Случалось, в его рассказах о Данвейте проскальзывало что-то загадочное, личное, имевшее к семье Вальдесов прямое отношение. Раз или два он вспомнил, словно мельком, о женщине лоона эо, которую звали Занту, об изгнаннице с астроида Анат, летавшей на торговом транспорте. Будто бы их боевой корабль охранял этот транспорт на звездных дорогах, и они встречались с Занту, что было поразительно — присутствия чужих лоона эо не выносили. Собственно, встречался с ней отец, а Кро и Птурса она боялась и всячески избегала. Но почему этот страх, этот животный ужас лончаков перед другими расами, не затрагивал Вальдеса? Вождь говорил об этом очень туманно, и Марк, подсознательно ощущая, что расспрашивать родителей не стоит, все же догадался, что между отцом и этой женщиной Занту что-то произошло. Странно! Что могло произойти у мужчины-землянина с существом, не относившимся к гуманоидам? У лоона эо было четыре пола, и, строго говоря, Занту не являлась женщиной — во всяком случае, в земных понятиях. Сделавшись старше, Марк понял, что существуют семейные тайны, в которые, возможно, он будет посвящен, но не сейчас, а в более зрелые годы. Пожалуй, теперь он мог бы расспросить отца и получить ответ, пусть даже в том смысле, что эти дела его не касаются. Но где отец и где он сам!..
Марк размышлял на эти темы, сидя у входа в пещеру и охраняя покой уснувших спутников. Ночь Тхара, безлунная и почти беззвездная, распахнула над ним свои темные крылья, погрузив во мрак равнину и скалы, земли и воды, разрушенные города и людей, еще оставшихся на планете. Марк вдруг подумал, что этот мир хранит память о трех расах: о бино фаата, которые высадились здесь, преодолев Провал, о земном человечестве, отнявшем Тхар у фаата и начавшем обживать его, и о волчьей стае дроми, появившихся здесь неизвестно зачем. Но были ли эти пришельцы первыми? Может быть, Тхар помнил кого-то еще, ибо планеты и звезды существуют в ином темпе времени, чем разумные твари и их цивилизации: для планеты десять тысяч лет — мгновение, а для ее обитателей, коли такие найдутся, это чудовищный срок. Можно покинуть пещеры или слезть с деревьев и добраться до звезд… по крайней мере, возвести пирамиды и сделать первый бронзовый топор…
Кого еще ты помнишь, Тхар? — спросил Марк ночь, равнину и скалы. Кого еще ты видел?..
Но ответа не дождался.
* * *Утром они продолжили путь по Извилистому урочищу, пересекли плато Кастилии и заночевали в другой пещере, тоже приюте охотников. Это занятие на Тхаре отчасти носило спортивный характер, отчасти было вызвано необходимостью: с появлением домашней птицы и скота скудная пищевая база каменных дьяволов расширилась, и внезапная вспышка их популяции стала серьезной проблемой. Хищники определенно решили, что все эти новые твари, восхитительно беззащитные и такие вкусные, появились тут для них и за эту щедрость следует благодарить судьбу одним-единственным способом: плодиться и размножаться. Понадобилось семь десятилетий, чтобы убедить их в ошибке и вытеснить за Андалузский хребет. Но и теперь дьяволы нередко появлялись на границах Обитаемого Пояса и резали скот, а случалось, убивали людей. Бегали они быстро и могли пересечь оба плато, Кастилии и Западного Ветра, за считанные дни.
На следующий день краулер нырнул в глубокий разлом Охотничьего ущелья и заскрежетал по камням вдоль водного потока, струившегося с горных высей. Слева вздымался на пять тысяч двести метров пик Мигеля Сервантеса, справа и чуть подальше тянул к небесам двуглавую вершину Бласко Ибаньес, не столь именитый, как его великий соотечественник, и потому достигавший только четырех с половиной тысяч метров. За ним громоздились другие горы, пики Веласкеса и Эль Греко, Рахманинова и Карла Брюллова, Пикассо и Блока. Была даже горушка в пару километров высотой, названная в честь Козьмы Пруткова, очень ершистая и неприступная — во всяком случае, никто из тхаров забраться на нее не смог.
Минут за двадцать до полудня голокамера, следившая за небом, пискнула, и Панчо тут же прижал краулер к скальной стене и заглушил двигатель. Путники сошли на каменистую почву, и почти сразу же над горным склоном беззвучно пронеслись три темных угловатых аппарата. Шлем Марка тут же сообщил: боевые машины, метатели средней мощности, дальность поражения — три километра, оснащены детекторами массы. Последнее оказалось неприятным сюрпризом — при движении по ровной местности краулер могли засечь. Правда, ровных мест тут было раз-два и обчелся.
