– Конечно уверен, – обиженно сказал Вабслин. – Я прекрасно знаю, как работают различные запоры. Я пытался провернуть храповик, отогнуть фиксатор… ну, хорошо, моя рука – не идеальный инструмент, но дверь все равно должна была открыться.
– Может, что-то вышло из строя, – сказал Хорза.
Он выпрямился и посмотрел вдоль состава, словно пытаясь увидеть что-то сквозь сотни метров металла и пластика между ним и вагоном-реактором.
– Гм-м-м. Места там маловато, чтобы Разум мог спрятаться, верно?
Вабслин оторвал взгляд от панели.
– Может, конечно, и маловато…
– А вот и я, – брюзгливо объявил Унаха-Клосп, вплывая через дверь в кабину. – Что еще вы от меня хотите?
– Что-то ты не очень торопился, осматривая тот, другой поезд, – заметил Хорза, глядя на машину.
– Просто я осматривал его внимательно. Внимательнее, чем вы, если только слух не обманул меня и я верно понял, о чем вы говорили. Где может быть достаточно места, чтобы Разум мог спрятаться?
– В вагоне реактора, – сказал Вабслин. – Мне там было никак не открыть некоторые двери. Хорза говорит, что, судя по приборам, они должны быть открыты.
– Хотите, чтобы я отправился туда и посмотрел? – Унаха-Клосп повернулся к Хорзе.
Мутатор кивнул.
– Если тебя не затруднит, – ровным голосом сказал он.
– Ни в коем случае, – весело ответил Унаха-Клосп, удаляясь через дверь, в которую вошел. – Мне уже начинает нравиться, когда мной помыкают. Предоставьте это мне. – Он исчез за дверью, направляясь через передний вагон к реактору.
Бальведа посмотрела сквозь армированное стекло на задний вагон стоящего впереди поезда – того, который обследовал автономник.
– Если Разум прячется там, почему его не показывает твой детектор? Может, его сбивает с толку реактор? – Она медленно повернула голову к мутатору.
– Кто знает? – сказал Хорза. – Я не специалист по работе скафандров, в особенности поврежденных.
– Ты становишься слишком доверчивым, Хорза, сказала Бальведа, улыбаясь едва заметной улыбкой. – Позволяешь автономнику выполнять такую работу!
– Всего лишь поручаю ему провести рекогносцировку, – сказал Хорза, отворачиваясь к пульту.
Он разглядывал экраны, счетчики, измерители, изменял функции дисплеев и счетчиков, пытался понять, что происходит в вагоне реактора, если только там действительно что-то происходит. Насколько он мог судить, все было в порядке, хотя еще со времен своего смотрительства в системах реактора он разбирался хуже, чем в большинстве других устройств поезда.
– Ну хорошо, – сказала Йелсон, разворачивая набок свое кресло; она положила ноги на край консоли и сняла шлем. – Что же мы будем делать, если Разума нет здесь – в вагоне реактора? Начнем ездить кругами, используя транзитные трубы, или как?
– Не думаю, что имеет смысл отправляться в путь поездом по главной линии, – сказал Хорза, посмотрев на Вабслина. – Я думал оставить всех здесь и объехать систему по транзитной трубе одному. Может быть, удастся обнаружить Разум с помощью моего детектора. На это не уйдет много времени, даже если сделать два круга и проехать по двум системам объездных путей между станциями. В транзитных трубах нет реакторов, а потому никаких ложных сигналов или помех мой датчик регистрировать не будет.
Вабслин, сидевший лицом к пульту управления, выглядел подавленным.
– Почему бы тогда не отправить всех остальных назад на корабль? – спросила Бальведа.
Хорза посмотрел на нее:
– Бальведа, ты здесь не для того, чтобы выступать с предложениями.
– Я только хотела помочь, – пожала та плечами.
– А если ты ничего не найдешь? – спросила Йелсон.
– Тогда мы вернемся на корабль, – сказал Хорза, тряхнув головой. – Это все, что остается. Вабслин на борту сможет проверить детектор моего скафандра, и в зависимости от характера неисправности мы либо вернемся в туннели, либо нет. Теперь, когда мы включили питание, все это можно будет сделать очень быстро и без всяких затруднений.
