Многие из английских семейств, а также туземных жителей получили позволение взойти на «Галлию». Собралось многочисленное общество; пиршество продолжалось почти до рассвета, когда все, наконец, с сожалением разошлись и пошли спать.
Утром явилась группа темнокожих рабочих и, под надзором Петтибона, следившего за ленивцами взглядом тигра, окончила наполнение резервуаров нефтяным маслом.
В восемь часов с четвертью все было готово, и аэроплан поднялся в темную лазурь неба.
С высоты остров имел еще более очаровательный вид. Действительно, его справедливо назвали огромным садом, в котором зеленела роскошная растительность, истинно райский уголок всей Индии. И даже жители острова в своих ярких костюмах казались издали живыми цветами.
В девять часов десять минут пролетали над Тринкомали.
Аэроплан направил свой полет через Бенгальский залив, синева которого казалась еще темнее пред ясной лазурью неба.
С высоты чудилось, что под ними прочный пол из блестящего лазуревого камня. В неподвижных водах залива путники заметили целые стаи черепах, которые точно уснули, тихо качались, а между ними мелькали летающие рыбы, которые ежеминутно выскакивали из воды, перелетая с одного на другое место, отчего казалось, точно широкие фиолетовые ленты испещряли лазурную гладь залива. Эти рыбы придавали особый оттенок воде и оправдывали эпитет, часто употребляемый Гомером, — на что лорд Темпль указал Этель, — что море имеет цвет вина. Ни один парус не нарушал этой чарующей тишины.
Но вскоре они увидели налево, вдали, Карайккал и Пондишери.
К концу дня они перелетели через весь Бенгальский залив. В четыре часа пополудни виден был Джаггернат, потом Кутак с блестящими белыми домами, бухта Маганади, которая казалась кипящим озером в спокойных водах залива. Наконец в четыре с половиной часа показался Ганг со своими мутными и желтыми водами. Здесь, среди массы островов, заполняющих его устье, они увидели остров Сангр, известный своими страшными тиграми. Вода Ганга резко отличалась своей желтой мутью от лазурной воды залива и казалась широкой желтой лентой, убегающей вдаль; в устье хорошо можно было заметить эту мутную воду, которая, не смешиваясь, врезалась в прозрачный залив. Позади оставалась Калькутта, этот Ливерпуль Индии, который, увеличивая богатства и расширяя деятельность, почти потерял свою живописную прелесть. Наши путешественники любовались его широкими улицами с роскошными дворцами, его бесчисленными кораблями, наполнявшими бухту; любовались роскошными садами, царским дворцом с красной и голубой крышей, над которой кружились тысячи голубей; окрестными селениями с бесчисленными белыми и желтыми домиками, тонущими в зелени, и, наконец, обилием других деревьев, которые украшали древний город. Все сразу согласились, что этот индийский город хоть и красив, но не имеет своего характерного стиля и оригинальности, а новый город дворцов, как называют центральную Калькутту, не стоит того, что о нем говорят.
Промелькнула Калькутта; скоро и Чандернагор остался позади, и путники уже летели над государством Непал. Было шесть часов.
Перед взорами путешественников поднялась грозная, величественная ледяная масса Гималаев с холодными снежными вершинами. Масса эта непроницаемой стеной стояла между путешественниками и Тибетом.
Температура сразу понизилась. Дамы закутались в теплые накидки. Но холод становился все более и более резким. Казалось просто невероятным, что не дальше как утром они вдыхали полной грудью благодатный и благоухающий воздух Коломбо, а теперь вдруг попали в ледяное царство.
Ледники Гималаев, отражая лучи заходящего солнца, переливались различными цветами, которые не может передать никакая кисть художника. Алые тона все слабели, пока не перешли в бледно-голубые, а затем ослепительно белые. Быстро наступившие сумерки все окутали серым покрывалом.
