Он удивлен. Молчит.
Мириам решает, что всю тяжелую работу будет делать сама.
— Хочешь узнать про фингал? — спрашивает она.
— Про что?
— Синяк. Фингал. Ты заметил его, как только я залезла в грузовик, не ври. — Мириам прокашливается. — К слову, отличный грузовик. Такой блестящий. — Она думает: «Ты, наверное, полируешь его волосами таких красивых девушек, как я». Мириам находит время, чтобы похвалить себя. Обычно, она бы сказала нечто подобное вслух, последствием чего стал бы пинок под зад в сторону залитого дождем шоссе.
— Нет, — говорит он. — Я хочу сказать, да, я видел. Но тебе не обязательно рассказывать…
Мириам открывает сумку и начинает в ней копаться.
— Ты выглядишь смущенным.
— Смущенным.
— Да. Смущение. Хорошее слово, правда? Звучит, будто оно выдуманное, словно его использует трехлетка в каком-то другом мире. Ну знаешь, что-то типа: «Мамочка, моя смущенность болит, думаю, я съел очень много пасгетти».
— Я… никогда не думал об этом в таком ключе.
Мириам зажимает сигарету губами и начинает щелкать зажигалкой.
— Не возражаешь, если я закурю?
— Возражаю. Ты не можешь здесь курить.
Мириам морщится. Она могла бы использовать курение в свою пользу. Насупившись, она убирает зажигалку, но оставляет сигарету свисать с губ.
— Ну и фиг с тобой. Твой грузовик. Короче. Фингал, об этом ты хотел поговорить.
— Один из тех парней тебе его поставил? Надо было позвонить в полицию.
Мириам фырчит.
— Неужели похоже, что те задроты могли поставить мне фингал? Я тебя умоляю. Сама могу справиться. Нет, этот синячище мне организовал мой парень.
— Тебя бьет парень?
— Больше нет. С этим подонком я разобралась. Поэтому я не хочу возвращаться в мотель, понятно? Потому что этот мудак всё еще там.
— Ты бросила его.
— И дерьмо всё это оставила вместе с ним. Понимаешь. Ну вот лежит он на кровати, весь такой самодовольный от того, что дал мне в глаз, жует печенье (по крайней мере, печеньем мне в глаз не запулил), и вот этот тупой засранец засыпает. Оо-о. Вот это он зря. Он начинает храпеть как пьяный медведь и думает, что всё закончилось. А я чертовский устала получать тычки и затрещины. Устала от сигаретных ожогов, ремня и клюшек для гольфа… и всего этого дерьма.
Луис смотрит строго вперед, будто не зная, как реагировать на рассказ. Мириам продолжает:
— Я хватаю пару наручников… извини за подробности, но этот засранец любит извращения и у него куча всяких таких штучек. Короче, беру наручники и осторожно, чтобы не разбудить, приковываю одно его запястье к спинке кровати. — Мириам берет сигарету и мнет её большим и указательным пальцами. — Беру ключ и иду в туалет, чтобы его там смыть. Писаю на него для пущего эффекта. Но это ещё не все, как говорят по ТВ, не отходите от экранов.
Стоит сказать, что Мириам любит приврать. Она в этом весьма хороша.
— Я беру пластиковую банку в форме мишки, ну, в которых мёд продают, знаешь? Еще раз прости за детали, но парень любил ролевые игры с едой. Намазать взбитые сливки мне на грудь, засунуть леденец в рот, пучок брокколи ему зад, да что угодно. Короче, беру я мёд и обмазываю его в самом интересном месте…
Мириам делает круговое движение указательным пальцем в области своей промежности. Чтобы добавить драматизма, она свистит.
— Господи, — произносит Луис.
— Погоди, еще не конец. Когда я оттуда рвала когти, оставила дверь широко открытой. И окна тоже. Я подумала, какой бы зверь не захотел прийти и полакомиться его медовыми орешками, так тому и быть. Мухи, пчелы, бродячие псы.
— Господи, — повторяет Луис, сжав челюсти.
— Надеюсь, он сможет порадовать и какого-нибудь Винни-Пуха. — Мириам откашливается и снова зажимает сигарету губами. — Или бездомного какого.
В первую минуту Луис ничего не говорит. Дальнобойщик просто сидит задумавшись. Его плечи напряжены. Он выглядит пьяным. Он знает, что она только что ему соврала? Вот сейчас он ударит по тормозам, Мириам вылетит сквозь лобовое стекло, потому что не пристегнула ремень безопасности, и изнасилует её изломанное тело, распластанное на мокрой щебенке?