– Жаль, – сказал Вабслин, трогая органы управления. – Мы на этом поезде даже не сможем вернуться на станцию четыре, потому что шестая заблокирована тем поездом.
– Может, нам удастся его убрать, – сказал Хорза инженеру. – Если мы поедем по главной линии, все равно придется как-то маневрировать, какой бы путь мы ни выбрали.
– Ну, ладно, – сказал Вабслин задумчиво, снова посмотрел на пульт управления и указал на один из приборов. – Это регулятор скорости?
Хорза рассмеялся. Скрестив руки на груди, он с ухмылкой посмотрел на Вабслина.
– Да. Посмотрим, удастся ли нам организовать маленькое путешествие.
Он наклонился над пультом и указал Вабслину на два-три других органа управления, при помощи которых поезд готовили к движению. Они принялись увлеченно показывать что-то друг другу, разговаривать, кивать.
Йелсон нетерпеливо заерзала на своем сиденье и наконец устремила взгляд на Бальведу. Та с улыбкой смотрела на Хорзу и Вабслина, потом, ощутив на себе взгляд Йелсон, посмотрела на нее и улыбнулась еще шире; она слегка повернула голову в сторону двух мужчин и подняла брови. Йелсон неохотно улыбнулась в ответ и чуть пошевелила своим ружьем.
Теперь огни бежали быстро, улетали назад, образуя по бокам тускло освещенной кабины две мигающие, прерывистые ленты света. Он знал; он еще прежде открыл глаза и видел.
Чтобы поднять веки, ему нужно было напрячь все силы. На короткое время он погрузился в забытье. Он не знал, сколько продремал, зная только, что дремал. Боль немного отступила. Некоторое время он оставался неподвижен. Его переломанное тело косо лежало в чужом, неподходящем для него кресле; голова уткнулась в консоль, рука была засунута в небольшой зазор на пульте управления, пальцы зажаты под тормозной рукояткой.
Ему было хорошо. Он не смог бы описать, как приятно ему было после всего этого мучительного путешествия ползком по туннелю и по поезду.
Темп движения поезда изменился. Локомотив все еще покачивался, но теперь чуть быстрее, и к первому добавилось несколько новых ритмов, вибрации стали чаще и напоминали частый сердечный стук. Ему казалось, что он слышит теперь и завывание ветра, задувающего в углубленные шахты далеко от занесенной снегом поверхности. А может быть, это работало воображение. Сказать наверняка он не мог.
Он снова чувствовал себя маленьким ребенком, который путешествует с погодками и старым кверлментором. Его колыбельку покачивали, и он то просыпался, то погружался в блаженный, счастливый сон.
Он не переставал думать: «Я сделал все, что мог. Может быть, этого недостаточно, но я сделал все, что было в моих силах». Эта мысль утешала его.
Как утихающая боль, она давала успокоение, как покачивающийся поезд, она его убаюкивала.
Он снова закрыл глаза. В темноте тоже было свое утешение. Он понятия не имел, какую часть пути уже преодолел, и начинал думать, что это не имеет значения. Память снова изменяла ему, и он не мог вспомнить, зачем он делает все это. Но и это уже не имело значения. Дело было сделано. Только бы не двигаться, а остальное не имело значения. Ничто не имело значения.
Абсолютно ничто.
Да, двери были заклинены, как и в другом поезде. Автономник разозлился и шарахнул своим силовым полем по одной из дверей реакторного помещения; силой инерции его отбросило назад.
На двери не появилось ни вмятинки.
Ай-ай.
Назад к лазам и отверстиям для кабеля. Унаха-Клосп развернулся и направился по короткому коридору, потом через лючок в полу, ведущий к смотровой панели под полом нижнего уровня.
Ну да, на меня в конечном счете взвалили всю работу. Я так и знал. Если называть вещи своими именами, то я сейчас ищу другую машину для этого выродка. Нужно было проверить свои цепи. Что-то мне не очень хочется говорить ему, если даже я найду где-нибудь этот Разум. Пусть это будет ему уроком.
