— Чего того? Помрет что ли?
— Типун тебе на язык! Замуж выйдет за другого, вот что.
— Мне бы твои проблемы, лабух.
— Э, нет, не скажи. У тебя есть жена?
— Не было, нет, и не предвидится в обозримом будущем. Я по натуре холостяк. Одиночка.
— Ну, это не дело. Ты парень видный, молодой, надо жениться.
— Вот как раз и не надо, потому что видный и молодой. Потом, нынешним дамам видные и молодые ни к чему. Им денежные нужны.
— Кто так тебя обидел, Леха?
— Было дело, — я вздохнул. — Ладно, закрыли тему.
Мы поплелись дальше через бескрайнее поле, за которым виднелись красные черепичные крыши и высокое здание с изящным шпилем — похоже, церковь. И тут произошло нечто странное.
Больше всего это было похоже на то, как если бы я вошел в закрытую стеклянную дверь. Было со мной однажды такое — захотел зайти в магазин, а двери и витрины так надраили, что я влепился лбом прямо в закрытую створку. Так и тут, я будто ударился о невидимую преграду. С Хатчем, похоже, случилось то же самое, потому как он застыл с открытым ртом на месте.
— Чего? — спросил я. — Набил шишку об воздух?
— Вроде того, — Хатч покрутил головой. — Ты тоже?
— Ага. Странное ощущение, — я попробовал пространство перед собой рукой, но невидимого препятствия больше не было. — Что это?
— Леха, не нравится мне это все. Ты уверен, что нам надо идти дальше?
— Не знаю. Я вообще ни в чем не уверен. Но стоять тут тоже не дело.
Меня успокоило то, что окружающий нас мирный сельский пейзаж никак не изменился. Солнце ярко светило, птички пели, бабочки летали, нарядные красные крыши вдалеке никуда не исчезли. Вот только появился какой-то тяжелый глухой шум, будто где-то неподалеку завели мощный трактор. Мы шли дальше по полю, и я совсем забыл про странное невидимое препятствие, но тут…
— Хальт!
Я тут же остановился, Хатч, глядя на меня — тоже. Из кустов на обочине поля немедленно показалась нелепая и неожиданная фигура. Нелепая потому, что я меньше всего ожидал встретить здесь человека в форме Вермахт Хеер.
— Хальт! — повторил человек, направив на нас дуло винтовки. — Хенде Хох! Их верде шисен!
Я немедленно поднял руки. Эту команду понял бы даже тот, кто совершенно незнаком с благозвучным языком герра Гете и группы «Раммштайн».
Парень с винтовкой смотрел на нас совсем неблагожелательно. Я заметил, что петлицы на его серой полевой форме черные. Эсэсовец. Черт, откуда тут эсэсовцы?
Куда это нас опять закинуло, мать его тру-ля-ля?!
Между тем из кустов появились еще два парня — крепкие, в форменных камуфлированных куртках с закатными рукавами, в кепи и с автоматами наизготовку.
— Похоже, американцы разбомбили бродячий цирк, и две ряженые обезьяны уцелели, — сказал по-немецки один из них, подойдя к нам ближе. — Кто такие?
Я лихорадочно соображал. Отвечать по-немецки нельзя — примут за шпиона или дезертира. По-русски тем более. Задержавший нас солдат быстро обыскал нас с Хатчем, забрал у менестреля гитару, у меня меч, кинжал и метательные ножи, легонько так ткнул дулом винтовки в живот, засмеялся.
— Гляди, Матиас, у него меч за спиной! И куча ножей, — сказал он. — Французский маки с прадедушкиными ножиками для паштета.
Французский. Ага, значит, мы во Франции. Я понял, что рискую, но деваться было некуда.
— Месье! — заговорил я по-французски, стараясь придать своему лицу максимально идиотское выражение. — Мы с другом просто актеры. Идем в… Моравилль. Не стреляйте, месье! Мы сдаемся.
— Слушай, Пауль, ты вроде немного понимаешь язык лягушатников, — сказал товарищу тот, кого звали Матиасом. — Ну-ка, поговори с ними.
— Кто вы такие? — спросил меня Пауль. Французский у него был отвратительный, но я радостно закивал.
— Месье, мы актеры, — начал объяснять я. — Меня зовут… Ален Делон, а моего друга, — и я показал на Хатча, — Шарль Азнавур. Мы попали под бомбежку, компрене? Американцы разбомбили нашу сьемочную группу. Мы снимали кино. Все погибли, а мы заблудились. Нам надо в Моравилль. Вы знаете, где здесь Моравилль?
