– Садись на место второго пилота, – подтолкнула меня Лолита, когда мы оказались в кабине «Роммеля». – Управлять этой штукой сможет и пятилетний ребенок... Так, погоди. Это что еще за хренотень?
Установленный на корабле мозг был активирован, все системы связи и навигации работали в тестовом режиме и, как следствие, могли принимать внешние сигналы. Отлично понимаю Лолиту: на аварийной консоли тревожно мерцал красно-оранжевый индикатор, дающий понять, что в радиусе ближайшей астроединицы кто-то подавал сигнал бедствия.
– Роммель, ты меня слышишь? – Лола мгновенным движением щелкнула тумблером, открывавшим доступ к искусственному разуму корабля.
– Контакт установлен, – выдали динамики над нашими головами. Модуляции голоса еще не отрегулированы, обычный стандарт с металлическими интонациями.
– Кто подает сигнал MayDay? Откуда?
– Я принимаю его семнадцать минут. Запрос поступает с диспетчерской вышки ЦТК Центрополиса, основная база просит немедленной помощи.
– Что-о? – Мы с Лолой недоуменно переглянулись. Понимали: это или ошибка, или случилось нечто совсем уж невообразимое. – Подробности?
– Активирован аварийный канал визуальной связи с Центрополисом, – отрапортовал компьютер «Роммеля». – Прочие каналы перекрыты.
– Ни хера себе... Ну ни хера! – вырвалось у меня, когда голопроектор образовал над панелью управления картинку, поступавшую из города, прямиком с башни Транспортного Контроля. – Что они там вытворяют?
– Без понятия, – деревянным голосом ответила Лола. – Надо немедленно известить отца. Хотя папе наверняка уже все известно лучше, чем нам. Давай быстро за мной!
Я вскочил с пилотского кресла и рванул вслед за Лолитой. В спину били звуки, по-прежнему исторгаемые динамиками проектора – заполошная стрельба, неразборчивые вопли и вполне ясные формулы казарменной лексики. Звуки боя. Настоящего.
Как только мы выскочили на технический трап, ровный голос искусственного интеллекта недостроенного корабля известил:
– Передача прервана. Любые виды связи с базой Центрополис недоступны.
«...Млекопитающие Гермеса вышли в крупный размерный класс только в травяных биомах, и раньше всего этот процесс начался на западном материке „Новый Квебек“. Там среди исходно листоядных копытных возникают первые травоядные формы, а также появляются гигантские травоядные броненосцы (w-глиптодонты, снимок 117а). В среднем же эоцене на Гермесе впервые обнаруживаются и пыльцевые спектры с высоким содержанием пыльцы злаков, палеопочвы степного типа, а также фоссилизированные навозные шары, принадлежащие жукам-навозникам. Позднее, в олигоцене и особенно в миоцене, здесь возникает в высшей степени своеобразный комплекс пастбищных травоядных. Ныне он включает неполнозубых (глиптодонтов и наземных ленивцев), копытных (различные w-литоптерны демонстрируют сильное конвергентное сходство частью с земными лошадьми, частью с верблюдами, у w-пиротериев много общего со слонами, а среди нотоунгулят имеются формы, схожие и с носорогами, и с бегемотами, и с кроликами – снимок 118), а также гигантских грызунов. Предположительно такая ситуация на Гермесе сохранится еще на протяжении ближайших ста или ста пятидесяти тысяч лет, если эволюция и далее будет развиваться по стандартному пути, без вмешательства человека...»
Из исследования Жерара Ланкло «Мир торжествующей жизни», 2276 г.
Глава пятая
ДОРОГА В НИКУДА
Гермес, звездная система «Вольф 360».Июнь 2282 года по РХЭтот лес явно происходил родом из мрачных небылиц про злых волшебников. Никто из нас, включая скептического доктора Гильгофа, прагматичного Коленьку и уравновешенную Аню, ничуть не удивился бы, обнаружив здесь замок какого-нибудь Властелина Черного Ужаса с мертвыми головами на пиках, привидениями и лупоглазыми монстрами. Ну или на худой конец ветхое жилище болотной ведьмы с носом крючком, бельмом на глазу и волосатыми бородавками. Настроение в отряде царило самое мистическое – никогда бы не подумал, что взрослые люди могут бояться сказок.
