— Осталось девять страниц.
Потом она начинает вырывать страницу за страницей.
Каждое её действие, словно ножом по сердцу Мириам. Каждый оторванный лист, который Харриет отбрасывает в сторону жестом, подчеркивающим ту музыку, что ласкает её слух, — полосует глубоко.
Оторванные страницы Харриет перебрасывает через плечо.
Она добирается до последней.
— Дорогой дневник, — говорит Харриет, будто читает, — это последняя запись. Мой дружок-дальнобойщик умер мучительной смертью от рук моего нового работодателя. Жизнь очень трудная штука. Судьба есть судьба и бла-бла-бла.
Она вырывает страницу.
Глупо, но Мириам тяжело не смотреть.
Девушка слышит, но не видит, как Харриет бросает в воздух страницу за страницей. Потом раздается звук удара обложки о пол.
Мириам открывает глаза. Харриет стоит прямо перед ней, держа в руке пистолет и небольшой нож.
— Что ты делаешь? — интересуется Мириам.
— Пришло время становиться покорной.
Одним быстрым движением Харриет приподнимается на носочках и обрезает стяжки на руках Мириам, прикрепленные к душу. Девушка к подобному не готова. Её ноги, всё ещё связанные, — она стояла на цыпочках и только на цыпочках — не способны удержать равновесия, поэтому падает вперед. Мышцы болят, конечности затекли, кровь в них застоялась, поэтому Мириам не может предотвратить падения…
Бам.
Мириам бьется головой о край крана и падает на живот в ванную. Взгляд расфокусирован. Перед глазами плавают темные пятна. Девушка чувствует, как её ноги поднимаются вверх, но не по её воле: что-то тянет их, а потом — щелк. Ноги касаются фарфора, стяжка распадается на две части.
— Я… — заикается Мириам. — Я не по-понимаю.
Над ухом она слышит голос Харриет:
— Я же сказала, что мне нужна твоя покорность.
На ключицу Мириам опускается рукоять пистолета. Тело взрывается болью. Харриет переворачивает девушку и начинает её избивать рукояткой оружия — буквально. Женщина держит ствол в своей пухлой руке, снова и снова опуская рукоять, словно пытаясь вбить в доску гвозди. Пистолет бьет по ребрам Мириам, по животу, сбоку по шее, повсюду. Её тело отзывается тысячью агонизирующими точками боли.
Кровь уже вновь циркулирует по рукам и Мириам делает это прежде, чем сама осознает…
Она бьет Харриет прямо по уху.
Маленький Наполеон вываливается из ванны, схватившись руками за голову. Мириам пытается перебраться через край фаянса и падает, ударившись плечом, на плитки пола.
— Возможно, тебе неизвестно, — рычит Харриет, — определение покорности.
Она хватает Мириам за волосы и бьет головой о стенку ванны.
Мир девушки обращается в звон, словно это какой-то сраный колокол. Даже уже и не больно. У неё такое ощущение, что она мешок с песком, который кто-то несет в руках. Часть Мириам думает, что с болью покончено, но тут оказывается, что это чувство совершенно не точное.
Прежде чем Мириам успевает осознать, что происходит, она оказывается на своих нетвердых ногах; девушка удивляется, почему это она видит себя стоящей перед самой собой. Это такое предсмертное испытание? Она некоторое время просто смотрит в свои глаза.
А потом она летит навстречу другой Мириам, словно собирается поцеловать себя в пьяные, размазанные, покрытые кровью губы…
Трах.
Череп Мириам похож на яблоко, которое разрубили напополам походным топориком. До неё доходит: Харриет просто ударила её о зеркало.
Ну конечно же, она видит тысячу себя в маленьких осколках — паучок в центре рваной паутины. Фрагменты зеркала разлетаются в стороны. Кровь заливает Мириам лицо.
Харриет, на удивление ласковая, кладет девушку на пол лицом вверх.
— Вот так, — говорит Харриет. — Маленькая покорная девочка.
Мириам пытается что-то ответить, но на губах лишь пузырится кровь. Влажным губам удается издать только чмокающий звук. Но и тот достигает ушей девушки слишком поздно и как-то искаженно, словно она лежит в бочке с маслом. Каждый раз, когда сердце бьется, складывается ощущение, что кто-то колотит снаружи по бочке кувалдой. Мириам — кусок испорченного мяса. Она чувствует себя лишенной кожи.