— Что он там несет? — спросил Матиас.
— Говорит, что они актеры и попали под бомбежку, — Пауль направил на меня автомат. — Пойдете с нами, лягушатники. Марширен марш!
— Хатч, — зашептал я менестрелю, когда нас под прицелом повели в сторону поселка, — главное, молчи и делай вид, что ты немой и глухой!
— Почему?
— Потому что ты контуженный. Бомбой тебя шарахнуло. «Грэнд Слэмом»*, прямо по черепушке. Понял?
— Они нас убьют?
— Может быть. Но пока хотят куда-то отвести. Крепись, братан.
Лицо Хатча приняло страдальческое выражение. Я с ужасом подумал о том, что будет, когда эсэсовцы откроют чехол и увидят его американскую гитару. И как мне объяснить, почему оружие у меня не бутафорское, а самое настоящее. Разве только продолжать разыгрывать кретина. Но долго это не сработает, это только в старых советских фильмах немцы были глупыми.
Шли мы долго. У меня от страха и жажды совершенно пересохло во рту, а ноги дрожали. Хатч выглядел не лучше. Наконец, нас привели в деревню. Это было что-то вроде военной базы — на входе в село стояли блокпосты, а в поле я увидел зенитные батареи, аккуратно обложенные мешками с песком. Повсюду было полно немецких солдат, и смотрели они на нас совсем не благожелательно. В центре деревни, перед ратушей, превращенной в штаб, была устроена настоящая выставка техники — несколько кубельвагенов, шикарный черный кабриолет «Опель-адмирал», пара гановагов, грузовики, *10-тонная авиабомба, использовавшаяся авиацией союзников. мотоциклы, хищно выкрашенные в зеленый, бурый и черный цвет. Весь этот парад технического немецкого гения впечатлил бы любого ценителя антикварной техники. Впрочем, лоск с этих машин давно сошел, а некоторые и вовсе выглядели так, будто их пригнали со свалки. Видимо, совсем недавно эти тачки были в бою. Чуть дальше стоял громадный «тигр» — я и не представлял себе, каких размеров в реале был этот танк. Тут к нам подошел офицер в полевой форме, рыжий, с колючими глазками. Наши конвоиры объяснили ему ситуацию.
— Диверсант? — Офицер ткнул меня рукой в перчатке в грудь. — Маки?
— Месье, — затянул я Лазаря, — я и мой друг актеры. Попали под американские бомбы. Мой друг тяжело контужен. Мы шли в Моравилль, понимаете?
— В подвал их, — коротко приказал офицер и отвернулся. Я было попытался продолжить разговор, но эсэсовцы нас схватили и потащили к ратуше. Похоже, у нас появился шанс пожить еще некоторое время.
Глава двадцать шестая. Сержант Тога Мейсон
И на кой тебе английский? В этой системе даже вирусы русифицированы.
Подвал под ратушей оказался банальным винным погребом. Едва за нами захлопнули похожую на двустворчатый люк дверь, как я активировал свой «Светляк», и мы смогли оглядеться. Здесь было полно бочек всех размеров. Холодно, темновато, но сухо и чисто. А в углу погреба спал на грязном матрасе еще один узник, молодой парень лет двадцати пяти от силы. На парне была английская военная форма.
— Военнопленный англичанин, — шепнул я Хатчу. — Разбудим?
— А стоит?
— Поговорим. Может, узнаем что-нибудь интересное.
Я подошел к англичанину и легонько потряс его за плечо. Когда парень открыл глаза, я выдал самую приветливую улыбку и сказал:
— Hi, cham. Nice to meet you.
Парень посмотрел на меня с удивлением. По виду это был типичный англичанин — рыжий, с мелкими чертами лица и светлыми глазами. Левая бровь была рассечена, губы вздулись, на скуле темнел здоровенный синяк.
— Don`t be afraid, friend, — сказал я и протянул ему руку. — We are with you.
Англичанин нерешительно протянул мне руку, но на его лице по-прежнему было написано недоумение. Ох уж эти англосаксы! Сноб на снобе…
— Prisoner of war? — продолжил я. — So we are. Very sad, isn`t it?
— Слушай, Леха, он какой-то странный, — шепнул Хатч. — Он вроде как не понимает. Может, у тебя с произношением что-нибудь не так?
