Захваченный необъяснимым видением, позабыв обо всем на свете, Валентин продолжал жадно всматриваться в кристалл. Но глубина его оставалась пустой – в ней ничего не нарождалось.
Бросив случайный взгляд на часы, штурман ужаснулся: близился рассвет, а ему казалось, что он всматривался в кристалл всего несколько минут.
Можно было подумать, что кристалл обладает способностью сминать, сжимать время, как рука сминает в комок лист бумаги.
В хрупкой тишине прозвучал мелодичный гонг, призывавший всех, кто свободен, на зарядку. На «Каравелле» наступало утро.
Брать с собой на дежурство кристалл штурман не стал, хотя ему и хотелось этого. Он аккуратно завернул свою находку в листок, вырванный из блокнота, и засунул пакетик в самый дальний угол ящика письменного стола.
Вернувшись, он кинулся к столу, вытащил пакет и развернул его – тот был пуст! Кристалл исчез.
Предчувствие беды охватило Валентина. Ему невыносимо хотелось рассказать обо всем происшедшем капитану, и в то же время прежняя властная сила удерживала его.
Штурман не думал теперь ни о том, откуда мог появиться на корабле загадочный кристалл, ни о том, чем объясняются его чудесные свойства. Ему хотелось только одного: найти кристалл и смотреть, смотреть в него, не отрываясь!
Валентин сел к столу, вытащил ящик и принялся перебирать всякую ненужную мелочь, которая всегда накапливается, когда человек долгие годы живет на одном месте.
Внезапно Валентин насторожился: ему показалось, что дно ящика, которое было выложено серебристым пластиком, приобрело необычный зеленоватый оттенок. Он потыкал в дно скальпелем. Так и есть! Кристалл растекся по дну ящика, приняв цвет и форму дна.
– Словно он спрятался от тех, кто мог бы заглянуть в отсек в мое отсутствие!.. – пробормотал Валентин, отковыривая тонкий слой вещества от днища.
Полупрозрачный слой вещества – Валентин вытащил его из ящика и положил на стол – казался живым. Пластинка медленно шевелилась, по ее поверхности пробегали волны. И еще одно: когда штурман вынимал пластинку из ящика, она показалась ему значительно тяжелее, чем утром.
Рядом с пластинкой лежала горка вещей, небрежно и торопливо выложенных из ящика: носовой платок, дневник с оторванным куском обложки, старинная платиновая ручка, подаренная ему приятелем, постоянным партнером по шахматам.
Валентин не отрываясь смотрел на пластинку, и давешнее состояние, испытанное прошлой ночью, постепенно возвращалось к нему.
Между тем пластинка, медленно изгибаясь, начала миллиметр за миллиметром приближаться к кучке предметов. Вдруг, подскочив, она коснулась авторучки. Послышался легкий треск, и ручка исчезла. Живая пластинка помутнела, но через несколько мгновений стала полупрозрачной, как прежде. Правда, структура ее несколько изменилась: посреди пластинки появилась тонкая разделительная линия…
Что это было? Взрыв? Но Валентин не почувствовал ни малейшего сотрясения воздуха, ни какого бы то ни было выделения тепла. Стол на месте вспышки также остался цел и невредим.
«Подарок Володи… Что я ему скажу?» – мелькнуло у штурмана, как будто это сейчас было самым главным.
Он потрогал пластинку, которая между тем начала стягиваться в комок. Температура вещества, как и прежде, была невысокой.
«Градусов тридцать», – определил штурман.
Ну и ну! Взрыв, при котором исчезла пластинка! И это при температуре более низкой, чем температура человеческого тела. Тут было над чем задуматься, но задуматься над чем бы то ни было в эти секунды Валентин был неспособен. Он весь превратился во внимание, он мог только улавливать таинственные сигналы, испускаемые пластинкой.
Между тем комок начал быстро принимать знакомую Валентину форму ромбического кристалла. Грани его выравнивались, глубина наливалась фиолетовой синью.
КРИСТАЛЛ
Диким и сурово-нежным краем
Мы идем, препятствия круша.
Так же электрон неисчерпаем,
Как неисчерпаема душа!
