Погода стояла прекрасная – слегка припекало, ветер ласково играл с волосами. Винтари давно уже ленился укладывать волосы в гребень, эта пьянящая свобода стала ему слишком дорога.
«Кладбище» встретило их тишиной – нисколько не музейной и тем более не мёртвой. Скорее покоем. Тихо шелестела колеблемая ветром трава, стрекотали какие-то насекомые. Солнечные блики играли на блестящих поверхностях. Винтари и Дэвид ходили от ангара к ангару в отнюдь не немом благоговении. Восхищаться молча здесь просто не было сил.
– Удивительно! Они ведь все совсем как новенькие! Хоть сейчас в путь! Не верится, что этой модели… более пятисот лет, получается?
– Старение этого материала происходит куда медленнее. К тому же, за ними хорошо ухаживают. Для нас важно чтить историю, поэтому все модели поддерживаются в работоспособном состоянии. Для них даже выпускаются детали в случае необходимости замены. Такие музеи стараются иметь поблизости от всех крупных городов, чтобы учащиеся могли проследить, повторить, пропустить через себя весь эволюционный путь.
– Сколько же их… Здесь что же, представлены все модели, какие когда-либо были выпущены?
– Не совсем. Для всех потребовалось бы в десять раз больше места… Наиболее знаковые, значимые. Знаете, последнюю тысячу лет, выпуская что-либо, мы предусматриваем возможность апгрейда, и такая усовершенствованная модель не считается новой, хотя и полностью прежнее название не сохраняет, а присоединяет к нему какой-либо эпитет… Это получается как ветви одного дерева…
– Да, у нас примерно так же, разве что с названиями не так замысловато…
И тут они увидели его.
Сияние матовых поверхностей было совсем тусклым – материал корпуса был очень древним, ныне вышедшим из употребления, и признаки старения на нём уже были заметны, но мерный, спокойный свет этот был лишь притягательнее. Если возле других экспонатов Винтари просто знал, что видит перед собой настоящую реликвию, то здесь ощущал дыхание истории, и оно заворожило, околдовало его. Древнюю вязь он расшифровать пока не мог, кажется, это был один из диалектов касты мастеров, но спрашивать у Дэвида не стал – решил, что обязательно разберётся сам. Будет потом, чем гордиться.
– Невероятно… Это же он, Синий Вихрь?
– Синий Вихрь-Безмолвие, если точнее. В отличие от основной модели, его двигатель абсолютно бесшумен, не издаёт даже тихого рокота. Это был прорыв – неоценимое качество для ночных рейсов, такой транспорт не тревожил покой спящих.
– Каких спящих? – Винтари оторвал от своего зыбкого отражения удивлённый взгляд, - разве Вихри не использовались для междугородних перемещений? Они, конечно, четырёхместные, по сравнению со Стрелами полезная площадь здесь больше… Но места всё равно сидячие, не спальные. Кого будить-то?
– Зверей и птиц в полях, принц. Серия Вихрь ценилась именно за бесшумность и за то, что в полёте практически не использовалось освещение, гравилёт шёл по приборам.
– У меня определённо пробелы в знаниях. Я отметил лишь быстроту и эргономичность.
Они встретились возле подъёмника к кабине, разом повернулись друг к другу…
Винтари мог поклясться, что первому эта идея пришла ему, но так же он мог бы поклясться, что Дэвид идеально прочёл её и поддержал.
В самом деле, почему бы нет? Преступления в этом нет – они не проникали сюда незаконно, доступ открыт, учебные полёты на гравилётах приходящими сюда учениками совершаются… Правда, под присмотром наставников… Но что ж поделаешь, если наставников сейчас здесь нет?
Принципы управления, конечно, в теории, знали оба. Самое сложное было выкатить аппарат из ангара – старт необходимо производить на открытом месте. Завести двигатель оказалось не проблема – он запускался механически, с более поздними моделями Винтари уже не был бы так уверен, они частично управлялись движением руки и голосовыми командами, и могли не отреагировать на инопланетную ДНК.
Вдвоём они произвели поверку приборов, рассчитали курс… Планировалось на небольшой высоте сделать пару кругов вокруг полигона – ровная открытая поверхность, ни холмов, ни оврагов, никаких сложностей возникнуть не должно. По правде, единственное, чего им приходило в голову бояться – это что-то повредить, первое время в кабине они боялись лишний раз пошевелиться.
