– Шнеллер! Шнеллер!
Это даже я понял. Немецкое слово «быстрее» знакомо у нас каждому с детства по всяким фильмам про фашистов.
Мы ринулись по лестнице вниз – Циркач впереди, за ним Фил, последним я. И только когда за моей спиною провернулся в замке ключ, я осознал, что Эльф остался наверху. Он ничего не сказал нам на прощание. Выходит, сохранялась наша договоренность о встрече завтра в полночь здесь же? Оригинально. О том, что Эльф заманил нас в ловушку, я и думать не стал. Если подвал закрытый, значит, просто предложено отсидеться, пока Семецкий будет уводить от нас полицию, как птица уводит хищников от гнезда. А если…
Оказалось именно второе. Из подвала имелся второй выход. По длинному коридору мы попали в соседнее здание. В пустой подземный гараж со следами строительных работ и с открытой на улицу дверью. Там было тихо, мы осторожно выглянули, и рванули вдоль неосвещенной стены до угла. На открытое пространство вышли спокойно. Увидели издалека полицейскую машину, синие сполохи мигалки зловеще метались по разрисованным стенам окрестных домов. Наш «мерседес» поблескивал в ночи, никем не тронутый. Но мы зашагали в сторону от дома и, только сделав пару больших кругов по ночным кварталам Кройцберга, на удивление тихим в столь поздний час, вернулись в исходную точку.
Можно было подумать, что весь криминал самого бандитского района Берлина собрался в эту ночь в нашем кнайпе, и потому в остальных местах царила удивительная, прямо-таки пасторальная тишина. (Это я однажды от Циркача такое слово узнал, а то еще решите, что я большой специалист по пасторалям). Впрочем, и у нашего дома уже все заканчивалось, если не сказать закончилось. Всех, кого надо увезли, кого надо допросили на месте, кого надо спугнули и разогнали куда подальше. Только один полицейский, теперь уже настоящий, бродил вдоль тротуара перед входом в кнайпе – видимо, в ожидании случайных ночных гостей, способных пролить дополнительный свет на произошедшее побоище. Но мы-то шли не в забегаловку, а в подъезд, и удостоились лишь вежливого вопроса, смысла которого не поняли. Фил отозвался солидно:
– Ихь фирштейн нихт. (Я не понимаю.)
И добавил фразу по-английски, мол, живем мы здесь. Полицейский благополучно отвалился. Красота! Вот бы у нас так!
Моника вернулась лишь под утро. Ее всю ночь продержали в участке по подозрению в причастности к беспорядкам. Наша знакомая была небезызвестной персоной для здешних властей, а к тому же хулиган, стрелявший в полицейских из почти игрушечного, как выяснилось, пневматического пистолета, оказался курдом. А о связях Моники Штраус с КРП наслышаны были не только мы.
В общем, Моника пришла злая на весь свет и прямо с порога спросила:
– Кто он, этот одинокий красивый мужчина?
Я думал ровно секунду.
– Профессор Вроцлавского университета. Историк.
– А-а-а, – протянула Моника. – Я знала одного такого профессора. Тоже, наверно, был историк. Он с двадцати метров, стреляя из пистолета в шестерку треф, укладывал шесть пуль точно в перекрестия, а пробки с пивных бутылок сдергивал без всяких приспособлений – ногтем большего пальца.
– Причем здесь пробки? – обалдел я.
– Не знаю, – сказала Моника. – Просто тот профессор преподавал в Академии Главного разведуправления вашего генштаба.
– У нас говорят короче – ГРУ, – уточнил Фил.
– Ну, значит, ГРУ, – согласилась Моника. – А этот откуда?
– А этот – из Вроцлавского университета, – повторил я упрямо.
– Ладно, – смирилась Моника, – давайте спать, хохмачи. Лично я жутко умоталась.
А за окном светало уже.
4Треклятый официальный представитель КРП по имени Байрам, тот самый, что устраивал гостиницу Пиндрику со Шкипером, перезвонил нам аж в семь утра. Накануне Циркач договаривался с ним по поводу утра, но кто ж мог знать, что утро у курдов начинается так рано. Впрочем, не курды виноваты, это немцы все как ненормальные вскакивают часов в шесть и начинают перед работой наводить порядок в своих домах: пыль протирать, полы и окна мыть, надраивать латунные шарики на заборе и глянцевые морды садовых гномиков. Моника представляла счастливое исключение из этого национального правила. Так что мы со спокойной совестью спали бы еще часа два, а то и три. Не довелось.