Сказка же была такова: мы действительно обнаружили нечто, указывающее на присутствие чужого разума. Это была дорога. Прямая как стрела дорога, рассекавшая древний лес.
Однако давайте обо всем по порядку.
В том, что премия от ООН обеспечена, я перестал сомневаться в тот вечер, когда Крылов и Анна привели нас на окраину угрюмой чащобы, раскинувшейся сразу за линией кустарника. Я и прежде заметил, что лес выглядит необычно. Даже в предгорьях местные аналоги земных хвойных деревьев редко достигают в высоту тридцати метров, а эти гиганты более походили на гибрид сосны и североамериканской секвойи – неохватный ствол, мощные корни и затерянная почти в поднебесье обширная крона. В каталоги растительного мира Гермеса такие деревья занесены не были, следовательно, я открыл новый вид. Надо будет занести подробное описание в Анин компьютер...
Впрочем, о биологии и компьютерах я забыл немедленно, едва только Коленька провел нас через узкий проход между двумя купами кустарника и молча указал рукой вперед.
– За ноги вашу мамашу, – только и сказал интеллигентнейший Вениамин Борисович, поднимая очки на лоб. – Отказываюсь верить. Просто отказываюсь! Анечка, милая, ПМК с собой? Поищите любые снимки этого района с воздуха или из космоса! Как раньше не заметили, ума не приложу! Это же... это... Невероятно! Какая, к бесу, теория неизбежностей, все гораздо хуже!
Анна быстро проверила свой микрокомпьютер и предъявила нам четыре изображения, сделанных с самолета. Только зеленые пятна лесов и никаких признаков того, что мы сейчас видели собственными глазами.
– Немудрено. – Крылов сначала уткнулся в маленький монитор, а потом задрал голову и посмотрел наверх. – Кроны образуют сплошной ковер, ветви переплетены, никакая воздушная съемка не могла бы дать результатов. Если только со спутника, в разных диапазонах, с очень большим разрешением... Но ведь никто этого не делал, верно, Луи?
Я кивнул. Никакой спутник не продержится на нашей орбите больше суток.
– Надо посмотреть вблизи, – решился Гильгоф. – Надеюсь, это не опасно.
– Что опасного? – усмехнулся Коленька. – Бетон как бетон.
– Вы же смотрите кино, Николай? Ловушки, мины, автоматические пушки, реагирующие на движение и прочие хитрости! Да шучу я, шучу. Но все равно следует быть осторожными. Никто не знает, что это такое. И кому принадлежит.
– По-моему, это просто дорога, – хладнокровно сказала Аня. – Веня, если вы боитесь, постойте тут, с лошадками.
– Боюсь? – Будь Гильгоф котом, после эдакого заявления шерсть на его загривке встала бы дыбом. – А ну, пустите вперед! Скажете тоже!
Я отметил, что собаки не беспокоятся – у Альфы с дочурками замечательное чутье на опасность. Значит, и нам страшиться нечего.
Крылов ошибся. Начинавшаяся у самого края леса дорога бетонной не являлась. Несомненно, плиты были каменными, но минерал оказался мне незнаком – сероватый, с коричневыми прожилками. Уложены плиты по две в ряд, ширина каждой два метра, подогнаны друг ко другу идеально, но редкие травинки на швах пробиваются. Уводит дорога в глубину леса, направление – точно на север. При поверхностном осмотре никаких других артефактов рядом с каменным трактом обнаружено не было.
– Чем дальше, тем интереснее, – заключил Гильгоф, поднимаясь с колен и отряхивая штаны. – Сначала натыкаемся на мертвый труп покойного человека, коего в саванне быть никак не должно, потом находим построенную незнамо кем и когда дорогу... Луи, первопоселенцы не могли устроить здесь одну из временных баз? Вдруг это взлетно-посадочная полоса?
– Ерунду говорите, Веня, – поморщилась Анна. – Лес очень древний, деревьям явно не одно столетие. Это сооружение не может принадлежать человеку. По крайней мере человеку с Земли.
– Вот и я о том же подумал, – мирно согласился доктор. – Темнеет, надо возвращаться. Завтра попробуем проехаться по дороге в глубину леса, вдруг найдем еще что-нибудь интересное?