Гравилёт шёл ровно – и, святая правда, совершенно бесшумно, и только успокоившись наконец, Винтари понял, какой всё-таки нешуточный его бил мандраж. И как же он при этом был счастлив… Такое дикое детское счастье, какое бывало, когда удавалась какая-нибудь грандиозная шалость… Невольно он начал вспоминать, постепенно вслух.
Когда ему было чуть больше, чем сейчас Дэвиду, он гостил у своей тёти Дилии, и они с троюродными братьями, несмотря на запрет взрослых, ночью забрались в давно закрытое крыло замка, зажгли свечи и всю ночь рассказывали друг другу страшные истории – благо, кормили ими няньки в изобилии, на всю ночь хватило. Было жутко, казалось, что из-за обветшалых портьер за ними кто-то наблюдает, что с потемневших портретов недобро смотрят коварные отравители и мрачные ревнивцы, предательски зарезанные ночью в постели и отправленные на плаху по ложному доносу, что где-то совсем рядом в коридоре шуршит платьем сумасшедшая дочь лорда Морака, которую держали взаперти двадцать лет, пока однажды она не убежала и не утопилась ночью в том самом пруду, что прямо под этими окнами, а в стене тихо скребётся вмурованный скелет неверной жены лорда Акаро… Пятна грибка на стенах казались пятнами крови, от скудного света казалось, что тяжёлые капли медленно текут вниз… Наутро предстоял важный приём в честь двадцать пятой годовщины жалования дяде Варагии орденской ленты и позволения стоять во время приёмов в императорском зале возле третьей колонны вместо восьмой, неисчислимая толпа гостей, нескончаемый поток речей… приходилось мужественно держаться, чтоб не заснуть прямо стоя. Дядя и тётя долго ворчали на тему ветреной молодёжи, не осознающей важности момента, а молодёжи хотелось одного – дойти до кровати… Спустя годы, кстати, Акино проболтался о той их ночной вылазке… но родители не поверили, считая его трусоватым для такого. Да и времени много прошло, никто не хотел разбираться.
А вот в колледже, где он учился следующие три года, «стукачей» вычислять и отсекать старались на подлёте, потому что раскрытие планов грозило крупными неприятностями…
– Похоже, у вас всё же было весёлое детство, принц?
– Как вам сказать, Дэвид – местами. Теми местами, до которых не могли добраться мои дорогие родственнички. А они старались. Парадокс состоит в том, мой юный друг, что более-менее доволен жизнью и счастлив я был, когда обо мне забывали. Действительно, не могу сказать, чтоб я страдал от отсутствия внимания. Потому что когда оно ко мне было, я страдал куда больше.
– Я уже понял, что ваша семья… была не слишком дружной и любящей?
– Да не более и не менее, чем очень и очень многие. Уважение, почтение и тому подобное с лихвой заменяло сердечную привязанность. Привязанность рождалась пониманием того, что от семьи ты зависишь, имя и состояние, которое они тебе дали – это путёвка в жизнь, твои основы, твои гарантии… Знаете, я всегда считал, что наша и ваша культуры – это небо и земля, между ними невозможно найти общее. Это не совсем так. И наша и ваша жизнь с детства подчинена куче обязательств и условностей. И нам, и вам постоянно твердят о долге перед обществом, о служении. Но в вашем случае это как-то даже обоснованнее, оправданнее… Да, несмотря на всю эту вашу кучу церемоний, обрядов, абсурдных верований. Не думал, что когда-нибудь скажу такое… Вас учат служить обществу – и вы реально служите, и общество реально за это благодарно. У нас все разговоры о чести, верности, труде на благо республики остаются на практике такой же дипломатической формулой, как пожелания доброго здоровья. Те, кто воспринимает их всерьёз и руководствуется ими в жизни – высоко не поднимаются, а однажды из-за своей наивности попадают в дурную ситуацию и кончают плохо. А служение нам достаётся – себе, своей семье, своей фамилии, общественным требованиям, стереотипам, традициям, которые никому не помогают, а многим смертельно надоели – но без них жить просто не мыслят, просто страшно что-то менять. Укрепление стен тюрьмы.