Бум. Он бьет по рулю ладонью.
Мириам не находит, чего бы такого умного сказать. До неё медленно доходит: «Я не смогу с ним сладить. Он раздавит меня, словно букашку».
— Чертовы придурки, — говорит он.
Она прищуривается.
— Что? Кто?
— Мужики.
— Ты гей? — Из-за его тона, каким было сказано.
Луис поворачивается к ней и смотрит прямо в глаза.
— Гей? Что? Нет.
— Я просто подумала…
— Мужики не осознают своей силы. Мужчины такие… дети. Свиньи.
— Поросята, — тихо предлагает Мириам.
— Мы никогда не замечаем того, что у нас под самым носом. Женщины, которые достаточно сердечны, чтобы быть рядом с нами, а мы относимся к ним, как к мусору. Бред какой-то. Простой, незамысловатый бред. А мужики, которые бьют женщин? Которые осознают свое превосходство? Которые не ценят того, что имеют, а злоупотребляют… жестоко обращаются с тем, что им дано? Моя жена… когда ушла от меня… я не мог в полной мере оценить…
Он снова бьет рукой по рулю.
Именно в этот момент Мириам понимает, что ей нравится этот человек.
Это впервые, когда она почувствовала нечто подобное к кому-то за… много лет. Нечто такое… ласковое, грустное, разрушенное. Она знает, кого он напоминает ей («Бена он тебе напоминает, Бена»), но Мириам не хочет вспоминать, поэтому засовывает эту мысль подальше в темные углы своего сознания.
А потом она просто не может удержаться. Она должна знать. Должна увидеть. Это какой-то пунктик. Зависимость. Девушка протягивает руку.
— Меня зовут Мириам.
Но он всё ещё кипит от злости. И не пожимает предложенную руку.
«Черт, — думает Мириам, — давай же. Бери Пожми. Я должна увидеть».
— Мириам, красивое имя, — говорит Луис.
Она нерешительно убирает руку.
— Приятно познакомиться, Лу.
— Не Лу, а Луис.
Мириам пожимает плечами.
— Твой грузовик, твое имя, твои правила.
— Извини, — говорит Луис. — Я не должен был выходить из себя. Просто… — Он отмахивается. — Последние несколько недель были длинными. Еду из Цинциннати до Шарлотты за следующим грузом.
Он втягивает воздух через нос, словно пытается раздуть своё мужество.
— Дело в том, что у меня будет пара дней до следующей поездки. У меня не слишком много выходных, я обычно работаю на износ, но… я тут подумал. Может быть, ты побудешь там. Это всего в часе езды на юг отсюда. И может быть, если ты там будешь и у тебя случится свободный вечер, ну… Мы могли бы поужинать. Сходить в кино.
Она протягивает руку.
— Заметано.
Он не принимает руку и Мириам гадает, насколько смелой она может быть. Дотянуться и подергать за ухо? Ей нужно всего лишь прикоснуться кожей к коже.
Но потом Луис улыбается и берет её руку в свою, и…
Освещенная комната усыпана стеклом. Одно окно полностью разбито и ветер гоняет по помещению сквозняк. В отдалении грохочет гром. Сквозь грязные окна просачивается серый свет, он освещает лицо Луиса — лицо, покрытое коркой запекшейся крови.
Где-то шумит океан.
Луис привязан к деревянному креслу рядом с лампой. Над головой установлено ошеломляющее количество всякой разной оптики. Одни коричневые шнуры крепят запястья мужчины к подлокотникам, другие — ноги к ножкам. Голова крепко удерживается обмотанной вокруг лба черной изолентой, прикрепляя череп к основанию какого-то часового механизма.
Подходит высокий худой человек. У него совсем нет волос. Нет бровей. И даже ресниц нет.
В одной своей гладкой паучьей руке он держит филейный нож.
Мужчина какое-то время восхищенно смотрит на лезвие, хотя оно покрыто ржавчиной и несет от него рыбьими потрохами.
— Уйдите от меня, — лепечет Луис. — Кто вы? Кто вы, люди? У меня нет того, что вам надо!
— Это уже неважно, — говорит мужчина. У него акцент. Мутный. Европейский.
Мужчина двигается неестественно быстро. Он втыкает Луису нож в левый глаз. Не до мозга, а чтобы выбить: решение, которое безволосый принял сейчас. Луис кричит. Напавший вынимает нож. Раздается чавкающий звук.
