениях Спанч Боба на DVD. Даже в конце дня люди отчаянно желают вкусить запах побережья, песка и прибоя (прибоя, воняющего гниющими моллюсками, и песка, усеянного использованными иглами и презервативами). Солнце почти село, мутными мазками окрасив темные облака.
Мириам ложится на гудок.
Последняя сигарета докурена. Девушка комкает пачку и выбрасывает в окно. Та отскакивает от капота серебристого мини-вэна, стоящего рядом.
Мать на переднем сидении — жирный бегемот, успевший загореть так, словно сорок дней и сорок ночей бродил по пустыне, — стреляет в Мириам угрюмым взглядом.
Девушка раздумывает, не выстрелить ли в ответ. Пулями.
Локоть Мириам снова опускается на гудок. Она начинает чувствовать клаустрофобию. Слишком долго девушка сидит в пробке.
Ей нужен знак.
— Мне нужен знак, — начиная паниковать, говорит Мириам.
— Вот один, — отзывается Луис с заднего кресла. Он сдирает изоленту. Появляется не обычная пустая глазница, а нечто, скорее похожее на сморщенный виноград. Для пущего эффекта Луис подмигивает.
А потом исчезает.
Мириам отчаянно оглядывается в поисках того, о чем он говорит.
Угрюмая загорелая дамочка? Нет.
Стая собак и орущие дети? Нет, вряд ли.
Над головой пролетает небольшой самолет. Но поскольку у Мириам на поясе нет никакого подходящего бэтменского зацепа, план улететь катится в задницу.
А потом она видит.
Байкер… нет, велосипедист.
Он худой, весь в обтягивающем, одетый в красно-синий спандекс, будто он супермен среди толпы велосипедистов.
Когда он пролетает по тротуару, Мириам распахивает пассажирскую дверь.
Переднее колесо встречается с препятствием.
Велосипедист перелетает через открытую дверцу. Мириам слышит, но не видит, как он бьется головой о мостовую. По крайней мере, хорошо, что у него на голове шлем.
Мириам выходит из машины и оказывается в седле прежде, чем сама успевает это осознать. Переднее колесо немного погнуто, но на функциональность велосипеда особо не влияет.
Мириам проверяет сотовый телефон.
У неё осталось менее часа.
— Мой велик! — кричит велосипедист.
Мириам неуверенно рулит вперед.
Глава тридцать девятая
Фрэнки
Маяк Барнегат — старый Барни — высится впереди.
Извилистая песочная дорожка окружена шаткой оградой, обвитой черными кустами с желтыми цветочками.
Над головой кричат и жалуются чайки. Далекие облака похожи на сбившихся в стаи черных дроздов.
Волны набегают, откатываются, спешат куда-то.
Мириам подлезает под полицейской лентой, натянутой для того, чтобы оградить доступ внутрь. Девушка проходит мимо таблички с надписью: «Реконструкция» и ещё одним щитом, где объясняется, что в скором времени этот маяк станет домом для нового фонаря и поликарбонатных окон.
У Мириам такое ощущение, словно она катается на американских горках. В животе словно извивается угорь. Нутро то расширяется, то сжимается. Всплывает и тонет.
Ноги увязают в песке. Мириам делает глубокий вдох и скидывает туфли. Её опережает чувство неизбежности, оно бежит вперед, словно гончая. Девушка чувствует себя маленькой девочкой, которую ждет мать, держащая в руках кожаный ремень.
Она идет.
Такое ощущение, что это не она приближается к маяку, а он становится всё ближе.
«Ты ничего не можешь изменить. — Это её голос в голове, не Луиса. — Просто помни. Ты здесь не для того, чтобы что-то менять. Ты просто свидетель. Так ты поступаешь. Такова твоя сущность. Ты стая ворон на поле боя. Выбор убиенных».
Мириам добирается до конца живой изгороди. Дорожка из песка бежит к маяку, который стоит на белом основании, а сам выстроен из красного кирпича.
Фрэнки мелькает снаружи. Он похож на высокий стакан, наполненный моторным маслом, стоящий на ярком берегу; на темный силуэт, просвеченный рентгеном; на длинную тень, стремящуюся в небо. Он ходит туда-сюда. Потирает нос. Почесывает ухо.
Безволосого человека, которого Харриет называла Ингерсоллом, нигде не видно.
Время почти пришло. Мириам не надо смотреть на циферблат телефона, чтобы это понять.
Но она всё равно достает телефон. Держа пистолет в одной руке, мобильник в другой, заткнув дневник за ремень штанов, она нажимает кнопки.
Идет дальше.
У Фрэнки звонит телефон. Так и должно быть. Это звонит Мириам.
Он отвечает, и девушка слышит его как стерео — голос в телефоне и голос впереди.
— Харриет?
Мириам швыряет телефон ему в голову, словно какой-то долбанный бумеранг. Тот попадает Фрэнки в переносицу, и мужчина отшатывается.