Он откинул смотровой лючок и опустился в темное узкое пространство под полом. Лючок, зашипев, закрылся за ним, перекрывая свет. Он хотел было вернуться и открыть лючок, но потом понял, что тот автоматически тут же закроется снова, а он потеряет терпение и сломает это устройство, и все это показалось ему каким-то бессмысленным и маловажным, и он не стал возвращаться. Пусть себя так ведут люди.
Он пустился по лазу в направлении хвоста поезда, к тому месту, над которым находился реактор.
Идиранин все говорил и говорил. Авигер слышал, но не слушал. Он смотрел на монстра краем глаза, но на самом деле толком ничего не видел. Он рассеянно разглядывал свое ружье, напевал что-то себе под нос и думал о том, что бы он сделал, если бы каким-то образом сумел найти сам этот Разум. Что, если бы все остальные погибли, а он остался бы с этим устройством? Он знал, что идиране, возможно, неплохо заплатили бы за Разум. И Культура тоже заплатила бы. Деньги у них есть, хотя внутри собственной цивилизации они ими и не пользуются.
Мечты, мечты; но события могут разворачиваться непредсказуемо. Никогда не знаешь, какая тебе выпадет карта. Он бы прикупил себе немного земли – островок на какой-нибудь приятной и безопасной планете. Сделал бы себе омоложение, стал бы разводить каких-нибудь дорогих скаковых животных и, пользуясь своими связями, познакомился бы с богатыми людьми. Или нанял бы кого-нибудь для тяжелой работы. Если у тебя есть деньги, то это не проблема. И вообще все – не проблема.
Идиранин продолжал говорить.
Его ладонь была почти свободна. Ничего другого пока ему не удалось, но, может, немного позднее ему удастся высвободить всю руку; с каждой минутой манипулировать ею становилось все легче. Гуманоиды уже некоторое время находились в поезде – сколько они там еще пробудут? Маленькая машина задержалась там не слишком надолго. Хорошо, что он успел вовремя заметить, как она появилась из устья туннеля. Он знал, что машина видит лучше его, и несколько мгновений опасался, что она заметила, как он пытается высвободить руку – ту, что была по другую сторону от старика-гуманоида. Но машина исчезла в поезде, и ничего не случилось. Он продолжал следить за стариком, проверять его. Казалось, что гуманоид забылся в своих грезах. Ксоксарле все говорил и говорил, рассказывая воздуху об идиранских победах.
Его рука почти высвободилась.
С опоры – в метре над его головой – просыпалось немного пыли, которая полетела вниз в практически неподвижном воздухе и упала почти, но не точно, вниз по вертикали. Пыль отнесло немного в сторону от него. Он посмотрел на старика и натянул провода на своей руке. Да вылезай ты, черт тебя дери!
Чтобы попасть в небольшой проход, которым Унаха-Клосп хотел воспользоваться, ему пришлось стучать по изгибу лаза, делая его менее угловатым, более плавным. Это был даже не лаз, а кабельная трасса, но она вела в реакторный отсек. Автономник проверил свои сенсоры: уровень радиации здесь был такой же, как и в других отсеках поезда.
Он продрался сквозь небольшой зазор, проделанный им между кабелями, и попал в металлические и пластиковые внутренности безмолвного вагона.
Я что-то слышу. Что-то приближается подо мной…
Огни слились в непрерывную линию. Они мелькали слишком быстро, и почти ничей глаз не смог бы различить каждый из них в отдельности. Огни впереди, по ходу поезда, на поворотах выглядели сплошными кривыми линиями; на концах прямых отрезков они представали поодиночке, потом росли в размерах, соединялись в ленту и проносились мимо, как падающие звезды на черном небе.
Поезду понадобилось немало времени, чтобы набрать максимальную скорость; долгие минуты он боролся с инерцией своей тысячетонной массы. Теперь, преодолев ее, он гнал себя и столб воздуха перед собой со всей скоростью, на какую был способен, мчась по длинному туннелю с ревом и треском, каких еще не знали эти темные лабиринты. Покореженные стенки его вагонов разрывали воздух и ударялись о кромки взрывостойких дверей – скорость состава от этого уменьшалась мало, но значительно возрастал шум.