– Вы пессимистичны…
– Отнюдь, мой друг. Я просто жил среди всего этого… В колледже я поверил было, что у меня появились друзья. Знаете, мало кто хотел со мной знаться – потому что семья моя не имела уже былого влияния, а имя моего отца было слишком одиозным, многие от меня шарахались… Да, я третий претендент на императорский трон, но отношение ко мне более чем противоречивое. Но несколько человек нашлись – сорвиголовы, а как говорила моя мать – отребье, грязь. Они не были высокого происхождения, всего лишь их отцы получили хорошие места и звания… ну, хорошие в сравнении с их отцами, которые были весьма мелкими сошками… Мать постоянно требовала, чтоб я перестал с ними общаться, считая, что они меня позорят, что нужно заводить более полезные знакомства… Ага, все ж так рады их заводить… Да и, я верил этим ребятам, я полюбил их, считал своими верными друзьями и благородными людьми. Я до хрипоты спорил с матерью… А потом однажды во время одной нашей хулиганской выходки меня подставили, свалив на меня всю вину. Я не мог поверить, что они могли со мной так поступить… Но поверить пришлось. Директор обещал не исключать меня, если я назову, кто ещё был со мной. Я решил, что строить жизнь и решать свои проблемы с помощью предательства низко, и отказался. Меня исключили. Можете себе представить, какой был скандал… А потом я узнал, что общались эти ребята со мной исключительно потому, что хотели показаться в обществе наследника знатной фамилии. Пусть хотя бы и такой. Им не очень-то приходилось выбирать. Они надеялись, что, свалив всё на меня тогда, сыграют беспроигрышную партию. Что я сумею выкрутиться, а о их роли так и не узнаю. Потом у меня состоялось несколько неприятных разговоров… В общем, с тех пор я в дружбу не верю.
– Но вы называете меня другом…
– Вы…
Он не договорил – машину вдруг резко качнуло – раз, другой…
– Гравитационная аномалия?
– Магнитная, по-видимому. Где-то здесь, очевидно, залегает пласт руды…
– Ну, откуда ж было знать… Видимо, большой, зараза – приборы с ума сходят… Что теперь делать?
– Думаю, лучше всего попробовать развернуться, чтоб выйти из опасной зоны.
– Ага…
Всё-таки нервничал Винтари слишком сильно, потому что разворот у него… получился, но совсем не так, как он рассчитывал. Гравилёт тряхнуло так, словно он был щепкой, попавшей в вихревой поток, он словно налетел на невидимую преграду, встал на секунду почти вертикально, затем опрокинулся и рухнул плашмя с высоты полутора метров.
Первым пошевелился Винтари. Тревожный вой приборов превращался в ушах в немолчный набат, к мокрой щеке липли волосы – ясное дело, кровь, но кости вроде целы… Надо выбираться и спасать ситуацию, как только возможно.
Он повернул голову. Дэвид лежал в своём кресле без сознания, по его бледным щекам медленно стекали струйки крови.
Всё это время, пока выбирался из перевёрнутой машины сам, вытаскивал Дэвида (да, он знал, что это рискованно – вдруг что-то сломано и перелом сместится, но учитывая, что вызвать помощь им просто не с чего, средств связи они с собой не взяли… не оставлять же его вот прямо так?), Винтари много всего высказал последовательно всем богам своего мира за то, что они позволили родиться и взрасти под их небом такому идиоту.
Где были его мозги, а? Что за затмение на него нашло? Дэвиду – одиннадцать лет, ему простительно такое мальчишеское безрассудство… Но старший товарищ должен был убедить его, остановить, предостеречь… а никак не кидаться в ту же авантюру самому. Где же его взрослость, сознательность, для чего его приставили к юному наследнику?
Нет, конечно, он и мысли не допускал, чтоб с Дэвидом… могло случиться что-то непоправимо ужасное. Не так, не сейчас, не настолько абсурдно… Он ведь рождён быть героем, а не погибнуть в результате нелепой мальчишеской выходки. Он приложил ухо к груди мальчика, услышал стук сердца и немного успокоился. Да, разумеется, самое логичное, что сделает с ним Шеридан-старший – это выкинет с Минбара… При чём не в смысле на Центавр, а в смысле вообще, в открытый космос… Но это уже не важно, главное, чтоб Дэвид…
Мальчик застонал, всё так же не открывая глаз.
– Дэвид! Дэвид, ты меня слышишь? – Винтари от волнения сбился на родную речь, более того – на артикли, принятые в близком, неформальном общении, - великий создатель, только бы ничего серьёзного… Надо тебя осмотреть… Открытых переломов как будто нет, но кто знает… А тут и носилки соорудить совершенно не из чего… И связи нет…
Винтари говорил больше для того, чтоб самому успокоиться звуками собственного голоса. Конечно, с ним всё в порядке. Иначе и быть не может. Просто ушиб, просто шок. Головой-то он ударился, наверное, посильнее, это у минбарцев гребень защищает голову получше любого шлема, а у Дэвида с его декоративного гребешка толку немного… Оторвав рукав от своей рубашки, он вытер кровь с лица мальчика – царапина на щеке, осмотрел голову – нет, голова как будто цела… Осторожно ощупал руки, ноги, грудную клетку. Нет, похоже, ничего не сломано, но чтобы убедиться, лучше снять одежду и осмотреть как следует, в местах наиболее сильных ушибов уже должны начать проявляться гематомы… За осторожным стаскиванием с себя рубашки его и застал очнувшийся Дэвид.
– Принц, что вы делаете?
Винтари смутился.
– Простите… Хотел убедиться, что у вас нет переломов. Конечно, я не врач, но правила оказания первой помощи я изучал… Правда, не инопланетянам… Просто, учитывая, что вызвать помощь нам тут просто нечем… Мне нужно было знать, можно ли отнести вас, наложив жгуты, или лучше оставить здесь, а самому сходить за помощью.
– Да всё со мной в порядке, - мальчик поморщился и сел, ощупал поцарапанную щёку, - ну да, головой ударился сильно…
– Осторожней, не стоит так резко. У вас может быть сотрясение мозга…
– С той же вероятностью, что и у вас, а вы вылезли сами и меня вытащили. Принц, салоны гравилётов уже давно конструируют так, что даже при серьёзных авариях редко кто-то что-то ломает. При сигнале об отказе оборудования и потере высоты обивка крыши кабины и кресел дополнительно подкачивается, чтобы смягчить удар. Это не опаснее, чем упасть дома с табуретки. Ну или ладно, со стола… но на ковёр. Нам, как ни странно, повредила нехватка высоты. Пары секунд не хватило обивке, чтобы накачаться полностью. А мне досталось чуть больше потому, что система среагировала на ваши габариты, и меня болтануло сильнее. В последующих моделях, кстати, учли этот нюанс, и разграничили посадочные места. Вот насколько сильно мы угробили гравилёт – это действительно хороший вопрос… Как думаете, мы сможем перевернуть его сами?
Грядущей выволочки Винтари решил ждать спокойно и с достоинством. Хотя под конец тех двух дней, что прошли до возвращения президента на Минбар, ему уже очень остро хотелось убиться собственноручно, только чтоб прекратить эту муку ожидания… Но нельзя. Убить его – священное право отца Дэвида, и низко его этого права лишать. В конце концов, главное – что Дэвид цел и практически невредим, и покидая Минбар, он сможет утешить себя этим фактом.
Но когда Шеридан вызвал их к себе для разговора, всё пошло совсем не по тому сценарию, который нарисовал себе Винтари.
Дэвид заговорил первым – вышел вперёд, опустив глаза, красный до кончиков ушей (тоже чисто земное свойство, как знал уже Винтари, минбарцы обычно не краснеют, у них сосуды залегают под кожей глубже).
– Отец, я знаю, что виноват. Я подговорил моего друга на эту шалость, подвергнув его жизнь и здоровье опасности. Меня обуяла гордыня, я решил, что справлюсь. Я ошибся и получил хороший урок. Готов понести любое наказание.
– Что ж, - непроницаемое лицо Шеридана Винтари немного пугало, и он не решился прерывать его возражением, что Дэвид, мягко говоря, необъективен, приписывая всю вину себе, - я рад, что ты демонстрируешь высокую сознательность и понимание глубины… своей неосмотрительности. Но для меня очень важно, чтобы ты понимал цену словам, которые говоришь. Потому что, Дэвид, я был на твоём месте. Мне, правда, было побольше лет, чем тебе, когда мы с другом решили прокатиться на машине его отца. Результат – смятый передний бампер, разбитое лобовое стекло, друг месяц в больнице со сложным переломом, а я получил такую выволочку от родителей, равной которой не было ни до, ни после. Вам ещё повезло. И я хочу, чтобы осознание этого везения привело тебя не к заключению, что ты особенный, у Христа за пазухой, и можно куролесить в подобном духе и дальше, а к пониманию, что повезло тебе не потому, что ты сильный, умный и умелый, а потому, что минбарский гравилёт – техника более безопасная, чем земной автомобиль. И что понимание, что всё могло кончиться куда хуже, для тебя страшнее моего гнева и грядущего наказания.