— Я хотел сказать, что ничего не знаю о Предсказателях…
— Завидую! — сказал молодой обитатель этих мест. — Смотрите, нам придется испятнать чистый снег отпечатками своих ног, чтобы попасть куда-нибудь. Могу ли я показать вам путь на поляну? Меня зовут Госс.
Это было его первым именем.
— Дженри, — сказал я, избегая произносить звук «л».
Следуя за Госсом, я вступил в прохладную тень леса. Узкая тропинка часто меняла направление, то взбегая на склон, то снова сбегая с него; тут и там, то прижавшись к толстым стволам деревьев, то в отдалении от них, стояли маленькие дома, выкрашенные в цвета лесной зелени. Все вокруг было красным и коричневым, сыроватым, неподвижным, ароматным, скрытым во мраке. Из одного домика доносились нежные свистящие звуки кархидской флейты. Госс шел в нескольких ярдах передо мной, двигаясь легко и быстро, изящный как девушка. Его белая рубашка блеснула передо мной, и вслед за ним я вышел из тени на ярко освещенную большую зеленую лужайку.
В двадцати футах от нас я увидел стройную неподвижную фигуру, стоящую к нам в профиль: ее пурпурный хиеб и белоснежная рубашка ослепительной эмалью выделялись в зелени высокой травы. В ста ярдах от него стояла другая статуя, на этот раз в белом и синем; фигура эта ни разу не взглянула на нас, не пошевелилась в то время, пока мы говорили с первым. Они практиковались в дисциплине Хандарры, именуемой Присутствие, которая представляет собой некий вид транса. Хандарраты, идущие от противного, именуют ее «нетранс», что включает в себя саморастворение (потерю себя или приращение?) через исключительную чувственность и настороженность. Хотя техника ее коренным образом отличается от большинства мистических техник, это, без сомнения, именно мистическая дисциплина, использующая опыт Вечности, но я не могу категорически утверждать ничего ни об одной практике Хандарры. Госс заговорил с человеком в красном. Нарушив свою полную неподвижность и взглянув на нас, он медленно подошел к нам, и я почувствовал, что испытываю перед ним благоговение. В ярком солнечном свете он светился своим собственным светом.
Он был так же высок, как и я, с чистым, открытым и прекрасным лицом. Когда наши глаза встретились, я внезапно испытал желание обратиться к нему, попробовать установить с ним телепатическую связь, чего я никогда не пробовал делать с того дня, как высадился на Зиме, и не должен был этого делать. Он продолжал смотреть на меня в упор. Импульс был сильнее, чем сопротивление ему. Я мысленно обратился к нему. Ответа не последовало. Контакт не произошел. Он продолжал смотреть на меня в упор. Через мгновение он улыбнулся и сказал мягким хрипловатым голосом:
— Вы Посланец, не так ли?
Оцепенев, я сказал:
— Да.
— Меня зовут Фейкс. Вы оказали нам честь, посетив нас. Желаете ли вы остаться с нами в Азерхорде некоторое время?
— Охотно. Я хотел бы познакомиться с вашей практикой Предсказаний. И если я могу в ответ на вашу любезность что-то рассказать о себе, о том, откуда я прибыл…
— Как вам будет угодно, — сказал Фейкс с ясной улыбкой. — Это восхитительно, что вы пересекли Океан Космоса, к которому прибавилась еще тысяча миль вашего путешествия через Каргав, чтобы посетить нас здесь.
— Я хотел посетить Азерхорд из-за славы, которая сопутствует его пророчествам.
— Тогда, может быть, вы хотите посмотреть, как мы предсказываем? Или вас волнует собственный вопрос?
Ясность его глаз требовала только правды.
— Не знаю, — сказал я.
— Нусут, — сказал он. — Неважно. Может быть, побыв у нас, вы выясните, есть ли у вас какой-то вопрос или нет… Видите ли, существует определенное время, когда Предсказатели могут собираться все вместе, так что в любом случае вам придется побыть у нас несколько дней.