Тонкие губы мужчины складываются в невеселую улыбку.
Он медлит. Он любуется.
Целый глаз Луиса смотрит куда-то за плечо этого мужчины.
— Мириам? — спрашивает Луис, но уже слишком поздно. Мужчина бьет его снова, в правый глаз. И на этот раз по рукоять. До самого мозга.
Глава четвертая
Вопрос на миллион долларов
У Мириам в ушах всё еще стоит звук, с которым нож выходит из одного глаза и погружается в другой. И его голос, произносящий её имя… Мириам? Оно отскакивает от её черепа, словно отрикошетившая пуля.
В руке такое ощущение, будто Мириам касается раскаленной плиты. Девушка ловит ртом воздух и отдергивает руку.
Её затылок бьется о пассажирское стекло. Недостаточно, чтобы разбить, но достаточно для того, чтобы в глазах засверкали звездочки. Не прикуренная сигарета падает с губ на колени.
— Ты меня знаешь? — спрашивает Мириам, пытаясь сморгнуть белые пятна. Луис, конечно же, выглядит озадаченным.
— Я вообще не уверен, знает ли кто-нибудь кого-нибудь, — отвечает он.
— Нет! — рявкает она пронзительно, слишком пронзительно, и качает головой. — Я имею в виду, мы раньше встречались? Мы знакомы?
Рука Луиса всё еще висит там, где Мириам её пожимала, но сейчас мужчина медленно её убирает, как будто из-за быстрого движения он может её лишиться.
— Нет, мы не знакомы.
Девушка потирает глаза.
— Ты знаешь кого-нибудь по имени Мириам?
— Не думаю. Нет.
Луис смотрит на Мириам, как на гремучую змею. У него одна рука лежит на руле, другая свободна — на случай, если он решит ударить, как думает девушка. Он, вероятно, подозревает, что Мириам под наркотой. Если бы.
Черт. Она прекрасно понимает, как всё складывается. Отвратительное уравнение. У Мириам сводит желудок.
— Останови машину, — просит она.
— Что? Грузовик? Нет. Давай доедем…
— Останови чертов грузовик! — срывается на хриплый крик Мириам. Ей бы не хотелось, чтобы он получился таким, но ничего не поделать. Это напоминание о том, насколько слаба она, чтобы подобное контролировать. Мириам невесома, у неё кружится голова, затягивая в разверзнутую черную дыру.
Луис достаточно добр, чтобы не врезать резко по тормозам. Он сбрасывает скорость. Скулит гидравлика. Мужчина съезжает на обочину и останавливается.
— Хорошо. Спокойно, — говорит он, вытягивая перед собой руки.
Мириам скрипит зубами.
— Это самое худшее, что ты можешь сказать человеку, который очень даже не спокоен. Это как поджечь фитиль, Луис.
— Прости. Я не… очень в этом разбираюсь.
В этом? Он хочет сказать, в общении с сумасшедшими. Каковой она и является, вообще-то.
— Я тоже в этом не очень разбираюсь. — Тут же Мириам думает: «Но я становлюсь лучше. Неделя за неделей, месяц за месяцем, год за чертовым годом. В один прекрасный день всё это стекать с меня, как с гуся вода».
— Что случилось? — спрашивает Луис.
— Вопрос на миллион долларов.
— Скажи мне.
— Не могу, правда, не могу. Ты не… — Мириам делает глубокий вдох. — Мне нужно идти.
— Мы же в самом центре нигде.
— Это же Америка. Нигде — это везде. Везде — это где-нибудь.
— Я не могу позволить тебе уйти.
Мириам вылавливает с колен сигарету и трясущимися руками засовывает за ухо.
— Луис, ты очень хороший человек. Но ты выпустишь меня из грузовика, потому что понял, что я чокнутая. Я вижу выражение твоего лица. Ты уже думаешь: она не стоит никаких неприятностей. И это так. Я проклята. Я как фурункул у тебя на шее. Лучшее, что я могу для тебя сделать — уйти. А лучшее, что можешь сделать ты — вскрыть фурункул.
Схватив сумку, Мириам дергает дверь.
— Подожди! — кричит он.
Она не обращает на него внимание и тащится к шоссе. Ноги тут же промокают в первой попавшейся луже.
Луис пересаживается на пассажирское сиденье и открывает бардачок.