С семи часов двадцати минут аэроплан должен был постепенно увеличивать угол наклона плоскостей, чтобы перелететь через Гималаи. Вместо того, чтобы двигаться по горизонтальной линии, аэроплан пошел по наклонной, угол которой к горизонту равнялся сорока пяти градусам. Постепенный подъем окончился, когда достиг высоты восьми тысяч трехсот сорока метров. По совету Оливье дамы ушли в каюты; но очень скоро они снова вышли оттуда, жалуясь на одышку и нестерпимый шум в ушах и голове. Лорд Дункан, ослабевший от тяжелой болезни, страдал еще сильнее. У него и у многих членов экспедиции появилось кровотечение из носа. Но наконец пройдена страшная зона; можно было уже спуститься на такую высоту, где дышать стало легче.
Путешественники были в Тибете. Глаза всех пожирали эту таинственную страну, где каждый думал открыть какое-то Эльдорадо.
Оливье, как и другие, опираясь на борт аэроплана, смотрел на тибетские равнины, озаренные холодным светом луны, когда вдруг услышал позади себя чуть слышное восклицание: «Эй, эй!»… — кто-то повторил его несколько раз каким-то неестественным голосом.
Он обернулся и увидел негра Теодора, или, вернее, Боба Рютвена, который делал какие-то таинственные знаки, моргая глазами, прикладывая палец к губам, и показывал на что-то за своими плечами. Оливье посмотрел в ту сторону, но не заметил ничего ненормального и кончил тем, что направился за рубку, приглашая взглядом Боба следовать за ним. Молодой человек быстро понял капитана и поспешил вслед за ним.
— Какого дьявола вы беснуетесь так, Боб? — спросил Оливье, когда они были под защитой от нескромных взоров.
— Говорите тише, ради Бога! — прошептал Боб,
бросая вокруг подозрительные взгляды.
— Но что это значит? Почему столько таинственного?.. Какую государственную тайну хотите вы сообщить мне?
— Государственная тайна! Можете так называть, это не важно!.. Но нас могут услышать. Если бы нам пройти в вашу каюту?
— Может быть, Петтибон снова поймал вас на месте за разговором с мадемуазель, вашей сестрой?
— Я смеюсь над Петтибоном!.. Нет, дело вовсе не касается этого старого шакала… Но нужно, чтобы я сообщил вам то, что открыл… Это долг моей совести. Поверите ли, что… я, право, не знаю, как вам это объяснить… но… Я вовсе не один фальшивый негр на судне!..
И Боб наблюдал, ожидая, какое впечатление произведет это на Оливье.
— Уже давно я это знаю, — ответил Оливье. — С первого вечера я узнал Отто Мейстера…
— Отто Мейстера! — воскликнул Боб, пораженный. — Как? и он также?., он тут?..
— О ком же вы еще говорите, кроме него?
— Но я вовсе не о нем говорю! Мне даже и в голову не приходило, что он тут! Вы меня ставите в тупик…
— Как! Разве есть еще другой кто?
— Два других, если хотите!.. Один — Фицморрис Троттер!.. А другой — майор Фейерлей! Я это наверно знаю.
— Это слишком! — воскликнул Оливье, заливаясь смехом.
— Весь клуб Мельтон превратился в негров и служит на моем аэроплане! Видно, у всех вас было чересчур сильное желание участвовать в путешествии!
— Да, хотя это кажется крайне смешным, но очень серьезно! — ответил Боб. — В сущности, смеяться даже нечему. Вы знаете…
— А почему же так, молодой Нестор?
— Потому что эти бродяги замышляют что-то… уверяю вас. Я в этом убежден…
— А что же, по-вашему, они замышляют? Другой аэроплан? Конкуренцию?.. На доброе здоровье!.. Я их не боюсь…
— Нет, нет, дело не в этом… они составили заговор…
— Против кого же, великие боги?
— О! я знаю, я кажусь вам очень глупым, рассказывая все это… Но что же мне делать! Я убежден в этом! Я знаю, что все на бакборте в их руках и что у них дурные намерения… Вы знаете, я не там, не на левой стороне судна, а на штирборте (на правой), и в то же время, когда работаем мы, другие отдыхают, и потому я их увидел только этой ночью в Коломбо, когда все пировали!.. Но я вам говорю, у них нехорошие планы!
— Дорогой Боб, благодарю вас за предупреждение, — сказал Оливье, тронутый волнением молодого друга, — но чего же я должен бояться? Какое зло они могут мне причинить?
Боб снова поглядел вокруг, а затем чуть слышно прошептал на ухо Оливье:
— Я убежден, что они все сговорились завладеть вашими копями.