Чувствуют, как пульс Вселенной бьется,
Сыновья и дочери Земли!
Путь, что ждет нас, к горизонту вьется,
Пройденный – теряется вдали…
Валентин почувствовал себя парализованным. Случись аварийный вызов – он не смог бы и рукой пошевелить. Только глаза его жили, впитывая то необычайное, что происходило внутри кристалла. Там жил по своим особым законам чужой мир, резко своеобразный и непонятно привлекательный. Как умещается он, однако, в таком ничтожном объеме?..
«В маленькое отверстие можно увидеть большой зал, – догадался Валентин. – Как знать, может быть, этот кристалл – щель в неведомый мир? Но что это за мир?»
Огненные шары прочерчивали пространство. Голубые шары медленно двигались, описывая замысловатые траектории. Время от времени некоторые из них лопались, образуя ослепительные маленькие солнца.
Одновременно в голове Валентина стали вспыхивать вопросы, словно задаваемые кем-то со стороны. И он – так же мысленно – принужден был отвечать на них.
– Тебя именуют штурманом. Что означает этот термин? – звучал в мозгу вкрадчивый голос.
– Я прокладываю курс корабля…
– Так мы и думали! – В голосе, звучавшем в его мозгу, Валентину почудилось удовлетворение.
Голос умолк.
В кристалле, постепенно разрастаясь, забушевала спиральная туманность. То попеременно, то одновременно освещалась она двумя разноцветными светилами.
Внезапно Валентин почувствовал, что летит в открытом космосе.
Ни закричать, ни изменить направление полета штурман не может, хотя и пытается. Он несется словно щепка в бурной реке, подчиняясь чужой воле.
…Это траектория, по земным понятиям, немыслимая. Невозможная не только с точки зрения человеческого разума, но и с точки зрения любого компьютера, созданного землянами. Траектория, в каждой точке которой кривизна меняется, судорожно пульсируя, в течение исчезающе малых долей секунды. Траектория, которую можно сравнить разве что с чудовищно искореженной спиралью, если предположить на миг, что у нее появилась способность самостоятельно перемещаться в пространстве.
Он летит и летит, с каждым витком, с каждым мгновеньем приближаясь к кораблю. Вот перед самыми глазами мелькнули литые изогнутые поверхности корабля, слабо и неравномерно светящиеся на фоне черного пространства. Краткий миг, похожий на обморок, – и штурман внутри «Каравеллы».
Самым тяжким было: ходить среди своих, выполнять обычные обязанности старшего штурмана и не надеть возможности крикнуть во весь голос о том странном и страшном, что с ним происходит.
Чужая воля требовала, чтобы штурман изменил курс корабля. Изменил тайком, никому об этом не сообщая, чтобы остальные не смогли помешать ему в этом.
Прошло еще несколько дней, и штурман вдруг явственно почувствовал, что сходит с ума. А чем иначе объяснить, что он ощутил себя в двух точках одновременно?..
Вот он, штурман Валентин Орленко, стоит в своем рабочем отсеке перед сумматором и ловит непослушными, трясущимися от последних переживаний руками узкую пластиковую ленту с выкладками, которая серой змейкой выползает из дешифратора.
И в тот же самый миг – оставаясь в штурманском! – Орленко ощутил себя столь же явственно в энергетическом отсеке.
Старшего энергетика Ольховатского в отсеке еще не было, но он должен появиться с минуты на минуту. Его дублер рисовал ежедневную диаграмму распределения энергии по отсекам «Каравеллы».
Штурман Орленко ощущает себя небольшим комочком серого вещества, который проник сюда, в энергетический.
И пока тот, первый штурман, находящийся на своем рабочем месте, штурман-1, всматривается в узкую перфоленту, пытаясь разобраться в калейдоскопе цифр, штурман-2 медленно проплывает над самым полом энергетического отсека.
В рубку вошел Ольховатский.
– Владимир Николаевич! Я уже заждался, – воскликнул дублер и ушел.
Тем временем невзрачный комок серого вещества перемещался в чаще энерговодов – разнокалиберных кабелей, которые наподобие щупалец морского чудища тянулись от главной энергетической установки корабля – «Катеноида» – в разные отсеки «Каравеллы».