— Стой, подожди, — говорит он, роясь внутри. Луис вытаскивает белый конверт и когда вскрывает его, Мириам видит, что внутри:
Деньги. Толстая пачка Эндрю Джексонов.
Мозолистыми пальцами он вытягивает пять банкнот и протягивает Мириам.
— Возьми.
— Да пошел ты.
Он выглядит обиженным. Прекрасно. Ей и нужно было его обидеть. Мириам не любит это делать, но каждому нужно лекарство. Всякому необходимо своё лекарство. Горькое. Творящее чудеса.
— У меня много.
Это последнее, что ей надо знать. Это словно ставит на нем клеймо. Теперь в воображении Мириам он лежит мертвым, а его внутренности клюют вороны.
— Я не нуждаюсь в благотворительности, — говорит она, хотя это не так.
Его обида воплощается в нечто иное. Сейчас он злится. Луис хватает Мириам за руку достаточно сильно, но так, чтобы не сделать больно, и вдавливает деньги ей в ладонь.
— Здесь сто долларов.
— Луис…
— Слушай. Просто слушай. Иди в ту сторону, куда мы ехали. Примерно полчаса или около того. Ты наткнешься на мотель, моторные домики, что-то типа… бунгало на берегу. Там есть заправка и бар. Просто иди прямо и найдешь. Но с дороги сойди. Ты понятия не имеешь, какие странные типы здесь появляются по утрам.
— Я как раз знаю, какие странные типы здесь появляются, — отвечает она, потому что сама к ним относится. Мириам берет деньги. Она смотрит Луису прямо в глаза: он старается быть твердым, но даже сейчас его злость тает, засыхает словно короста и отваливается.
— С тобой все будет хорошо? — спрашивает он.
— Со мной всегда все хорошо, — отвечает она. — Тебе лучше вообще забыть, что мы встречались.
Мириам отстраняется и уходит. «Опусти голову. И не оглядывайся, тупица».
Ей нужно выпить.
Интерлюдия
Интервью
— Первое правило, — говорит Мириам, — я вижу то что вижу, когда кожа касается кожи. Если я дотронусь до твоего локтя в рукаве, тогда ничего. Если я надену перчатки, что и делаю, поскольку не хочу быть постоянным свидетелем этого безумия, тогда никаких видений.
— Это, наверное, ужасно, — говорит Пол. — Я хочу сказать… печально. Я имею в виду, снова и снова, и ты никогда не сможешь быть с кем-то по-настоящему близко, вот…
— Расслабься, Пол. Я справляюсь. Я же большая девочка. Но это подводит нас к правилу номер два. Или, может быть, номер три. Мне бы надо их записать. Правило в том, что видение случилось и закончилось. Оно не повторяется снова и снова… хотя, могу тебе сказать, что некоторые, очень неприятные видения, могут преследовать меня всю ночь. — Мириам замолкает и пытается ни о чем не думать. Перед её мысленным взором всплывает столько крови, столько страданий, столько последних мгновений жизни. Театр мрака, занавески которого всегда открыты. Танцующие скелеты. Щебечущие черепа.
— И как вы это всё видите? — интересуется Пол. — Вы как будто, что, ангел, парящий над сценой? Или вы оказываетесь на месте умирающего?
— Ангел. Забавно. Я с крылышками. — Мириам протирает уголки глаз. — Это подводит нас к следующему правилу. Я просто сторонний наблюдатель. Я будто парю над всем происходящим или смотрю чуть со стороны. Я посвящена в детали, но не во все. Знаю, когда человек становится на шаг от того, чтобы покинуть сей бренный мир. Это интимный момент. Смерть не всегда очевидна, понимаешь… парень хватается за голову и валится с ног, причин может быть много. Но я точно знаю, что именно. Знаю, опухоль ли это мозга или оторвавшийся тромб, или шмель ввинчивающийся в кору головного мозга.
Мне еще кое-что известно. Год, день, час, минута, секунда. Вот как будто во Вселенную воткнули красную канцелярскую кнопку, и я её вижу. Единственное, как ни странно, я не вижу того, где это происходит. Местоположение остается загадкой. Если не брать во внимание визуальные подсказки, конечно. Вижу, например, как раскалывается голова одной чики на парковке Макдака, что у пересечения Мудачьего бульвара с Засранец-лейн, а на девке футболка с надписью: «Не связывайся с Техасом», включаю дедуктивные способности Шерлока Холмса и разгадываю эту шараду. Или же просто использую Google. Я, черт побери, обожаю Google.