Вой работающих двигателей локомотива и крутящихся колес, покоробленного корпуса, прорывающегося сквозь воздух, и того же воздуха, вихрящегося в открытых пространствах пробитых вагонов, отражался от потолка и стен, консолей и пола, наклонного армированного стекла.
Глаз Квайанорла был закрыт. В его ушах – в такт с наружным шумом – пульсировали барабанные перепонки, но мозг не получал никаких сигналов. Голова его, словно живая, слегка подпрыгивала на дрожащей консоли. Рука его подрагивала на прерывателе автоматического торможения, словно воин нервничал или боялся чего-то.
Намертво втиснутый, приклеенный, приваренный собственной кровью, он выглядел как странная поврежденная часть поезда.
Кровь засохла. Как вокруг тела Квайанорла, так и внутри его она прекратила течь.
– Как дела, Унаха-Клосп? – раздался голос Йелсон.
– Я нахожусь под реактором, и я занят. Если что-нибудь найду, дам вам знать. Спасибо.
Автономник выключил коммуникатор и посмотрел вперед – там внутри черной оболочки вились провода и кабели, исчезая в кабельной трассе. Здесь их было больше, чем в переднем поезде. Разрезать их или попытаться найти другой ход?
Решения, решения.
Рука его освободилась. Он помедлил. Старик по-прежнему сидел на паллете, поигрывая своим ружьем.
Ксоксарле позволил себе маленькую передышку и пошевелил рукой, вытянул пальцы, сжал их в кулак. Мимо его щеки медленно пролетели несколько пылинок. Он перестал сгибать руку.
Он наблюдал за пылью.
Дыхание, нечто меньшее, чем дыхание, щекотало его руки и ноги. Как странно, подумал он.
– Я только хочу сказать, – повернулась Йелсон к Хорзе, чуть передвинув ноги на консоли, – что, на мой взгляд, неразумно тебе пускаться в путь одному. Тут что угодно может случиться.
– Я возьму коммуникатор и буду регулярно выходить на связь, – сказал Хорза.
Он стоял, скрестив руки и спиной опираясь на край пульта, на котором лежал шлем Вабслина. Инженер знакомился с органами управления поезда. Оказалось, что устроены они довольно просто.
– Это основы основ, Хорза, – сказала ему Йелсон, никогда нельзя идти одному. Чему тебя только учили в этой дурацкой академии?
– Если мне будет позволено выразить мое мнение, сказала Бальведа, сцепив перед собой руки и глядя на мутатора, – то я поддержу Йелсон.
Хорза смерил агента Культуры взглядом, полным недовольного недоумения.
– Нет, тебе не позволено выражать своего мнения, сказал он ей. – Ты вообще на чьей стороне, Перостек?
– Ах, Хорза, – усмехнулась Бальведа, скрестив руки, – после всего, что произошло, я почти что чувствую себя членом команды.
На консоли приблизительно в полуметре от чуть покачивающейся медленно остывающей головы полукапитана Квайанорла Джидборукса Стогрле III быстро-быстро замигал огонек. Одновременно в кабине зазвучал высокий воющий звук, распространившийся на весь первый вагон и переданный на несколько других пультов управления в мчащемся поезде. Квайанорл, чье тело было надежно вдавлено в кресло инерцией поезда, ревущего на длинной кривой, расслышал бы этот звук, будь он жив. Что же касается гуманоидов, то лишь немногие из них различали звуки такой частоты.
Унаха-Клосп решил не отключаться от связи с внешним миром и снова открыл каналы коммуникатора. Однако никто к нему не обращался. Он начал перерезать кабели, ведущие в проход, остро заточенным силовым полем – один за другим. Нет смысла беспокоиться о каких-то повреждениях систем после всего, что случилось с поездом на станции шесть, – сказал себе автономник. Если он повредит что-нибудь жизненно важное для нормального хода поезда, то Хорза наверняка скоро закричит благим матом. А отремонтировать кабели не составит большого труда.
Сквозняк?
Ксоксарле подумал, что ему это мерещится, потом – что после подачи питания включился какой-то вентилятор. Не исключено, что нагревание осветительных приборов на станции вызывало потребность в вентиляции.