– Мой человек заедет за вами на темно-зеленой «БМВ». Запишите номер.
Писать я не стал. Просто запомнил.
– Будьте внимательны, – продолжал Байрам. – По дороге он покажет вам нужный дом. А разговаривать с водителем бесполезно – он все равно по-русски ни слова не понимает.
– Хорошо, – сказал я.
Пришлось быстро все переиграть. Мы собирались ехать на своей машине, и под это дело Шкипер с Пиндриком взяли в прокате трепаный неприметный «фольксваген». Знать бы, что нас повезут, они могли следом и на «мерседесе» прокатиться. Но теперь, подумав, мы решили все-таки оставить в силе вариант с «фольксвагеном».
Минут через пятнадцать к дому подкатила довольно шикарная зеленая «бээмвуха». Номер совпал и мы, не обменявшись ни единой репликой, загрузились втроем назад. На правом переднем сидении расположился какой-то тип, очень смуглый и бородатый, который всю дорогу читал книжку на арабском языке. Возможно, это был Коран: бородач читал медленно, вдумчиво и даже что-то бормотал себе под нос. Деятель, звонивший нам по телефону, оказался прав: с такими попутчиками вряд ли можно поддерживать беседу. А по городу водитель откровенно крутил, даже я это заметил, хотя и путался в названиях улиц. Пока я отчетливо помнил и узнавал только одну, главную – Унтер ден Линден. Переводится это «под липами». Вот под этими самыми деревьями наш фанатичный мусульманин и оживился.
Мы ползли в небольшой пробке, когда он вдруг закрыл книгу, принялся размахивать ею перед собой и тыкать налево. При этом он быстро-быстро лопотал на своем языке, а жестами несколько раз показал кусок взрывчатки с бикфордовым шнуром, его поджигание с помощью спички и большой взрыв, который даже по-курдски обозначался словом «Ба-бах!» Или он это специально для нас выучил.
Я пригляделся: здание было массивным, помпезным, типа нашей сталинской застройки – на века возводилось. Такое еще поди взорви. Табличку на воротах я сразу не разглядел, а вот российский флаг в глаза бросился.
– Это наше посольство, – шепнул мне Фил.
– … твою мать! Они что, охренели?!
Никаких других слов на этот случай у меня просто не было.
Минут через сорок мы тормознули у ворот Трептов-парка и молча двинулись в сторону знаменитого мемориала советским воинам-освободителям. Интересное было выбрано место для встречи. Специально ради нас, что ли?
Наконец, показался памятник – солдат с опущенным мечом и маленькой девочкой на руках. Было очень странно видеть в натуре монумент, знакомый с детства по металлическим рублям, дедовской юбилейной медали и открыткам ко Дню Победы. Какой-то он был здесь очень маленький, мирный, не торжественный даже. Та давняя победа, не потускневшая с годами, тем не менее, казалась фактом древней истории, словно египетские пирамиды. Она будто бы не имела никакого отношения к нынешнему богатому, красивому, благополучному Берлину, который десять лет назад мы просто сдали без боя.
Но еще сильнее памятника поразили меня тяжелые мраморные плиты, выстроившиеся вдоль аллеи, как наглядная пропаганда в войсковой части. Это и была наглядная пропаганда. По белому камню много лет назад вырезали тексты на двух языках – с одной стороны по-русски, с другой по-немецки. А подпись под ними стояла – вы не поверите! – вождя народов. Да, да, Иосифа Виссарионовича Сталина. А на дворе девяносто девятый год. Это было сильно. Представьте себе, например, где-нибудь на ВДНХ памятник погибшим немецким солдатам и вырезанные в камне цитаты из «Майн кампф» Адольфа Гитлера.
От этих мыслей меня отвлек человек, появившийся с боковой дорожки. Не заметить его было трудно. Народу вокруг гуляло вообще немного, преимущественно русские туристы, да еще местные мальчишки на роликах гоняли по гладким гранитным плитам. А человек шел прямо к нам, но вид имел абсолютно немецкий. Ну, то есть европейский. Курды такими белобрысыми не бывают.
Наши попутчики кивнули ему издалека, как начальнику и, поотстав, пошли следом на предписанном инструкцией расстоянии: вроде и не с нами идут, но в случае чего всегда наготове.