Девушка пытается приподняться, но даже руки её не слушаются. Они просто ускользают, распластываются в стороны, будто крылья, пальцы скручиваются, будто лапки сдохшего жучка.
Голова Мириам поворачивается на бок, щека касается плитки пола — движение самопроизвольное, не по воле девушки.
Пол отдает прохладой, и Мириам хочется просто лежать, закрыв глаза, и никогда не вставать. «Может, я здесь и умру», — думает она, а потом замечает на батарее чистый лист, вырванный из её дневника. Может быть, это и есть предел черты.
Может, это и хорошо.
Внезапно ей на грудь опускается непомерная тяжесть.
Мириам приподнимает голову, слегка повернув в сторону, и видит улыбающуюся Харриет.
На груди девушки лежит пистолет. С каждым биением сердца оружие вздрагивает.
— Считай, что пистолет — это подарок, — говорит Харриет. Такое ощущение, словно она разговаривает с Мириам, находясь по другую сторону стекла аквариума. — Дневник закончился. Твой дальнобойщик на закате умрет. Ты избита. Заставь боль уйти.
«Заставь боль уйти».
Слова отдаются эхом.
Харриет улыбается и выходит из помещения, аккуратно затворив за собой дверь.
Пистолет лежит на груди Мириам подобно якорю.
Её рука, онемевшая, похожая на большую подушку, падает на грудь и чувствует оружие. Мириам пытается положить пальцы на спусковой крючок, но это трудно, очень трудно для подобного простого действия. Вместо этого палец опускается на предохранитель.
«Всё кончено», — думает она.
Луис скоро умрет. Мириам не видит который сейчас час, но с каждым ударом сердца чувствует, что конец близок.
С дневником покончено.
Она была свидетелем множества смертей.
Так почему бы не поприсутствовать на своей собственной?
Это её сила. То, что она может забрать у самой судьбы. Может взять свою жизнь в свои руки, вырвать из хватки рока.
Палец девушки ложится на спусковой крючок.
Из далекого сна, плывущий, словно песня, принесенная легким бризом, до Мириам доносятся слова матери:
— Не поддавайся жалости! Жизнь за жизнь. Глаз за глаз. Зуб за зуб. За руку — рука. За ногу — нога.
Она поднимает пистолет.
* * *
Харриет прислушивается, подставив ухо к двери.
Она слышит, как глупая девчонка шевелится, медленно и вяло. Шелест запястья по полу. Стон. Слабое бряцанье пистолета в слабеющей ладони.
Харриет улыбается.
Этот момент станет венцом её творения.
Она и раньше причиняла людям боль, но такую никогда.
Какая-то часть её чувствует себя плохо. Это ощущение поражает Харриет. Да, она несколько симпатизирует этой девочке, но вина? Она не испытывала чувства вины с тех пор… И когда же последний раз Харриет чувствовала себя виноватой? А случалось ли такое вообще когда-либо?
Кишки стягивает тугим узлом. Вина. Этому нет места.
Песню внутреннего раскаяния обрывает звук: щелчок пистолетного затвора.
«Хорошая девочка, — думает Харриет. — Оттянуть затвор проще, чем просто воспользоваться спусковым крючком. Девочка на пределе. Наверное, ей едва хватает сил».
Она даже с трудом сможет поднять пистолет. Лишь только легкий поворот руки, пока дуло не упрется в подбородок, а потом…
На этой внутренней мысли раздается выстрел.
Бах.
Улыбка Харриет становится шире.
Когда звучит выстрел, дверь содрогается… женщина думает, что, вероятно, это ноги девчонки. Скоро появится ужасный запах опорожненного кишечника, который вызывает у Харриет приятные ассоциации.
Она отходит от двери и чувствует боль в голове.
Женщина пошатываясь, едва не падая, тянется к дверной ручке.
Она пытается спросить:
— Почему у меня мокрое плечо?
Но слова так и не появляются. Не могут появиться. Рот не способен среагировать на сигналы мозга.
Харриет ощущает запах горелых волос.
В двери зияет небольшая буква «о». Отверстие слегка дымится.