Я сделал это, и то были прекрасные дни. Время текло легко и свободно, и тратить его надо было только на общие работы, такие, как труд на полях, в саду, заготовка дров, какой-то ремонт, для которых такие гости, как я, привлекались каждым, у кого возникала нужда в помощи. В остальное время можно было проводить дни за днями, не обмениваясь ни с кем ни единым словом; чаще всего я говорил с молодым Госсом и Фейксом Ткачом, чей удивительный характер, прозрачный и незамутненный, как поверхность кристально чистой воды, был квинтэссенцией обаяния этих мест, воплощением их. Вечерами мы могли собираться в помещении с очагом или в любом из низких домиков в окружении огромных деревьев; здесь шли неспешные разговоры, пилось пиво, здесь могла звучать музыка, суровая музыка Кархида, простая по мелодии, но сложная в ритмах, которую играющий всегда импровизировал. Как-то вечером двое Обитателей стали танцевать: они были столь стары, что волосы их побелели, руки и ноги были обтянуты сухой кожей, а опущенные уголки глаз наполовину скрывали темные глаза. Танец их был нетороплив, точен и аккуратен, он восхищал и глаз и ум. Они начали танцевать во время Третьего Часа после обеда. Музыканты включились в их ритм, отдав предпочтение барабану, который, казалось, до бесконечности решил издавать свой мягкий и четкий ритм. Миновал Шестой Час, прошла полночь, а двое старых танцоров все танцевали, полных пять земных часов. Это было первый раз, когда я увидел феномен «дотха» — извлекаемое по собственной воле и контролируемое использование того, что мы называем «истерическим подъемом» — и после этого я был куда больше готов воспринимать сказки о Стариках Хандарры.
То была жизнь, погруженная сама в себя, довольствующаяся сама собой, застывшая, занятая тем единственным «невежеством», наградой которому была Хандаррата, подчиненная своему правилу безмятежности или невмешательства. Это правило (выражавшееся словом «нусут», которое я перевел как «неважно») было сердцем культа, и я не претендую на то, что понимал его. Но после двух недель, проведенных здесь, я стал лучше понимать Кархид. Поведение этого народа, его правда, его страсти и чувства брали свое начало из глубины пассивной, анархической, молчаливой и плодородной темноты Хандарры.
Тишину эту странно и непонятно прорезали голоса Предсказателей.
Молодой Госс, который с удовольствием служил моим проводником, сказал, что мой вопрос Предсказателям должен что-то содержать, но выражен он может быть в любой удобной для меня форме.
— Чем более точен и конкретен вопрос, тем точнее будет ответ, — сказал он. — Неопределенность рождает неопределенность же. А некоторые вопросы вообще не имеют ответа.
— А если я задам один из них? — поинтересовался я. Ограничение было несколько искусственным, но я с ним сталкивался. Я не ждал, что Госс ответит мне:
— Ткач отвергнет его. Вопросы, на которые нет ответа, могут повредить группе Предсказателей.
— Чем повредить?
— Вы знаете историю Лорда из Шорта, который потребовал от Предсказателей из Крепости Асен ответа на вопрос: «В чем смысл жизни?» Это было пару тысяч лет назад. Предсказатели оставались в темноте шесть дней и ночей. В конце Холостяки застыли в ступоре, Шуты все погибли. Отступники забили камнями Лорда Шорта до смерти, а Ткач… Им был человек по имени Меше.
— Основатель культа Иомешты?
— Да, — сказал Госс и рассмеялся, словно история эта была очень смешной, но я не знал, смеялся ли он над Иомештой или надо мной.
Я решил задать вопрос типа «да-или-нет», ответ на который наконец мог дать представление об уровне двусмысленности и неясности ответа. Фейкс подтвердил сказанное Госсом: смысл вопроса может быть таков, в котором Предсказатели совершенно не разбираются. Я решил спросить, хорош ли будет в этом году урожай хулма в северном полушарии планеты «С», поскольку они даже не подозревали о ее существовании. Решение должно было быть делом чистой случайности, подобно гаданию на ромашке или подбрасыванию монеты.
— Нет, — сказал Фейкс, — совсем не так, случайности тут не место. Весь процесс выбора ответа, в сущности, не имеет ничего общего со случайностью.
— Значит, вы занимаетесь чтением мыслей.
— Нет, — сказал Фейкс со своей серьезной и чистой улыбкой.
— Может быть, вы читаете мысли, сами не подозревая об этом.
— Какой в этом толк? Если Вопрошающий знает ответ, он не заплатит нашу цену за него.