– Здравствуйте, – сказал незнакомец без малейшего акцента. – Моя фамилия Матвеев. Я уполномочен представлять в Берлине Курдскую рабочую партию. А Байрам мой заместитель.
– Очень приятно, – я протянул ему руку. – Большаков.
Хотя чего уж тут приятного – встретить в Германии такого странного соотечественника!
– Сегодня вечером вы получите товар, – сказал Матвеев.
Он не спрашивал, он утверждал. Они тут все и всё друг про друга знали. Зачем же так усложнять систему передачи «товара»? Мудреная схема с гастролерами из России посередине уж очень походила на какую-то подставу.
– Вы получите товар, – повторил Матвеев, – и передадите его нам. В то же условленное место чуть позже подъедет красный «ситроен-берлинго».
– Это еще что за птица? – поинтересовался я, потому что не представлял себе как выглядит такая модель.
– А это, если по-нашему, каблучок, – пояснил Матвеев, откровенно признаваясь в своем российском происхождении. – Часть товара перегрузите в него. И поедете в кабине рядом со мною. Вторая часть отправится в бронемобиле «Ивеко», и там же будут все ваши люди. Вас ведь пятеро? Я правильно понял?
– Правильно, – нехотя согласился я, уже теперь прикидывая, как стану объяснять ему, почему нас сделалось трое, и на всякий случай спросил: – Чего ради мы должны ехать именно в таком порядке?
– Дело в том, Большаков, что товарищ Ахман оформил диппаспорт только на ваше имя. Остальные проедут на территорию вместе с диппочтой, не подлежащей досмотру.
– Вы возите диппочту в броневиках.
– Всегда! – ответил Матвеев с чувством. – Это и надежнее и солиднее выглядит.
– А зачем тогда класть… – я замялся, – часть товара в этот французский «каблучок»?
– На самый крайний случай. Досмотр чисто теоретически может произойти.
– И тогда за незаконное проникновение на территорию… – я еще раз запнулся и не стал продолжать, раз уж в этом разговоре ничего нельзя называть конкретно, – …мы будем переданы германским властям?
– Нет, – возразил он, – как российские граждане вы будете переданы Москве.
– Еще лучше, – сказал я почти искренне, ведь мы представления не имели, кто именно займется нами в Москве в случае срыва всей операции.
– Вас это пугает?
– Не знаю, – сказал я честно. – А вы сотрудник посольства?
– Да.
– И гражданин России?
– Нет.
– А-а, гражданин Курдистана, – протянул я.
– Ценю ваше остроумие, Большаков, но я гражданин Германии. Однако мы отвлеклись. Я, кажется, начал объяснять вам, для чего товар будет разложен по двум машинам. Видите ли, его закамуфлируют под книжные пачки. И если такие же пачки поедут в открытой для посторонних глаз машине, никому не придет в голову их вскрывать. Логично? Согласитесь, незаконное проникновение и незаконный провоз известного вам товара – это не одно и то же.
Мы ходили по дорожкам парка, слушать нас здесь явно никто не мог. Но, очевидно, разговор недомолвками был просто привычкой для этого человека. Я уже понял, что нельзя произносить ключевых слов, а пресловутые книжные пачки не являлись для нас товаром, и я полюбопытствовал:
– Что ж это за книги такие?
– Грамотный вопрос, – похвалил Матвеев. – Книги заслуживают внимания. Собственно, на них и построена легенда для ваших людей на случай провала. В двух машинах будет лежать добрая сотня пачек знаменитого бестселлера Салмана Рушди «Сатанинские стихи». Слыхали, надеюсь? Духовный лидер Ирана Аятолла Хомейни в свое время приговорил автора к смертной казни за эту вещь, и приговор до сих пор не отменен. А вы – простые русские коммерсанты. Хотели поторговать здесь, в цивилизованной стране ходкой книжкой, да вот столкнулись с непредвиденными трудностями: за вами охотятся исламские экстремисты. И вы просто спасаетесь. Обратите внимание, этот тираж отпечатан на арабском, не потому что, в Германии так много людей, читающих по-арабски, а потому что на языке Магомета «Сатанинские стихи» стоят дороже всего.
– Ага, – догадался я, сам не знаю откуда. – Ваш человек в машине как раз и читал эту книгу, а вовсе не Коран. Да?