— Обижаешь, Блэкмор. Я кандидатский минимум по английскому на пять сдал. У меня английский чище, чем у Шекспира.
— Русские? — внезапно спросил парень на самом настоящем русском языке. — Вы что, русские? Из России?
Тут у меня челюсть провисла до самого пола. А липовый англичанин просиял, что твой новенький рубль.
— Ты что, русский? — спросил я.
— А какой? А, усек — вас, наверное, форма моя с толку сбила. Так это миссия такая.
— Миссия? — Я начал понимать, что к чему. — Вот только не говори, что ты геймер.
— И вы тоже? — Парень внимательно нас осмотрел. — Да, дела!
— Слушай, ты ясно и точно скажи — играл?
— Играл. В «Солджерс оф Глори — 2». Знаете такую игрушку?
— Слышали.
— Я сетевуху загрузил, миссия «Божья кара», — говорил Тога тихо, и при этом стеснительно улыбался. — Это когда тебя выбрасывают с самолета вместе с диверсионной группой. Ты типа как британский сержант-десантник по фамилии Мейсон.
— И?
— Стал загружать игру, тут что-то сверкнуло, и я будто в воздушную яму провалился. Голова закружилась, в глазах потемнело. А как пришел в себя, вижу — я уже не в своей комнате за компьютером. Болтаюсь в каком-то лесу на дереве, на парашютных стропах.
— Короче, попал внутрь игры, — с понимающим видом сказал Хатч. — Со мной было почти то же самое.
— Я сейчас с трудом могу вспомнить, что чувствовал. Сначала подумал, это меня заглючило по-крупному. А потом понял, что все на самом деле происходит. Чуть со страху не обделался. Повисел немного, подумал и решил действовать. У меня девиз такой по жизни: «Надейся на лучшее, борись до последнего».
— Хороший девиз.
— Короче, я обрезал стропы и слез с дерева. Лес, темнота. Мешок мой с припасами, картой и рацией улетел куда-то. Стал его искать. Фонарь зажечь боюсь — вдруг патруль? Короче, ждал до утра. Потом все-таки нашел мешок, достал карту. И пакет с заданием…
— Погоди-ка, брат, тебя как зовут? — не выдержал я.
— Тога. Вообще-то я Толик. Но в виртуале Тога.
— Будем знакомы, Тога. Я Леха, ник Алекто. А это Валерчик, в виртуальном миру Хатч.
Мы обменялись рукопожатиями. Мне что-то так хорошо стало на душе — словами не опишешь.
— Ты откуда будешь, Тога? — спросил я.
— Казанский.
— О, почти земляк! — обрадовался Хатч. — Я из Поволжья, Самарская губерния.
— Нет, здорово, что вы здесь, — сказал Тога. — Как-то даже в погребе светлее стало.
— Так ты рассказывал, что карту и пакет нашел.
— А, точно. У меня было задание отыскать эшелон с горючим для ракет «Фау-2». Немцы его где-то на секретной станции южнее Кале держали, но авиация союзников его нашла, да только разбомбить не могла — агентура предупредила, что немцы в состав включили вагоны с военнопленными. Вот нам и поставили задачу: найти состав, потихоньку освободить заключенных, а цистерны с топливом взорвать.
— Видать, брат, ты всерьез заигрался, — заметил я, заметив в глазах Тоги воодушевленный блеск.
— Нет, реально, было интересно. Станцию я нашел. Охраны там — мама не балуйся! Патрули с собаками, зенитки, танки, снайперы на вышках, фаустники. Сплошняком матерые Ваффен-СС, не какой-то там фольксштурм. А я один, со «Стеном», пистолетом и десятком гранат. Да еще взрывчатки килограмма четыре в мешке.
— То есть как один? Ты же говоришь, вас группой сбросили?
— По игре да. Но в РЕАЛЬНУЮ Францию 44-года попал я один.
— Постой, так это что, не игра?
— Ребята, я вам десять минут объясняю — не игра это. Настоящая война. Я сам, когда понял, долго отходил.
— Это что, мы все втроем провалились в настоящий 1944 год?
— Выходит, так.
— Хороша уха из петуха! — Я почувствовал, что по моей спине ползут не то, что холодные мурашки — муравьи-мутанты из жидкого гелия. И тут меня осенило. — Погодите, есть один способ проверить. Внимание!
Мой трижды повторенный ник не возымел никакого эффекта. Консультант не появился. Или это опять неведомые мне правила Главного Квеста, или же Тога прав и мы — страшно подумать, — на войне. Да еще в плену. Мне вдруг стало очень нехорошо и морально, и физически.