Тогда я выбрал вопрос, ответ на который я и сам не знал. Только время сможет доказать, правы ли Предсказатели или ошибаются. Вопрос не был тривиальным. Я решил не осведомляться, когда прекратятся дожди и о тому подобных пустяках, когда понял, что поиски ответа на вопрос — дело трудное и даже опасное для девяти Предсказателей Азерхорда. Плата была высока для спрашивающего — два из моих рубинов перешли в хранилище Крепости — но еще выше она была для отвечающих. После того как мне довелось узнать Фейкса, мне трудно было поверить в то, что он был просто профессиональным фокусником, и еще труднее было верить, что он был честным, добросовестно заблуждающимся обманщиком; его интеллект был глубок, чист и незамутнен, как поверхность моих рубинов. Я решил не ставить ему никаких ловушек. Я решил спросить о том, что больше всего хотел узнать.
Когда пришел Однетерхад, 18-е число месяца, девять сошлись воедино в большом деревянном строении, обычно находившемся под замком; оно состояло из большого зала с каменным полом, на который падали смутные полосы света из двух узких щелевидных окон и отблески пламени из глубокой чаши очага в дальней стене. Они сели в круг у голого каменного стола, все в плащах и опущенных на глаза капюшонах, и очертания их тяжелых неподвижных фигур напоминали группу дольменов, освещенную пламенем костра, который горел в нескольких ярдах от них. Госс вместе с парой других молодых Обитателей и врач, пришедший из ближайшего Домена, рассевшись у очага, молча смотрели, как я пересекал холл, приближаясь к кругу. Во всем происходящем не было никакой особенной торжественности, но чувствовалось напряжение. Одна из закутанных в плащ фигур посмотрела на меня, когда я очутился среди них, и я увидел странное лицо — грубое, с резкими чертами, с глазами, полными ненависти ко мне.
Фейкс сидел не шевелясь, положив ногу на ногу, но полный такого напряжения, такой концентрации силы, что его обычный, мягкий, спокойный голос звучал ныне со скрежетом электрических разрядов.
— Спрашивай, — сказал он.
Стоя вне пределов круга, я задал свой вопрос.
— Станет ли этот мир, Геттен, в течение пяти лет членом Эйкумены Обитаемых Миров или нет?
Молчание. Я стоял, застыв, чувствуя себя в центре натянутой паутины, сотканной из молчания.
— Ответ может быть дан, — тихо сказал Ткач.
Наступило расслабление. Каменно застывшие фигуры в остроконечных капюшонах стали слегка шевелиться, тот, кто бросил на меня столь странный взгляд, стал перешептываться с соседом. Покинув круг, я присоединился к тем, кто сидел у очага.
Двое из Предсказателей остались в той же неподвижности и молчании. Один из них время от времени поднимал левую руку и мягкими движениями десять или двадцать раз легко проводил по каменной поверхности стола, а затем снова застывал. Никого из них я не видел раньше; все они были Шуты, как рассказывал Госс. Они были больными. Госс назвал их «делящие время», что должно было обозначать шизофрению. Кархидские психологи, хотя им не хватало знания мысленного общения и бесконтактной хирургии, были исключительно искусны в применении лекарств, гипноза, мгновенной шоковой терапии, крионики и лечении умственных заболеваний.
Я спросил о возможности излечения этих двух психопатов.
— Излечения? — переспросил Госс. — Нужно ли лечить певца, владеющего своим голосом?
Пять остальных членов круга, как объяснил Госс, были Обитателями Азерхорда, изучающими хандаррскую науку Присутствия и тому подобное, и все то время, пока они остаются Предсказателями, они соблюдают обет безбрачия. Один из этих Холостяков был в кеммеринге во время Предсказания. Я мог вычислить его, потому что уже умел видеть и чувствовать то легкое подобие сияния, то еле заметное физическое напряжение, которое говорило о первой фазе кеммеринга.
Рядом с кеммерером сидел Отступник.
— Он пришел из Спрева вместе с доктором, — сказал мне Госс. — Некоторые группы Предсказателей искусственно вызывают у себя отклонения от нормы, впрыскивая себе мужские или женские гормоны в дни сборов. Это лучше, чем иметь рядом с собой настоящего. Но он решил прийти, ему нравится известность.
Госс употребил выражение, обозначающее самца, не используя слово, говорящее о человеческом существе, которое во время кеммера взяло на себя роль мужчины. Он был несколько смущен. Кархидцы свободно говорят на сексуальные темы, обсуждая тему кеммера и с уважением и со вкусом, но они очень сдержанны, касаясь темы извращений — во всяком случае, разговаривая со мной. Искусственное удлинение периода кеммера с постоянной гормональной разбалансированностью содержания мужских и женских гормонов ведет к тому, что они называют извращениями; явление это не так редко; три или четыре процента совершеннолетнего населения считаются извращенцами или колеблющимися между нормальным и ненормальным состоянием. Общество их не отвергает, но терпят их не без отвращения, как гомосексуалистов в большинстве бисексуальных обществ, и на кархидском жаргоне их называют «полутрупы». Они бесплодны.