В ущелье, довольно широкое, но заваленное камнями, машины не спустились, но вслед за ними в небе возникли новые темные точки. Аппараты дроми шли звеньями с юго-запада, от развалин Западного Порта, нынешней базы пришельцев. Одни поворачивали в сторону плато Кастилии, другие — на север, к Хаосу, третьи упрямо кружили над горами Следить за ними из ущелья было нелегко — высокие обрывистые склоны ограничивали видимость, и Марк мог наблюдать лишь яркую полоску фиолетовых небес.
— Что-то жабы сегодня разлетались, — проворчал Панчо, массируя поясницу.
— Но плато мы успели пересечь, — заметила Ксения. — А здесь достаточно укрытий.
Немногословный Сантьяго только хмыкнул. Марку вспомнилось, что северные склоны Андалузского хребта более пологи, и хотя до Хаоса от них недалеко, час или два придется ехать по открытому месту. Не так чтобы очень — там тоже были скалы и разломы, однако таких глубоких ущелий, как Охотничье, не имелось.
Сантьяго больше не глядел на небо — стоял, уставившись в землю, и о чем-то размышлял. Мысленно потянувшись к нему, Марк ощутил его холодное спокойствие; их водитель выбирал дорогу, припоминая утесы и трещины, осыпи и каменные глыбы, поджидавшие их впереди.
— Переждем? — спросила Майя. — Может быть, они улетят.
Марк заглянул в ее темные глаза и покачал головой.
— Сомневаюсь, тхара. Они что-то ищут.
— Нас? — На ее лице промелькнула тревога.
— Вряд ли. Откуда им знать, что мы направились в Никель? Они просто изучают территорию в поисках движущихся объектов или каких-нибудь строений. Думаю, ищут наши базы в Северном и Никеле. Я уже не помню… — Марк наморщил лоб. — Там есть какое-то оборудование на поверхности? Жилые дома персонала, подъемники, астродром?
— Нет, — сказала Ксения. — Все взорвано или завалено камнем. Даже взлетно-посадочные полосы, где приземлялись челноки с орбиты.
— Предусмотрительно. Шахты глубокие, даже с детектором массы ничего не найдешь.
Над ущельем, разбившись на звенья по три-четыре аппарата, прошла новая волна машин. Шлем сообщил, что опознаны малые транспорты с экипажем, и это означало, что дроми собираются вести наземную разведку — по крайней мере, в подозрительных местах. Транспортов было около сотни, но к Никелю они не повернули, а плотной стаей пронеслись на восток.
— Полетели к Веласкесу, — буркнул Сантьяго. — Там старые медные копи, еще фаата в них рылись. Стоят несколько хибар, сложенных добытчиками малахита… Пусть ищут! Никого там нет. — Он повернулся к краулеру. — Поедем. Не вижу смысла тут сидеть.
Часа через три ущелье вывело их на северный склон Сервантеса. Постепенно понижаясь, он тянулся километров на двадцать пять и был изрезан оврагами и неглубокими лощинами, над которыми торчали скалы. Здесь встречалась кое-какая растительность, эндемик Тхара — низкие колючие кусты, корявые, будто пораженные ревматизмом деревья с голубоватой листвой и неизменный мох. На камнях, выступавших над его жестким ковром, грелись сиренды, а в кустарнике шныряли местные крысы, названные так за прожорливость, серую шкурку и длинный хвост. К настоящим крысам они отношения не имели, являясь разновидностью травоядных ящериц.
— Мы на них охотимся, — сказала Ксения. — В окрестностях Никеля их тоже много. Но первое время ребятишки их не ели.
— А теперь? — спросил Марк.
Его сестра пожала плечами.
— Теперь едят. В шахтах есть гидропонные теплицы, с которых получают овощи, по коз и овец там держать нельзя. С ферм привезли кур, но их мясо и яйца — только для больных и самых маленьких. Пробовали мясо дьяволов, но оно совсем несъедобно.
Марк посмотрел на ее исхудавшее лицо, потом перевел взгляд на Майю и вздохнул. Они выросли в мире, не знавшем недорода и голода, не ведавшем отсутствия пищи или каких-то редких лакомств, ибо их можно было привезти с Земли или других планет. В этом мире дети ни в чем не знали отказа — во всяком случае, если дело касалось еды, и с двух-трех лет маленький человечек мог зайти в любую лавку, в любое кафе или тратторию и выбрать все, что душа пожелает. Так было здесь, на Тхаре, и на Земле, Ваале, Гондване и в десятках других миров, но этот период изобилия, совпавший с полетами к звездам, тянулся не очень долго, двести или чуть больше лет. Генетическая память человечества еще хранила ужасы прошлых эпох, ибо тысячелетия голода и болезней не отстояли во времени так далеко, чтобы сделаться сказкой и мифом. Это прошлое, в котором не брезговали крысами, ели ворон и прочих малоприятных тварей, ожило сейчас на Тхаре, напомнив его обитателям, как уязвимы люди и как хрупка цивилизация, лишенная машин.
Краулер двигался в мелкой лощине, подминая кустарник и мох. Впереди уже виднелись скалы Хаоса; их вершины освещало солнце, провалы меж ними прятались в тенях, черные зевы пещер были как разверстые драконьи пасти. Когда-то, отступая с юга, здесь остановился и растаял гигантский ледник, и все, что он тащил с собой, небольшие камни и огромные глыбы, осело на землю, навалилось на нее миллионнотонным грузом, заставив где треснуть, где раздаться под тяжкой ношей, где принять ледниковые воды и спрятать их в земных глубинах. Это место былых борений льда и камня было изумительно красивым; здесь над сотнями водопадов висели радуги, радовал глаз цветной мрамор, встречались залежи родонита, чароита и Лабрадора, друзы аметистов и горного хрусталя. Все шло к тому, чтобы со временем сделать из Хаоса первый на Тхаре заповедник. Никто против этого не возражал, и спорили лишь об одном: истребить ли в Хаосе каменных дьяволов или считать их таким же охраняемым объектом, как живописные виды и мрамор всех оттенков спектра.
Следившая за небесами камера пронзительно запищала. Шесть летательных машин пронеслись над лощиной и тут же, развернувшись, пошли на снижение. «Держитесь, тхары! Они нас заметили!» — рявкнул Панчо Сантьяго и врубил гравипривод. Краулер ринулся вперед в стремительном прыжке, а за его кормой молнии уже буравили камень и землю, и багровые сгустки плазмы растекались огненной лавой, сжигая кустарник и мох. Тяжелый транспорт вильнул вправо, влево, снова вправо, потом замер на мгновение, вдруг взлетел на крутой склон лощины и тут же покатился вниз. Панчо вел его зигзагом, избегая ударов метателей; синие сполохи били то впереди, то сзади, гремел от разрядов воздух, скрипели камни под траками гусениц, уносились назад темные глыбы, прыгала вверх-вниз стена ущелья, испещренная трещинами. Почти как в «ястребе» во время боя, подумал Марк, цепляясь за сиденье. Да, почти как в «ястребе», только не было у него сейчас ни брони, ни защитных полей, ни лазеров, ни ментальной связи с кораблем. И корабль вовсе не корабль, а беззащитный краулер…
— К люку, тхары! Как сброшу скорость, прыгайте и забейтесь в щель! Потом — в Хаос! — крикнул Сантьяго. — Я их уведу! Уведу, заморочу и вернусь за вами! Ждите у водопада Винджа.
— Панчо прав, — сказала Ксения. — Они и в Хаосе не отвяжутся.
— Дорогу в Никель показывать нельзя, — согласилась Майя. — Только вернется ли он?
— Вернется, и я с ним. Его нельзя бросить в одиночестве, без всякой защиты. Панчо уже немало лет. — Ксения вытянула руку. — Марк, дай мне твой бластер.
Она хочет остаться! Марк ощутил, как при этой мысли на висках выступает испарина.
— Бластер для тебя бесполезен, это личное оружие, — хрипло выдавил он. — В твоих руках, девочка, бластер не будет стрелять. И потому если кто и должен остаться с Сантьяго, так это я. Меня учили выживанию в подобных ситуациях.
Девушки переглянулись. Серые глаза, черные глаза… Ресницы их согласно опустились и взметнулись вновь, словно обе пришли к одной и той же мысли. Ксения будто бы что-то сказала Майе, и та ответила — безмолвно, одним движением ресниц. «Береги его», — понял Марк и уловил ответ: — «Да, конечно».
По курсу краулера ударила молния, камень потек раскаленной лужей, из-под гусениц полетели багровые брызги.
— Я знаю, что ты десантник и что тебя учили многому, — вымолвила Ксения. — Поэтому ты нам необходим. Всем тхарам! Ты нам нужен, брат! Ты…
— Готовы? — крикнул Сантьяго.
— Да, — ответила Майя и протянула Марку его ранец. Потом приказала: — Надень. Ты прыгнешь первым и постараешься меня поймать. Я не десантник, я всего лишь обучаю хорошим манерам.
Лязгнул, открываясь, люк.
— Впереди в склоне дыра, — предупредил Сантьяго. — Пошли, ребята!
Марк прыгнул, перекатился и, встав на колени, поймал легкое тело Майи. Долгий, долгий миг он прижимал девушку к груди, чувствуя на щеке ее дыхание, потом отпустил, и они метнулись к склону. Вероятно, Панчо знал это место — нависавший карниз прятал дно лощины в глубоких тенях, а под карнизом зияла расщелина. В нее можно было протиснуться на четвереньках, потом ход расширялся, позволяя сесть.
— Отсюда мы доберемся до Хаоса минут за сорок, — сказала Майя. — даже за двадцать пять, если побежим… Десантники, должно быть, быстро бегают?
Марк не видел ее лица, но знал, что она улыбается.
— Десантники все делают быстро, — ответил он и поцеловал ее в шею.
— Я вижу! — строго промолвила она, но не отодвинулась. Впрочем, отодвигаться было некуда.
В тишине и молчании они просидели несколько минут, чувствуя тепло друг друга, вдыхая запах холодного камня. Тхар, ставший им родиной, надежно спрятал двух своих детей.
— У них есть шанс? — наконец спросил Марк.
— Думаю, да. Дядюшка Панчо не первый раз играет в эти игры.
— Над ним шесть боевых машин… Многовато!
Вдали грохнул оглушительный взрыв. Не успело эхо раскатиться по ущелью, как Майя выкрикнула: «Уже не шесть, а меньше!» — и полезла к выходу. Марк заторопился следом.
Над скалами Хаоса расплывалось грязно-серое облако. Один из аппаратов дроми кружил над ним, словно надеясь обнаружить и спасти живых, но Марк знал, что это иллюзия: живых не осталось, да и жизни пилотов ценились у дроми не слишком высоко. Вернее было считать, что катастрофу фиксировали на памятный кристалл для доклада вышестоящему начальству. Четыре другие машины, исторгавшие разряды плазмы, удалялись на запад — видимо, преследовали краулер.
— Они уже в Хаосе, — сказала Майя. — Там жабам их не взять. Одну машину уже разбили о скалу и остальные разобьют. Панчо… — она улыбнулась, — о, дядюшка Панчо очень хитрый! Он их к каньону Пропащих Душ ведет. Там на склонах та-акие глыбины! Острые, как ножи!
Марк кивнул. Он помнил это место.
— Может, мы зря покинули краулер?
Майя сразу стала серьезной.
— Лучше было не рисковать. Панчо мог и не добраться до Хаоса, а ты — очень…
— Да-да, — перебил ее Марк, — это я уже слышал. Я очень ценная личность. Мои познания так важны, и потому… — Тут он вспомнил про Арсенал и заткнулся. Эти склады никто не отыщет, кроме него, и никто другой в них не войдет. Пожалуй, он в самом деле был очень ценной персоной.
— Пошли, — промолвила Майя. — Мы доберемся к водопаду Винджа засветло. — Она тихонько вздохнула. — Наверное, ждать придется до утра…
— С тобой — хоть всю жизнь, — ответил Марк.
* * *Внизу дымились обломки машины, разбросанные взрывом. Патта глядел на них, пока пилоты, два молодых зонг-тии, занимались съемкой. Летать среди этих остроконечных утесов было опасно, и гибель боевого аппарата, разбившегося о скалу, призывала к осторожности. Но попасть в верткий транспорт хосси-моа с большой высоты казалось нереальным — тем более что их противник искусно маневрировал, менял скорость и прятался за камнями. Будь на то его власть и воля, Патта не пытался бы сжечь землян, а попробовал проследить их маршрут по приборам, с большой дистанции. Но у Отпавших свой обычай, и он таков: всякий вражеский объект на планете или в космосе — уничтожать! Эта бессмысленная враждебность была наследием долгих лет войны с земными наемниками, двух веков, проведенных на границе, у планет лоона эо. Возможно, думал Патта, в Отпавших кланах лучшие бойцы, но осознания общей цели им не хватает. Старейшины сделали правильно, послав их сюда, к дальним и беззащитным колониям землян. С одной стороны, это покажет хосси-моа, что любой их мир в принципе досягаем и может быть разгромлен; с другой, Совет исключил нестабильность в боевых порядках Кланов. Члены Совета, зонг-эр-зонги правящих триб, обладали несокрушимой логикой и, разумеется, видели общую цель яснее прочих.