Харриет дотрагивается до уха и смотрит на мокрую, красную руку.
Она что-то пытается сказать… нечто, что должно прозвучать как гнусное ругательство, дикий крик на эту глупую девку в дурацкой ванной, что выстрелила Харриет в бестолковую голову, — но все проводки в её голове совсем запутались.
Единственное, что ей удается произнести, это бессмысленное:
— Лапша на ковре.
Потом она падает на пол.
Глава тридцать пятая
Выбирая жизнь
Для Мириам выбрать жизнь вовсе не означает увидеть перед собой всю череду несбывшихся возможностей. Перед её мысленным взором не возникает ребенок на качели или собака во дворе, или теплый свет, исходящий от золотистого пруда.
Нет, как это часто бывает с Мириам, её желание жить основано на злобе и ярости — рот наполняется кислотой, которая приводит девушку в чувство, способное саботировать её собственные планы.
Она на самом деле хотела покончить собой.
В этом есть смысл. Харриет была права.
Её жизнь была полным дерьмом. Мириам была сучкой судьбы. Мухой, летящей на дерьмо, плесенью, пожирающей отличный банан.
Она решила, что пришло время умереть.
Лежа на холодном, окровавленном полу, Мириам ощутила на груди тяжесть пистолета. Легонько подталкивая, затрачивая слишком много усилий, она повернула его так, чтобы дуло упиралось ей в подбородок.
Мириам взвела курок. Чтобы уже наверняка не промахнуться, она поплотнее прижала дуло к подбородку.
Но потом она увидела…
Две тени под дверью ванной.
Две тени, равные двум ногам. Ногам Харриет.
Мириам решила, что та подслушивает под дверью.
И это разозлило девушку.
Это было её мгновение. Её смерть. Харриет обставила всё довольно поэтично, но сейчас эта дура топчется по другую сторону двери, шныряет, высматривает.
Мириам поднимает пистолет. У неё такое ощущение, что мышцы готовы оторваться от кисти и уйти в собственное плавание по осколкам зеркала.
Она не стала прицеливаться, не стала представлять, где и как именно стоит Харриет. Всё случилось инстинктивно. Автоматически.
Она выстрелила: бах.
Пару секунд спустя раздалось бормотание («лапша на ковре») и грохот.
* * *
Мириам переступает через труп. Её измученному телу требуется масса усилий, чтобы с этим справиться. Прежде чем выйти из ванной, девушка смотрится в зеркало — лицо похоже на серую наволочку, набитую мягкими шариками. Бледная кожа резко контрастирует с красными кровавыми подтеками.
Мириам похожа на сцену убийства.
Но она жива, думает Мириам, стоя над телом Харриет.
Коренастая женщина лежит, открыв рот, кровь и мозги уже довольно прилично впитались в ковер.
Мириам переводит взгляд на перчатки Харриет.
— Похоже, мы всё-таки узнали, как ты умрешь, — говорит она. Такое ощущение, что у Мириам рот забит камнями или патокой. Девушка пытается засмеяться, но это слишком болезненно. Она кашляет. И опасается, что может выплюнуть свои собственные легкие. Каждый квадратный миллиметр тела отдает болью.
Мириам слегка пинает Харриет, опасаясь, что маленький Наполеон вцепиться зубами ей в ахиллово сухожилие, но женщина не являет чудесного воскрешения.
Итак: Луис.
Мириам не особо верит, что сможет его спасти. Но она знает, что будет там, когда всё случится. Так было в её видении.
Вопрос в том: где?
Нет. Стоп. Первый вопрос: когда?
Мириам нагибается — ой-ой-ой — и находит телефон Харриет в кармане брюк.
16:30
Луис умрет через три часа.
С мобильным телефоном в руке Мириам проходит через гниющую кухню в стиле 70-ых годов, и выходит через полуоткрытую дверь. Снаружи над длинными рядами тощих сосен протянулось серое небо.
Гравийная дорога, огибающая коттедж, исчезает среди деревьев.
Рядом на кривом заборе уселась толстая ворона, она пялиться на девушку.
— Понятия не имею где я, — обращается Мириам к птице. — Спасибо за помощь.