Отступник после того, как встретил меня столь странным долгим взглядом, больше не обращал ни на кого внимания, кроме своего соседа, кеммерера, чья проявляющаяся сексуальная чувственность приковывала к нему Отступника. Наклонившись к соседу, Отступник что-то тихо шептал ему, на что тот отвечал коротко, стараясь отшатнуться от него. Долгое время никто из присутствующих не издавал ни звука, и тишину нарушало только еле слышное перешептывание Отступника со своим соседом. Фейкс в упор твердо смотрел на одного из Шутов. Отступник быстрым мягким движением положил руку на кисть кеммерера. Кеммерер торопливо, со страхом или отвращением отдернул руку и посмотрел на Фейкса, словно прося о помощи. Фейкс не шелохнулся. Кеммерер застыл на месте и не шелохнулся, когда Отступник снова прикоснулся к нему. Один из Шутов закинул голову и разразился долгим искусственным смехом:
— Ах-ах-ах-ах…
Фейкс поднял руку. Сразу же все лица по кругу обернулись к нему, словно он должен был собрать их взгляды в единый сноп.
Стоял полдень, и шел дождь, когда мы вошли в зал. Серый блеклый свет, падавший из щелей окон под крышей, скоро окончательно померк. Теперь в зал упала беловатая полоса света, вытянувшаяся как вздутый призрачный парус, она спускалась со стены на пол и падала на лица девятерых, сидевших у стола; за пределами строения бледный свет щербатого ломтя луны освещал лес. Огонь уже давно догорел, и в зале больше не было света, кроме этого рассеянного лунного сияния, падавшего на застывший круг, на их лица и руки, на неподвижные спины. В смутном сумрачном свете я увидел застывший профиль Фейкса, словно вырубленный из бледного камня. Луч лунного света чуть переместился и упал на черную массу — то был кеммерер, склонивший голову на колени; сцепленные руки его были простерты по полу и тело постоянно сотрясалось приступами дрожи, которым сопутствовали повторяющиеся шуршащие звуки, когда Шут, сидевший в темноте по другую сторону круга, шарил по полу. Все они были связаны между собой, все, словно они были узелками сплетения паутины. Хотел я этого или нет, но я чувствовал эту связь, эти безмолвные неподвижные содрогания, которые шли через Фейкса, старавшегося объединять и контролировать их, потому что он был Центром, он был Ткачом. Лунное сияние поблекло и умерло, добравшись до восточной стены. Сплетение силы, молчания и напряжения все росло.
Я постарался уйти от мысленного контакта с Предсказателями. Мне было очень трудно это сделать, потому что я чувствовал, как меня втягивает в свои сети это молчаливое напряжение. Но когда я поставил барьер, стало еще хуже: теперь я стал отрезан от всего и барахтался внутри самого себя, борясь с галлюцинациями, когда мне казалось, что кто-то касается меня, и я что-то вижу: через меня летела вереница каких-то диких образов и понятий, обрывков сцен и ощущений с сексуальным оттенком и чудовищно жестоких, меня заливала волна красно-черной эротической ярости. Я был окружен огромными темными провалами, разевающими свои влажные зевы, искривленными губами, я терял равновесие, я падал… Если я не смогу вырваться из этого хаоса, я в самом деле рухну, я сойду с ума, и спасения мне нет. На меня настойчиво действовали силы, не нуждающиеся в словах, беспредельно мощные и странные, чьим источником было напряжение, идущее от секса и всех связанных с ним извращений, от болезненных разрывов действительности, не имевших ничего общего со всепоглощающей дисциплиной предельной собранности, которые далеко превышали мои способности контролировать реальность или сопротивляться ей. И все же пока они были под контролем. В центре по-прежнему был Фейкс. Шли минуты и часы, лунный свет переполз на другую стенку, и вот уже погас лунный свет и стояла лишь тьма, и в центре этой глубокой темноты по-прежнему был Фейкс: Ткач, женщина, женщина, облитая светом. Свет лился серебряным потоком, он был тверд и звенел, и женщина была в броне и с мечом. Внезапно ослепительно вспыхнул свет такой яркости, что глаза не могли выносить его, свет воссиял над ней, пламя, и она вскрикнула в ужасе и боли: