Дэвид опустил голову ещё ниже.
– Да, отец, поверь, я очень хорошо это понимаю. Мысль о том, какую боль я мог причинить тебе, маме, Винтари, мучит меня и будет моим кошмаром долго.
– Хорошо, - Шеридан сел обратно за стол, сплёл руки в замок, - теперь скажи, в чём, по-твоему, была ваша главная ошибка.
– В том, что отважились на это путешествие без наблюдения инструктора.
– Тоже верно, конечно.
– В том, что набрали рискованную высоту… Достаточную для того, чтоб перевернуться, но недостаточную для того, чтоб аварийная система включилась в полную силу.
– В том, дурья твоя башка, что, отправляясь в безобидную, как вам казалось, прогулку вокруг полигона, вы не удосужились свериться с картой магнитных аномалий. Не вспомнили, что у ряда моделей Вихрь нет автоматического глушения магнитных помех… Излишне, думаю, говорить, что именно теперь ты должен повторить и выучить назубок – это ты соображаешь и без меня. От себя добавлю, что отныне никаких самостоятельных вылазок в сторону потенциально опасной для вашей жизни техники без моего дозволения вы двое не совершаете. По крайней до тех пор, пока я не решу, что за вас уже можно быть относительно спокойным… Ну, а что касаемо наказания… Поскольку, судя по заключению врача, от пережитого ты полностью оправился, сотрясения нет, а шок сошёл… Думаю, небольшая трудотерапия будет в самый раз. Как помнишь, последнюю неделю у нас гостила делегация с Пак’Ма’Ра, по межкультурным связям… Только вчера отбыли. Занимали две комнаты в третьем коридоре третьего этажа… Можешь себе представить, что там сейчас. У самых мужественных руки опускаются. А это они ещё прибрали за собой… ну, как сами уверены… Да простит их бог, не самая чистоплотная раса, при множестве своих достоинств. Так вот, с завтрашнего дня, прямо с утра, займёшься уборкой. Подобная деятельность, считает твой учитель Шуэнн, способствует воспитанию смирения и величия духа, а так же размышлениям о смысле всего. Я не нашёл, что ему возразить. Да, это всё, ты свободен.
Дэвид поклонился и развернулся на выход. Но был окликнут в дверях.
– Сынок… Пожалуйста, не пугай меня так больше.
Винтари остался, когда за Дэвидом закрылась дверь, подождал, пока он, по его расчётам, отойдёт на достаточное расстояние, и затем заговорил.
– Господин Шеридан, я считал вас умным человеком… Неужели вы могли поверить, что автор этого безумия – Дэвид? Да, конечно, он храбрый и отчаянный парень для своих лет, он влюблён в технику… Но он воспитан на Минбаре, где с детства приучают к дисциплине, где о многих подобных вещах невозможно даже помыслить. А я центаврианин. Мы авантюристы по природе своей, по крови. Это я виноват. И именно я должен понести наказание.
– Интересно… Почему же вы не сказали этого при Дэвиде, принц?
– Потому что… не решился.
– Но решились теперь? Поверьте, Винтари, я всё прекрасно понимаю. Жизнь приучила. Знаете ли, вы три года живёте на Минбаре, а я тринадцать лет. И Дэвид, как вы правильно заметили, дитя Минбара. Здесь практически любого хлебом не корми, а дай оговорить себя ради спасения ближнего. Но он так же и моё дитя, и я знаю, на что он способен в плане авантюризма, потому что помню, на что был способен я сам. Думаю, кто из вас был автором идеи, сейчас сам господь не разберёт.
– Я подвёл вас…
– Не думаю. Конечно, было б здорово, разумно и педагогически правильно, если б вы остановили его… и себя… Но я так же вижу и другое. Вы стали очень дороги друг другу. Настолько, что он взял всю вину на себя… и настолько, что вы не вмешались, понимая, как это важно для него. И это не может меня не радовать. Я не могу не волноваться… родители всегда волнуются… И поэтому ругают детей, подвергших себя опасности, и поэтому наказывают. По правде, когда я услышал о случившемся, первым моим желанием было надрать вам обоим уши. Или выпороть. Но вы многое поняли. Прочувствовали, что не одни на свете, и как страшно причинить боль тем, кто тебя любит.
Закрывая дверь кабинета, Винтари на миг приложил к ней ладонь, постоял, закрыв глаза.
– Спасибо… отец…
Перед сном он, не удержался, постучал в комнату Дэвида. Мальчик ещё не спал, лежал на кровати – кровать была откидная, но горизонтальная, земная.
– Ваше высочество? Что-то случилось?
– Я… зашёл спросить кое-что. Полчаса бьюсь над одним абзацем в Мольбе о Даре, рановато я взялся за эти поэмы, моё знание адронато пока слабовато… Несколько слов с десятком вариантов перевода, от этого смысл меняется… Нет. По правде я просто зашёл проведать вас.
– Как хорошо, что вы куда смелее меня, принц. Потому что я тоже хотел проведать вас, но боялся, не будет ли это расценено как назойливость.
Винтари присел на край Дэвидовой кровати.
– Я… так странно. С одной стороны, происшедшее заставляет меня гореть со стыда и досады… с другой – я испытываю радость… настоящую чистую радость, как в Песне о вечере… Помните этот отрывок, о поклоне двери?
– Помню, конечно. «Я вновь познаю радость откровения о том, что у меня есть, в тот миг, когда склоняю голову перед дверью своего дома»… А почему именно это?
– Не знаю… Потому что никто и никогда не хотел надрать мне уши. Никто и никогда.
Он с интересом оглядывал комнату. Он ведь не разглядел её тогда, а позже они в комнаты друг друга не заходили, как-то не пришлось. Минбарский минимализм здесь, конечно, несколько разбавлялся привнесением земных черт, но всё было удивительно гармонично. Минбарские свечи и кристаллы, земные картины на стенах , земной и минбарский глобусы рядом на ученическом столе… И тут взгляд его наткнулся на нечто, слишком выбивающееся из общего стиля. Что-то знакомое мелькнуло для него в этой вещи, в самом материале и узорах… центаврианское…
– Дэвид, позвольте спросить… Что это у вас там, в стенной нише?
– Это?.. Кубок, подаренный Императором Моллари, ещё до моего рождения. Старинная реликвия, вручавшаяся на Центавре наследникам престола. Я должен вскрыть его, в одиночестве, в день своего шестнадцатилетия.
– Странно, но я не знаю такой традиции на Центавре. Конечно, в последнее время правителями Центавра становились не те, кто были рождены наследниками, но тот же Турхан… Я предполагаю…
– Что, принц?
– Нет, ничего… Скажу, когда оформлю…
Наутро они вместе приступили к уборке комнат – Винтари настоял, что его долг разделить с Дэвидом наказание, впрочем, всё оказалось не так страшно, как ожидалось… а через какое-то время даже весело. Требовалось всего лишь вымыть пол и частично стены раствором, уничтожающим запахи, Винтари провозгласил себя первым в истории Центавра рыцарем Священной Очищающей Тряпки, Дэвид умудрился попасть ногой в ведро, пришлось снять промокшую обувь, и он в свою очередь стал Босоногим Служителем, Идущим По Следам Благоуханных Старцев, Винтари сочинил первую часть песни о героях, бесстрашно бившихся вдвоём за возвращение Имератору двух потерянных Империей областей, Дэвид – духовную песнь Скорби о потерянной другом запонке… Словом, по словам Шеридана, они даже наказание превратили в балаган.
========== Часть 1. ЛОТРАКСА. Гл. 3. Рейнджеры ==========
Гл.3 Рейнджеры
Дэвиду было около четырнадцати лет, когда произошли ещё некоторые знаковые в их жизни события.
Конечно, живя в Тузаноре, древней столице, ныне сердце Альянса и центре жизни рейнджеров, не быть с ними знакомым практически невозможно, однако Винтари, можно сказать, удалось. При том, что рейнджерские учителя и сама Энтилза в резиденции, конечно, бывали не раз, да и тренировочный лагерь Эйякьян находился совсем недалеко отсюда. Первые три года добровольно-затворнической жизни это было по большей части осознанным выбором - хотелось изучить по истории ордена как можно больше, чтоб «не ударить в грязь лицом», и в этом, опять же, у центаврианина был неоценимый помощник - Дэвид, собирающийся в будущем вступать в орден, а пока проходящий начальную подготовку в храме, куда иногда, для встреч и бесед, приходили наставники из лагеря. Винтари регулярно боролся с искушением просить о возможности посещения этого лагеря – рейнджеры до сих пор были легендой, загадкой и предметом интереса для всей вселенной, а на Центавре о них толком никто ничего не знал, кроме размытых слухов, и было бы замечательно, если в числе его трудов будет и книга о рейнджерах… Кто на Центавре мог бы себе вообразить хоть малую часть из этой более чем тысячелетней истории, когда таинственная сила, которую нельзя в полной мере назвать ни воинской, ни религиозной организацией, незримо стояла на страже рубежей и раздвигала границы познанной и исследованной вселенной, первыми проходя по неведомым и смертельно опасным тропам, первыми встречая и новую угрозу, и новые откровения? Центавриане любознательны по природе, честолюбивы по природе, они прирождённые первооткрыватели, и первопроходцы - и однако же этот орден появился не у них, и теперь они одна из тех рас, что меньше всех знают о нём. Правда, большая часть из этой истории относится, естественно, только к минбарской культуре, но вот уже более десяти лет в орден принимают и землян, и вообще любого, кто докажет искренность желания такого служения… кроме центавриан. Да, современная история, часть не одного только мира, а всей галактики, будет тут куда как полезнее. Но подозревал, что ему откажут – всё-таки это военная база, что ему там делать. И вот одним прекрасным утром Дэвид выбежал в гостиную с горящими глазами:
– Принц, вы слышали? Рейнджеры здесь! Я слышал, что планируется слёт, но не думал, что так скоро… Торжественный приём через два часа в Большом Зале Дома Сборов, у нас ещё куча времени…
Однако получилось даже ещё быстрее. Буквально вслед за Дэвидом в гостиную выбежала Райелл:
– Как хорошо, что вы здесь… Можете отвезти кое-что в Дом Сборов? У них ретрансляторов на всех не хватает, а они только сейчас сообщили… Похоже, возникла путаница со списком гостей… А мне совершенно некого послать, рук просто чудовищно не хватает…
Конечно, дважды просить их не пришлось. Правда, речи о том, чтоб переодеваться в парадное, тоже не было, поехали как есть.
В Доме Сборов до этого Винтари был один раз. Главное, после всяких храмов, средоточие общественной жизни в городе. Здесь проходили собрания совета старейшин, объявлялись указы, проводились важные встречи, в том числе инопланетных гостей. Здание из серого с золотыми прожилками камня, возрастом более двух с половиной тысяч лет, впечатляло. Сколько Винтари смотрел старинную архитектуру Минбара, столько не мог совладать с потрясением – каким же невероятным инженерным талантом нужно было обладать, чтоб высечь столь сложное здание в цельном камне? Снаружи оно казалось огромным, а изнутри – ещё больше. Бесчисленные галереи, залы, комнаты… И непривычно людно после тихих, объятых тишиной и торжественностью храмов - в Йедоре, где гораздо больше открытых для посещения иномирцами культурных объектов, некоторые из них почти что в туристические объекты, говорят, и превратились, и там практически каждую минуту можно встретить существо из любого уголка изведанного мира, но Тузанор, древняя столица, хоть и стал сердцем Альянса, сердцем анлашок, сохранил эту тишину и таинственность… или же бывать в храмах Винтари всякий раз везло в не самые посещаемые часы. А Дэвид ориентировался здесь легко и свободно, хотя не был здесь ни разу. То ли схемы предварительно изучил, то ли природное чутьё… Коробки были переданы с рук на руки, а затем Дэвида, как в совершенстве владеющего земным и минбарским языками, попросили помочь с настройкой ретрансляторов – ретранслятор, как машина, не способен к автоматическому переводу речевых идиом, если только их в него специально не вложить, а Винтари вышел на одну из смотровых площадок. На площадке никого не было – защитное ограждение по периметру было снято на профилактический ремонт, все об этом знали… кроме него. Он только удивился тому, что стеклопластик настолько прозрачен, потом удивился, откуда такой сильный ветер… Город, разноцветно сверкающий шпилями и башнями домов и храмов, был подобен сказочному видению. В детстве у Винтари была игрушка-каллейдоскоп, он мог смотреть в неё очень долго, любуясь, как сплетается и рассыпается вновь радужное многоцветье… Но это было прекрасней в тысячу раз. Такое высокое небо, такой простор, такая чистота… Винтари пролетал над этим всем в тренировочных полётах с Шериданом, и часто пропускал момент делать вираж, залюбовавшись панорамой. Он подошёл к краю площадки, думая обо всём разом – об этих сверкающих кристаллах, о тех полётах, о предстоящей встрече с рейнджерами… Нет, не совсем об этом. Совсем не об этом. Он думал о том, что Дэвиду через несколько лет тоже предстоит вступить в ряды рейнджеров… Его тренировки при храме являются первой ступенью к тому. Его поразило нахлынувшее неожиданно предчувствие разлуки. Казалось бы, несколько лет… далеко не завтра и не послезавтра… И никто не сказал, что он сразу отправится куда-то на дальние рубежи… Но когда ты знаешь, что срок ограничен, ты уже не можешь об этом забыть.
Он очень привязался за эти годы к Дэвиду. Младшего брата у него никогда не было – своего он потерял раньше, чем понял, что это вообще значит. С Дэвидом, несмотря на большую разницу в возрасте, он не скучал никогда. Это, конечно, не было похоже на ту недолгую дружбу в колледже, никакой развязной удали и грёз о завоеваниях в личной и политической жизни. Образование другомирца, глубокое и отличное от его образования, не просто позволяло им общаться на равных – оно делало неиссякаемыми темы их диалогов. Это было как постигать другую вселенную – в Дэвиде он постигал и людей, и минбарцев так, как по книгам не смог бы. А центавриане всегда были упорными исследователями… В Дэвиде он приближался к самым дорогим для него существам – Шеридану и Деленн. Прикасаясь к нему, разговаривая с ним, он входил в поле их любви и тепла, чувствовал его, грелся в его сиянии. Младший брат. Иногда он чувствовал даже что-то вроде ревности к нему, но ревности светлой, которой раньше и не представлял себе. И тогда абсурдно стремился стать лучше, чтобы родители и им были довольны. И чтобы младший брат смотрел на него с восхищением и уважением. А иногда ему хотелось учиться у него… сложно сказать, чему.
Ему вспомнился недавний разговор с Арвини – торговцем, прибывшим по очередным делам своей маленькой фирмы на Минбар. Шеридан, конечно, не преминул сообщить ему о том, что после стольких лет предоставилась возможность поговорить с кем-то из соплеменников. Центавр, разумеется, в этой самоизоляции не прерывал торговлю с другими мирами напрочь, но визитов центавриан – рядовых центавриан, не политиков или дипломатов – в другие миры уже долгие годы почти не было. Однако маленькая фирма Арвини, торгующая произведениями искусства и посудой, в прицел не попала. Поэтому Арвини смог беспрепятственно попасть на Минбар. Они поговорили о доме – из уклончивых ответов старого торговца Винтари понял, что к лучшему там ничего не меняется, хорошо, если не к худшему, император Моллари слабеет здоровьем и почти не показывается на людях, претенденты на престол наверняка начали тихую грызню… В конце беседы Арвини спросил, планирует ли принц и дальше оставаться на Минбаре. Спросил тоном утверждения.
– Мне здесь хорошо, Арвини. Много работы, много впечатлений.
Старик покачал головой.
– Работа, впечатления… Вы здесь уже не месяцы – годы, принц. А ведь вы очень молодой центаврианин. Да, дома сейчас… не золотой век, далеко… Не так много веселья, что уж говорить. Но всё же… Балы у ваших именитых родственников с танцами до упаду под лучших музыкантов, что можно найти на Центавре, приёмы у сиятельных лиц, когда блеск орденов и украшений затмевает все светильники, состязания молодых удальцов в фехтовании и количестве выпитого, родная кухня, убранство родного дома… сладкогласейшие певицы и изящнейшие танцовщицы во вселенной… Не верю, принц, что вы не думаете обо всём этом, не скучаете. Вы молоды, ваша кровь кипит. Здесь ли вам быть, среди этой бледности, унылости… О нет, я глубоко уважаю минбарцев… Но они далеки от нас культурой, у них нет того, что нужно, как воздух, нам. Нет вкуса жизни… который надо пить, пока молод, вливать его в жилы полными чашами, чтоб питать свой огонь, чтобы этого огня хватило до старости… Центавриане знают толк в развлечениях. Минбарцы и развлечения – несовместимы.
Винтари улыбнулся благодарно и с оттенком извинения - в самом деле приятно было видеть эту искреннюю, можно сказать, отеческую заботу, действительно несущую отпечаток чего-то родного, как воздух сада, дорожки которого ещё помнят ноги, или вкус любимого вина, который, кажется, появляется на губах. Но забота эта, как ни мила, так же запоздала, как детская игрушка, когда её дарят на совершеннолетие.
– Вы ошибаетесь, Арвини… Точнее, вы не совсем правы. Знаете, моё положение, мой достаток позволили мне хлебнуть удовольствий, несмотря на мой юный возраст… И порой я был счастлив, не скрою. Но слишком часто у этого веселья был привкус отчаянья, такого пира во время чумы… слишком часто в сладости сквозила горечь. Пить, и не мочь хоть ненадолго оставить страх, не подмешан ли в бокал яд. Танцевать с красавицами, чувствуя спиной взгляды завистников. Видеть угодливые улыбки, а за ними оскал… У меня было это всё, и ещё, наверняка, будет, ведь однажды я вернусь… Но пока я хочу пожить другой жизнью. Получить с этого каплю личного удовольствия – от великой Республики Центавр не убудет. И сделать, по возможности, что-то полезное – своими трудами. Да, здесь нет роскоши, ломящихся столов и вин рекой… здесь вин вообще нет… Но я не настолько слаб, чтоб ещё несколько лет не обойтись без этого.