«Хорошо, думай, — размышляет она. — Сосновая пустошь Нью-Джерси. Вроде бы так, да? Какой-то миллион акров низкорослого кустарника и супеси. А Луис умирает на маяке. В Нью-Джерси их не так уж и много… ох-х-х-х, где-то примерно пара десятков. Думаю, смогу обшарить их все за оставшиеся три часа, как только доберусь до цивилизации. Которая вот там, стоит только за угол завернуть, а под «завернуть за угол» я подразумеваю «до хрена километров»».
Невыполнимое задание.
«Это не может быть невыполнимо! — думает она. — Я же здесь. Но должна каким-то образом показаться там. Что судьба хочет, судьба получает, а судьба хочет, чтобы моя задница оказалась на маяке. Думай!»
Но Мириам не может думать. Её мозг попал в западню, бьется о стену, подобно пчеле у оконного стекла. Может, дело в боли, притупившей способность мыслить. Может, это шок и раны, прыгающие в тандеме и пытающиеся побороть весь мыслительный процесс.
Мириам ищет знак. Если судьба желает, чтобы Мириам отсюда выбралась, она должна дать ей зацепку.
В руке Мириам оживает телефон.
Он звонит и вибрирует. Последнее пугает её настолько, что она готова зашвырнуть телефон подальше в лес, словно это живая граната.
К счастью, Мириам удается подавить этот порыв. Она смотрит на экран.
Фрэнки.
Сердце скачет галопом.
Мириам отвечает на звонок.
— Чего? — интересуется она, пытаясь сымитировать тон Харриет. Похоже, опухшие губы и разбухшее горло весьма этому способствуют.
— Как девчонка? — спрашивает он. Сигнал слабый, но Мириам его слышит.
— Никаких неприятностей, — отвечает она. И немного приукрашивает: — Этот коктейль вырубил её.
Фрэнки молчит.
«Черт! Идиотка. Не стоит приукрашать. Харриет бы не стала».
— Ты в порядке? — подозрительно спрашивает он.
— Я в порядке.
— Ты другая.
— Сказала же: я в порядке.
Еще одна пауза.
— Ты говоришь так, как будто собираешься что-то сделать с девчонкой. Например, сделать больно.
— Не вынуждай меня…
— Ладно! Ладно. Господи, не стоит так нагнетать.
Мириам вздрагивает и решает, что это её единственный шанс.
— Ты где? — интересуется Мириам.
— Мы взяли дальнобойщика. Я и забыл какой он здоровый. Понадобилось две дозы, чтобы его вырубить. Ингерсолл засунул его в Эскалейд, а я возвращаюсь забрать грузовик и сжечь его.
— Куда вы его повезете?
— Ингерсолл притащил свою жукообразную задницу куда-то на высоту. Говорит, что грядет буря, поэтому он хочет использовать всю её мощь и, эмм-м… как он там сказал… прочитать небеса. Мы на маяке, который будут перестраивать. Наверное, соорудят новый… огромный новый маяк. Или что они там, к чертям собачьим, меняют на этих маяках.
— Где находится маяк?
— А что?
«Твою мать! Понятия не имею что!»
Мириам закрывает глаза и делает попытку:
— Я перед тобой не отчитываюсь.
— Извини, — отвечает Фрэнки. — Эм. Барнегат, мне кажется. Остров Лонг-Бич. Где бы это не было, тут воняет дохлой рыбой и медицинскими отходами.
— Мне пора. Девка очнулась.
— Поцелуй её за меня, — говорит Фрэнки.
— Не стоит быть таким милым.
Мириам обрывает звонок.
Она держит телефон в руке. Боль всё ещё присутствует в теле девушки — бьет, словно в барабан, — но больше её не беспокоит. Мириам чувствует себя живой. Она существует.
Глубоко вздохнув, она выходит на подъездную дорожку.
Сделав шагов десять, Мириам оборачивается.
Она возвращается в дом буквально на тридцать секунд.
Когда Мириам появляется на улице снова, у неё в одной руке пистолет, в другой — дневник, а мобильный телефон лежит в кармане.
Она уходит.
Глава тридцать шестая
Первый час
Мириам чувствует себя так, словно идет уже несколько часов. Она проверяет телефон и всякий раз видит, что прошло лишь пять минут, а то и меньше.