Девушка подумывает над тем, чтобы пристрелить его, но… нет. Ингерсолл услышит выстрел. Не стоит стрелять.
Вместо этого она быстро идет вперед и бьет Фрэнки стволом пистолета прямо в солнечное сплетение.
— В солнечном сплетении находится большое количество нервных окончаний, — шипит Мириам.
Фрэнки шарит в поисках своего пистолета, но Мириам выбивает его из руки мужчины.
Он хрипит, лицо покраснело, девушка бьет его по горлу пистолетом.
— Сосцевидный отросток играет роль кляпа.
В подтверждение выданной информации, Фрэнки сгибается пополам, начинает давиться. Его рвет чем-то похожим на не до конца переваренный сэндвич.
Мириам думает над тем, как его убить. Фрэнки же, согнувшись в позе борца Сумо, блюя под себя, пытается отползти назад.
«Хер с ним, — думает девушка. — Задушу его».
Мириам заходит Фрэнки за спину, подсовывает локоть ему под горло и изо всех сил напрягает спину. Она тянет так сильно, что можно задушить пони…
Прошло сорок два года. Фрэнки сидит в темном зале театра вместе со своим внуком. Мальчишка напряженно наблюдает за происходящим, его лицо освещено действием на сцене. Фрэнки видит, как парень сияет. Мужчина откидывает голову назад, закрывает глаза и позволяет сердечному приступу, который пытался побороть последние шесть часов, овладеть собой. Рот Фрэнки приоткрывается, мужчина ловит последний вдох, а мальчишка ничего не замечает; продолжает смотреть представление.
…и она отпускает. Фрэнки ловит ртом воздух, поскальзывается на своей собственной желчи.
Он пытается встать, но Мириам прижимает ствол к его затылку.
— Когда-нибудь ты станешь дедушкой, — говорит она.
— Хорошо, — хрипит он, смаргивая слезы.
— Тебе ведь не нравится такая жизнь, правда?
— Нет. Господи, нет. Ненавижу её.
— У тебя ключи от машины?
Он кивает.
— Бери их. Уезжай. Убирайся прочь. Ты не хочешь быть здесь.
Еще один кивок.
— Увижу ещё раз, — говорит Мириам, — сделаю так, что дедом ты никогда не станешь.
Она проходит мимо него, направляясь к маяку, когда удар за ударом где-то поблизости гремит гром.
Глава сороковая
Старый Барни
Вся комната маяка обрамлена стеклом… или, скорее всего, в каких-то окнах стекло, а в некоторых уже поликарбонат.
Но фонарь пока ещё не поменяли.
Луис привязан к деревянному стулу рядом с ним. Фонарь по форме похож на луковичку или на огромный глаз насекомого. Луис удерживается тремя коричневыми проводами, опутывающими его руки и ноги. Голова мужчины зафиксирована у основания фонаря, такое ощущение, целым рулоном изоленты.
Ингерсолл играется со ржавым ножом. В ноздри бьет запах рыбьих потрохов.
Он украл его у рыбака, уснувшего на соседней пристани. Сломал ему шею и бросил в волны прибоя… но прежде успел выхватить нож.
Ингерсолл высыпает из мешочка кости. Они со стуком раскатываются на полу у его ног, и мужчина перебирает их с таким тщанием, с каким можно отделять бобы от камней. Он проводит пальцами над костями туда и обратно. Словно читает их.
Но конечно же, это не так. Он не может их прочитать. Просто не владеет даром своей бабушки в той мере, в какой бы хотел. Он притворяется и иногда делает это так умело, что убеждает даже сам себя.
Сейчас он изо всех сил пытается узреть будущее.
Одно из окон над его головой разбито. Сквозь него гуляет ветер.
— Грядет буря, — говорит он.
Его цель — Луис. Он сидит ещё с затуманенным взглядом, избитый, не отошедший от наркотиков. Ингерсолл склоняет голову, словно проявляет некую настороженность.
Мужчина вздыхает. Кости ничего ему не сказали. В очередной раз, как и всегда, он должен сам обрести истину и направить своё будущее в нужное русло.
— Зачем мне тебя убивать? — вслух интересуется он. — Ты для меня не важен. Но ты видел моё лицо. А мой новый сотрудник, Мириам, без ума от тебя, а этого я допустить не могу. Ты всегда будешь заслонять её видение. Она принадлежит только мне, мой друг. Она не твоя.
Он вертит нож в своих тонких пальцах.
— Кроме того, мне нравится делать тебе больно, и я в восторге от того, что Мириам все это уже видела в своём видении, не так ли?
Ингерсолл восхищенно смотрит на нож. Тот пахнет ржавчиной.
— Уйдите от меня, — лепечет Луис. — Кто вы? Кто вы, люди? У меня нет того, что вам надо!