– Ага, нечто вроде корабля разумных медуз с планеты Хрю-Хрю, разбившегося здесь миллион лет назад, – скривился Крылов. – Думаю, лучше сообщить обо всем властям, пусть присылают оснащенную экспедицию... Лавры первооткрывателей и так наши, премия гарантирована.
– Теперь вы, Коленька, испугались? – участливо поинтересовался Гильгоф. – Страх перед неизведанным, как учит история, свойствен всем пытливым исследователям. Не робейте, сами видите, здесь никого и ничего нет, а ваши медузы давно передохли от бескормицы.
Вечер мы провели в яростных спорах – даже я не удержался и вступил в бурную полемику. Нет никаких сомнений, дорога являлась искусственным образованием, колонисты Гермеса не могли возвести подобное сооружение, следовательно...
– ...Друзья, вы должны понимать, что никто и никогда прежде не встречал творений рук иной цивилизации, – с энтузиазмом возглашал Гильгоф, попутно прихлебывая кофе. Говорил доктор патетично, как с трибуны. – Мы двести лет надеялись найти хоть одно свидетельство того, что вспыхнувший на Земле огонь разума не является исключением! И что же? Ничего! Марсианский «сфинкс» оказался всего лишь игрой тени и света, «столбы» на Люйтене – вулканическими образованиями, обработанными ветрами и аммиачным дождем, найденные на LV-436 твари являлись лишь очень высокоорганизованными животными... Упорядоченные сигналы из системы Альфы Лебедя исходили не от инопланетных существ, а от пульсара. Ничего, понимаете? Ни одной гайки, конфетной бумажки, пустой пивной бутылки или использованного презерватива!
– Конечно, последнее оказалось бы выдающимся открытием, – невинным голоском сказала Аня. – Не только свидетельство развитых технологий, но и драгоценный генетический материал!
– Вам смешно, а тут плакать надо! – театрально воздел руки Гильгоф. – Сколько существует человеческая цивилизация? Давайте считать от появления кроманьонского человека. Получается – сорок-пятьдесят тысяч лет, причем только два с небольшим столетия мы осваиваем ближний космос. Ничтожно мало! По меркам Вселенной – наносекунда! И главное: никто не знает, когда человечество прекратит свое существование и строем отправится на Страшный суд! Завтра, через год, через десять тысяч лет? Разум, как и жизнь, вещь хрупкая и недолговечная!
– Кажется, понимаю, – кивнул Крылов. – Допустим, где-нибудь в Магеллановых облаках зародился разум, просуществовал несколько тысячелетий и сгинул... Потом такая же вспышка происходит на Альниламе или в районе Денеба, но расстояния слишком велики; разум, пройдя весь цикл развития, погибает, не успев за короткий срок отыскать себе подобных... Правильно?
– Вы умны не по годам, Коленька! Никто не исключает, что теоретически мы в космосе не одни. Возможно, в сотнях световых лет от Земли существует цивилизация на уровне каменного века, равно как возможно и то, что другая, куда более развитая цивилизация в этот момент погибает, неспособная справиться с неумолимой силой природы. Подумайте, сколько сверхновых загорается каждую минуту, сколько систем поглощаются черными дырами... Нам выпал шанс – один на триллион в сотой степени! Мы отыскали следы той самой уникальной и недолговечной искорки разума!
– Вот будет забавно, если эта дорога действительно окажется шуточкой первопоселенцев, – с плохо скрываемым сарказмом ответила Анна. – Давайте спать, господа мои, завтра будем на собственно опыте проверять теории Вениамина Борисовича. Хорошо зная доктора, я могу предположить, что ничем хорошим это не обернется.
– Вы пессимистка, Анечка, – добродушно отозвался Гильгоф. – Лучше подумайте о том, как потратите премию!
– Моя семья богата, – холодно бросила Аня. – И в нынешней ситуации несколько монет от ООН я предпочту вложить в тихий домик на краю Галактики. Только не уверена, что смогу их получить в обозримом будущем.
После этих слов Гильгоф обменялся с Коленькой донельзя унылым взглядом, и я окончательно понял: мои попутчики знают что-то такое, чего мне знать не полагается. Знали бы вы, как надоели эти постоянные недоговорки, тайны и непонятные намеки! Раздражает невероятно!