– Этот энерговод куда ведет? – властно спрашивал, отдаваясь ломящей болью в висках, неслышимый голос. И штурман послушно отвечал – тоже, разумеется, мысленно:
– В оранжерейный.
– Этот?
– В астроотсек.
– Этот?
– В камбуз…
Владимир Николаевич продолжал заниматься пультом, ничего не подозревая.
– Этот? – отдалось в мозгу.
– В штурманский.
Комок всколыхнулся и замер у толстого, покрытого мохнатой изоляцией кабеля, похожего на лиану из оранжерейного отсека.
Валентин почувствовал – сейчас произойдет ужасное. Комок пережег поначалу нить, ведущую к аварийной системе. Затем коротко и беззвучно полыхнуло пламя, почти невидимое в свете источающих дневное освещение панелей, и энерговод, ведущий в штурманский отсек, оказался перерезанным.
Комок, скользя вдоль плинтуса, не спеша направился к люку, толкнул его и вылетел в коридорный отсек.
Ольховатский, который все еще занимался приборами, ничего не заметил.
ПРОПАЖА
Задержавшись, Ольховатский опоздал к обеду. Оставалось одно – пасть в ноги коку. Дело усугублялось тем, что Либун дулся на него с той поры, когда Владимир столь неудачно раскритиковал стихи «одного его приятеля».
Поев, Владимир поблагодарил кока и поднялся из-за стола.
– Погоди-ка, – сказал Либун. – Я должен сказать тебе кое-что.
– Слушаю.
– Ты обратил внимание на сегодняшний обед?
Ольховатский пожал плечами.
– Обед как обед. То есть, – поправился энергетик, – твой обед великолепен, как всегда.
– А ты ненаблюдателен, старший энергетик. – Грустная улыбка тронула губы кока.
Тут только он заметил, что тарелка, из которой ел, была пластмассовая.
– Все серебро исчезло, понимаешь? – доверительно сообщил кок, понизив голос. – Все ножи, вилки. И тарелки – несколько сотен штук.
– Гм… Странно. Кто мог взять столько серебра без спроса?
– Да и зачем? – откликнулся кок. – Серебро нужно разве для экспериментов. Но весь экипаж «Каравеллы» вот уже два месяца готовится к исследованию беты Лиры, к которой мы приближаемся. Экспериментами сейчас, по-моему, никто не занимается.
– Может, кто-то вздумал пошутить? – высказал Ольховатский предположение.
– Я и сам так решил, – оживился кок, – потому только тебе и сказал.
После обеда Владимир зашел к Валентину. Тот явно был чем-то расстроен. На столе громоздилась беспорядочная груда вещей, вываленных, видимо, из стенного шкафа. Известный всему экипажу сферический футляр был раскрыт и пуст.
– Сегодня день пропаж! – воскликнул Ольховатский. – У Либуна пропало столовое серебро.
– У Либуна пропало серебро? – тихо переспросил Валентин голосом, от которого у Владимира мороз прошел по коже.
– Кто-то из экипажа, видно, пошутить решил.
– Пропало серебро… Это ужасно!.. Значит, он на свободе и действует!
Коротко и толково он рассказал Ольховатскому обо всем, что происходило с ним в последние дни.
– Что же ты до сих пор молчал? – воскликнул Владимир. – Почему ничего не сказал капитану?
– Не мог… – выдавил Валентин. – Гипноз, что ли, это был, будь он неладен…
– Немедленно к капитану, – сказал Ольховатский и схватил Валентина за руку.
…Ровно в 17:15 низкий бас чрезвычайной сирены взбудоражил все отсеки «Каравеллы».
– …Мы должны во что бы ни стало найти и обезвредить этот комок, или пластинку, или кристалл, – заключил капитан свое короткое сообщение. – Возможно, именно с этим кристаллом связаны и неполадки в штурманском отсеке, и исчезновение серебра. Масштабы опасности неизвестны. Все силы нужно бросить на то, чтобы обнаружить неведомое вещество. О порядке действий сейчас сделает сообщение старпом. Есть вопросы?
– Разрешите? – прозвучал голос Ранчеса.
– Да, – кивнул капитан.