— Лех, ты что? — Хатч озабоченно заглянул мне в лицо. — Плохо, да?
— Голова кругом пошла, — я попытался взять себя в руки. — Ну и что было дальше, Тога?
— А ничего. На станцию я ползком пробрался. Из пистолета с глушителем вырубил часовых. Еще тогда заметил, что имитация уж больно точная — запах пороха, ствол у оружия раскаляется от выстрелов. Для игры ненужные подробности. Сумел обойти зенитные батареи и пулеметы. Было очень страшно. Каждое движение, будто во сне. Прополз полметра — и лежишь, обливаешься потом, ждешь, когда по тебя шмалять начнут. Больше всего боялся, что собаки меня учуют. Потом вспомнил, что у собак вроде не нюх острее, а слух. Старался двигаться бесшумно. Пару раз собачки все-таки забрехали, но немцы только в мою сторону постреляли маленько. — Тога помолчал. — Как вспомню, жутко делается. Я лежу, а над головой пули свистят. Неприятно. А еще ни с того ни с сего меня смех начал разбирать. Когда я на дереве повис, порвал штаны на интересном месте. Думаю, застрелят меня, найдут труп, а у меня дырка на жопе. Стыдоба. Вы чего это так на меня смотрите?
— Дальше, дальше рассказывай.
— Короче, добрался я до путей. Заполз под отцепленный вагон, часа полтора лежал неподвижно, разглядывал все в бинокль. Вычислил вагоны с военнопленными — они все были помечены белыми треугольниками. Охрана все больше по перрону прохаживалась, на пути не спускалась. За два часа до рассвета слышу — вроде как гул самолетов. Немцы, понятно, засуетились, забегали. Я к цистернам переполз, заложил взрывчатку. Тут откуда-то овчарка выскочила — хорошо, вовремя заметил, успел из пистолета ее уделать. С одного вагона сбил выстрелом замок, открыл дверь. А там, прикиньте, одни девки! То ли венгерки, то ли польки. Забились в вагон и таращатся на меня испуганно. Я им говорю: «Уходите, вы свободны!», а они не понимают. Потом какая-то баба выпрыгнула, обняла меня, и следом за ней остальные как горох посыпались. Зацеловали чуть ли не до смерти. И тут заухало — где-то рядом начали бомбы падать и немецкие «эрликоны» застучали. Вот повезло, так повезло. Пока немцы по перрону метались, я еще пару вагонов открыл, там уже мужики были. И вот тут началось — снайперы с вышек все это дело заметили. Вот это было страшно. Я видел, как беглецам пули головы разбивали вдребезги. Столько народу поубивали, сволочи, что вспоминать не хочется, а забыть не получается. Но большинство все-таки прорвались под шумок. И я с ними. Отбежал подальше в лес и включил радиодетонатор. Так шарахнуло, что просто любо-дорого!
— Слушай, Тога, да ты герой, блин! — сказал я без всякой иронии. — Слышь, Хатч, с нас причитается.
— Это я сейчас герой, а тогда меня колбасило так, что и не расскажешь. Весь в поту был, ноги-руки тряслись. Когда цистерны начали рваться, всю округу осветило. Слышу — со всех сторон собаки лают. Ну, я и дунул в лес. Бегал до утра, пока из сил не выбился. Забрался в кусты и уснул. Просыпаюсь — надо мной какой-то хмырь стоит и орет дурным голосом. Я ему говорю: «Заткнись, папаша, немцев наведешь», а он голосит и еще с кулаками на меня лезет. Я с ним драться начал, тут и немцы появились. Побили немного руками, ногами и прикладами, обыскали и сюда притащили. Хорошо еще не нашли ничего, взрывчатку я всю использовал, а мешок в лесу надежно так спрятал. Похоже, немцы просто не поняли, что это я состав взорвал, а то шлепнули бы на месте без разговоров. Вот и сижу тут второй день.
— Серьезная история, — я проникся к этому щуплому рыжему пареньку большим уважением: даже если половина из того, что он рассказывает — правда, то уж только за это надо обвешать его с головы до ног всеми существующими орденами. В одиночку пробраться на военную базу и взорвать состав — гм! Я бы не смог. Помню, играл я как-то в один шутер, так меня, пока я дошел до середины игры, раз восемьдесят убили. А тут ведь не игра, настоящая война! Убивают один раз, без сохранения и перезапуска.