— Какими копями? — спросил Оливье, крайне изумленный.
— Да рубиновыми! — воскликнул Боб, удивляясь в свою очередь.
С минуту Оливье молчал. Завеса спала с его глаз. Он понял то особенное рвение, с которым его преследовали, чтобы получить место на «Галлии». И сам Боб, наверно, полон такими же химерами.
— Мой бедный Боб! — сказал он наконец. — Я считал вас более рассудительным. Как! вы в полной уверенности, что мы идем на поиски рубиновых копей?
— Конечно!
— Но нет там таких копей, бедное дитя! По крайней мере, если даже и есть там что-нибудь подобное, то я этого не знаю и не имею никакого права на драгоценные камни Тибета, и не за тем вовсе мы летим туда…
— Ах, неужели? — еле произнес пораженный Боб.
— Таким образом, значит, все вы гонитесь за рубинами? Отто Мейстер, Фицморрис Троттер, Фейерлей, вы… должен ли я прибавить дам, мисс Мюриель, например?
— Ах! ах! — произнес Боб смущенно.
— Ну хорошо, мой бедный друг, вам придется разочароваться… Я очень опечален этим, но что же делать! Вы вернетесь в Лондон с такими же пустыми карманами, как и раньше, до отъезда… Я был на сотню миль от мысли, что вы питаете такие надежды, или, что только одна жажда наживы двигает вами…
— Но таково было общее мнение в Лондоне, — возражал бедный Боб. — Все были убеждены, что вы направляетесь сюда за новыми рубинами…
— И они великодушно решили поделить их со мной? — сказал Оливье немного насмешливо. — Я бы с удовольствием отделил вам кусок этого пирога, поверьте, если бы, на ваше счастье, существовали такие копи где-нибудь в другом месте, а не в вашем воображении… Но вот беда!.. Я не знаю рубиновых копей, не ищу их, и мы нигде их не встретим…
На лице Боба выражалось такое глубокое отчаяние, что Оливье стало жаль его.
— Полно, Боб, будьте мужественны! — произнес он, дружески хлопая его по плечу. — Молодой человек ваших лет должен быть в восторге от того, что совершил подобное путешествие, помимо того, достал он или нет в горах рубины… Разве вы так нуждаетесь в деньгах, скажите мне?
— Да, это легко сказать тому, кто не знает, куда их девать! — сердито сказал Боб, чувствуя себя оскорбленным в самых законных надеждах.
— Это я произвожу впечатление такого капиталиста, который обременен деньгами, не зная куда их тратить? — спросил Оливье, смеясь. — Но я вас прошу поверить, что, напротив, я очень хорошо понимаю, как лучше употребить их…
— Да, я не сомневаюсь в этом… Но тем не менее, они сыграют с вами какую-нибудь шутку! Вы знаете, ведь они все-таки верят в существование копей!
— Что же делать? — произнес Дерош, пожимая плечами. — Будь мы в Англии, я бы очень просто высадил их на землю. Но теперь поздно. Придется покориться своей участи… Они будут работать до конца, как настоящие негры… Только это наказание в моей власти…
Но видя, что Боб повесил голову, совершенно убитый, он продолжал.
— Полно, Боб, неужели эти несчастные рубины так огорчают вас?.. Разве это моя ошибка? Говорил ли я когда-нибудь, что они существуют?
— Это правда! — откровенно сознался Боб. — Я сам выдумал кучу глупостей, а вы даже не рассердились…
— Я никогда не думал, что вы такой жадный, мой бедный друг! — воскликнул Оливье, делая усилие, чтобы не показать иронично-шутливого тона.
Дурное настроение Боба никогда долго не продолжалось. Он уже смеялся и, откидывая волосы обычным ухарским движением головы, сказал:
— К черту! Покончим с этими мечтами. Как вы сказали, я могу все-таки радоваться, что участвую в экспедиции! — И, передернув плечами, он вернулся на свой пост.
Аэроплан летел над Тибетом.
Пустынные равнины, за которыми темнели мрачные очертания горных громад, быстро уходили назад.
Наконец к одиннадцати часам они заметили огни большого города: это могла быть только Лхаса.