– Любые ли средства годятся для поимки кристалла? – спросил астрофизик, теребя острую бородку.
– Что вы имеете в виду?
– Я хочу сказать: можно ли уничтожить кристалл, если возникнет такая необходимость?
– Нет, нельзя, – покачал головой капитан. – Мы не знаем, с чем имеем дело. Поэтому наша задача – разыскать кристалл и изолировать его. Без крайней, я подчеркиваю – крайней, необходимости мы не должны причинять ему вреда. Ясно?
– Ясно, капитан, – сказал Ранчес.
– Есть еще вопросы?
Вопросов не было.
В течение нескольких суток корабль был прочесан самым тщательным образом. Таинственный кристалл найти не удалось. Впрочем, он ничем и не проявлял себя, и люди постепенно успокоились.
Однако обычное течение жизни на «Каравелле» было нарушено грозным событием: все из той же злосчастной штурманской рубки бесследно исчез металлический экран локатора – корабль ослеп. К счастью, кибернетики под руководством Марата Нурдагалиева быстро сумели смонтировать новый экран, но переволновались все изрядно.
Как только была обнаружена пропажа, штурманскую рубку окутали магнитостатическим полем.
– Ловушка захлопнулась, – обрадованно сказал Либун, который никак не мог забыть о своей потере: серебро так и не обнаружилось.
Восстановив локатор, возобновили поиски.
– Нашел! – крикнул Валентин.
Все бросились к нему. Штурман стоял близ гофрированной стенки компьютера, впившись взглядом в какую-то точку на уровне его груди.
– Где же она? – спросил Ольховатский. Ему не терпелось увидеть таинственную пластинку – возмутительницу спокойствия.
– Да вот, посмотри внимательней, – ткнул пальцем Валентин.
Только тщательно приглядевшись, Владимир увидел, что это место было чуть-чуть темнее, чем соседние участки. Правда, это могло быть игрой света.
– Я сам! – сказал Валентин, вырвал у кого-то из рук тесак и принялся ковыряться в стенке: что ни говори, а из всего экипажа только у него был опыт обращения с загадочным кристаллом.
Он отделил кристалл от стенки и отбросил в сторону тесак. Все сгрудились вокруг штурмана. На его ладони лежала медленно изгибающаяся волнообразно пластинка. Не верилось, что этот безобидный слой серого вещества принес столько беспокойства.
…Это был нелегкий день для лаборатории структурного анализа. Необычное вещество не желало укладываться в рамки обычных представлений. Рентгеновский анализ ничего не дал. Подвергать вещество воздействию сильных химических реактивов капитан запретил.
– Странно. Очень странно, – сказал он, вертя пластинку в руках. – Она не меняет обличья. А где же те превращения, о которых говорил Валентин Степанович?
Возникла новая проблема – где хранить пластинку.
– А что, если поместить кристалл в аннигиляционный бак? – предложил Георгий Георгиевич.
– Прекрасная мысль! – одобрил капитан. – Так и сделаем.
ГОСТИ
Знанья острый луч на мир ложится…
И всплывают в глубине туманной,
Антивещество, античастицы
Антимир, таинственный и странный.
Аннигиляционный бак – это резервуар для хранения антивещества, которое использовалось как топливо для двигателей «Каравеллы». Чтобы уберечь антивещество от соприкосновения с обычным веществом, что грозило бы катастрофой, баки с антивеществом хранились в магнитном поле, в подвешенном состоянии.
Да, это и в самом деле было удачным решением проблемы: «убежать» из аннигиляционного бака невозможно. По крайней мере, все так считали.
Но недолго царил покой на «Каравелле»! Не прошло и суток, как вибрирующий бас чрезвычайно взбудоражил весь экипаж. Почти одновременно исчезли регулятор скорости и телескоп из шаровой обсерватории. Неведомый противник, который отнюдь не оказался обезвреженным, протягивал теперь щупальца не только к штурманскому, но и к другим отсекам «Каравеллы».
Снова дотошные поиски… И тут люди, к своему ужасу, обнаружили с десяток пластинок. Их находили в самых различных уголках корабля: в рубке управления, в обсерватории, в оранжерее, даже в отсеке для животных.