* * *На вторые сутки путешествия по Дороге я начал уставать от однообразия и тягостного впечатления, которое производил на всех Лес. Пришлось прямо сказать Гильгофу, что лучше бы нам вернуться – запасы воды кончаются, ручьев и озер здесь нет, а животные долго не выдержат: гиппарионы привыкли много пить, и нынешний скудный водный рацион может убить лошадок. Доктор не послушался, сказав лишь, что если верить картам, мы вскоре выберемся к южным склонам хребта Баффина. Что ж, дело хозяйское – моя задача предупредить.
Кроме Леса и бесконечной ленты каменных плит, мы не увидели здесь ничего такого, что потрясало бы воображение. Ничего, кроме Леса. Гигантские стволы, постоянный полумрак, почти абсолютное беззвучие. По сравнению с кипящей жизнью саванной Лес выглядел пустыней: нет даже мелких животных, насекомые встречаются крайне редко, зато много «мокрой паутины» – обычных для хвойных лесов Гермеса колоний микроорганизмов, внешне напоминающих клочья огромных паучьих сетей, облепивших древесную кору. Подлеска никакого, только заросли серо-зеленого мха, редкие и чахлые травинки да черные крючья палых ветвей.
Далеко наверху шумел ветер, разгуливающий в верхушках деревьев, но под непроницаемым для солнечного света пологом не чувствовалось и единого дуновения. Все же нам пришлось приодеться – жара лесостепей сменилась влажной прохладой. Собаки выглядели грустно, Лес им не нравился, и мои псины предпочитали не уходить с дороги, следуя рядом с гиппарионами. Настроение людей тоже оставляло желать лучшего. Все, включая вечно жизнерадостного Крылова и разговорчивого доктора, за несколько первых часов похода через Лес стали чувствовать себя крайне неуютно. Я держался до следующего утра и после подъема потребовал вернуться, причем привел вполне разумные доводы. Гильгоф неожиданно проявил вроде бы несвойственную ему жесткость и настоял на продолжении пути. «Хорошо, – ответил я, – но последствия – за свой счет».
На том и уговорились. Я снимаю с себя всю ответственность, но если эти сумасшедшие жаждут остаться без лошадей, бросить свою драгоценную аппаратуру и незнамо как возвращаться обратно – пожалуйста. Умываю руки.
Несколько раз высказывались предположения о природе Леса. Коленька изложил версию о том, что эта чащоба создана искусственно, равно как и Дорога – все деревья примерно одного возраста, высажены более или менее ровными рядами, не заметно ни единого рухнувшего ствола... Последнее являлось чистой правдой: окажись Дорога перегороженной мертвым деревом, пришлось бы объезжать за сотню-другую метров, однако путь оставался свободным до самых предгорий...
– Гляньте-ка, просвет! – воскликнул доктор и вытянул руку. Это случилось ближе к вечеру второго дня. По моим расчетам мы успели отмахать около девяноста километров по прямой, что полностью соответствовало фотографиям аэросъемки с ПМК Анны. – Вот, Луи, а вы беспокоились!
Я хотел было сказать, что не перестаю беспокоиться доселе и имею к тому все основания, но промолчал.
Неосознанное напряжение лишь возросло – никто не мог предположить, что нас ожидает в конце Дороги. Мелькнула мысль о крыловских разумных медузах, но я сразу отогнал ее как абсурдную.
Гильгоф не ошибся. Очень скоро мы выехали на окраину Леса, очутившись перед грядой пологих холмов, покрытых самыми обычными хвойными деревьями, ничуть не похожими на возвышавшихся за нашими спинами титанов. Дорога оборвалась, последние две серые плиты остались под сенью Леса. Гиппарионы ступили на свежую траву, а мы начали жмуриться – слепило солнце. Собаки подняли радостный лай.
– Я разочарован. – Гильгоф бросил поводья и скрестил руки на груди, подобно Наполеону, обозревающему поле битвы под Ватерлоо. – Смертельно разочарован! На нас не напали разбойники или злые колдуны, мы не нашли доверху набитый золотом величественный храм погибшей цивилизации и не встретили мудрого жреца неизвестной религии, который указал бы нам истинный путь! Что же это делается, а? Скажите, кому и зачем было нужно вкладывать столько труда в эту проклятущую Дорогу, ведущую незнамо откуда незнамо куда? Нет, я просто в ярости!