Таинственный город развернулся под их ногами, громадный и безмолвный.
Столетние деревья окружали его точно зеленым поясом. Белые дома с башнями, храмы с золочеными крышами блестели при лунном свете, и каждый из пассажиров чувствовал невольное волнение, созерцая с высоты эту святыню буддистов, этот священный город, который столько веков ревниво оберегает свои тайны.
В одиннадцать часов тридцать пять минут начался спуск.
Оливье несколько минут колебался, не зная, какое лучше выбрать место для остановки, и наконец решил, и аэроплан, покорный его воле, опустился в середину большого пустынного сада.
ГЛАВА XVIII. Старшие и младшие ламы
Аэроплан был снабжен высоким подвижным шестом, на конце которого помещался электрический фонарь, который зажигался при случае. Когда они пролетали над Гималаями, то все время пользовались его светом, который бросал яркие лучи на мрачные горы, лежащие под их ногами. Чтобы фонарь мог гореть, должна была работать та же паровая машина, которая приводила в движение винт, и эта двойная работа производилась одновременно.
Когда уже аэроплан стал спускаться, то близко над землей было остановлено движение винтом, и как только машина перестала работать, тотчас же погас и фонарь. В эту минуту «Галлия» стала на землю.
Луна зашла за тучи, и путники очутились в темноте, не видя, куда они спустились.
Но вот очень скоро разъединили винт с машиной, которую пустили в ход. Тотчас же загорелся этот круглый электрический глаз и бросил вокруг яркие лучи света.
Все увидели, что «Галлия» стоит на лужайке, окруженной гигантскими деревьями.
Яркие лучи электрического фонаря, пробираясь далеко сквозь изогнутые ветви громадных деревьев, освещали ближайший лес белым матовым светом. Темные гигантские деревья с толстыми кривыми ветвями резко выступали вперед, точно черные великаны, принимая фантастические очертания; многие из путешественников глядели на них со страхом.
— Ветви деревьев, — сказала Мюриель, дрожа от ужаса, — похожи на громадные руки, которые как будто протягиваются к нам и хотят схватить, а эти густые листья точно скрывают какую-то ужасную тайну. Мне кажется, что это тот страшный лес, о котором я читала, где все деревья были осужденными преступниками…
— Это лес Дантовского ада?
— Да, да, верно! Вы помните?.. Если отрезать самую маленькую ветку, то дерево начинает стонать и плакать. Какие ужасные мысли!.. И мне кажется теперь, «то мы спустились в один из этих проклятых кругов…
— Успокойтесь, мадемуазель, прошу вас! — сказал Оливье. — Будьте уверены, что первый луч солнца рассеет все ваши фантазии…
Пока он говорил, вдруг Мюриель испустила пронзительный крик.
— Что я говорила!.. Там, там… я их вижу!.. Они приближаются двумя длинными линиями! Это, наверно, людоеды!..
И закрыв глаза руками, испуганная молодая девушка убежала в каюту.
Все стоявшие на палубе невольно повернулись в ту сторону, куда указывала Мюриель. Одного мгновения было довольно, чтобы убедиться в справедливости ее слов.
— Людоеды! — сказал Оливье с улыбкой. — Я не допускаю, чтобы мы могли бояться подобных вещей в Тибете. Внимание, тем не менее! Подождем, чего хотят от нас эти хитрецы.
Выйдя из тени густого леса, где они были замечены Мюриель, эти странники теперь вступили в яркую полосу электрического света; можно было ясно видеть их длинную красную одежду и высокие желтые шапки, наподобие митры. Медленной и твердой походкой они двигались прямо к «Галлии». Когда они были на некотором расстоянии от столбов аэроплана, они остановились и вдруг все сразу упали на колени, ударяясь лбами о землю.
— Вот видите! — сказал успокоительным тоном капитан Дерош, который, как ответственный за весь экипаж, не без некоторого беспокойства смотрел на приближение многочисленной толпы, — это вовсе не враги. Это духовенство, которое нас поздравляет с благополучным прибытием. Мы, очевидно, спустились на землю около какой-нибудь кумирни. Вот это, что называется, прямо попасть в цель, — сказал весело капитан. — В стране лам мы не могли бы выбрать лучшего места… Но слушайте, они собираются петь.