Мы немного выждали.
– Слыхал? – завопила я. – Теперь доволен?
– Ага! – Хоть и не сразу, Диппи меня зауважал, даже глаза заблестели. – Нормально! Повтори-ка!
– Что повторить?
– Крик такой.
– Надо выждать. – Я даже растерялась.
– Нет, прямо сейчас! – Вот пристал, даже вцепился мне в плечо и начал трясти. – Давай, не тяни резину. – Порылся он в кармане и выудил небольшой агатовый шарик. – Гляди! – Он сунул шарик мне в руку. – Если завоешь, как тогда, – подарю.
Из-под земли раздался протяжный крик.
– Ну, ты даешь! – говорит Диппи. – Покажи, как это у тебя получается! – А сам так и ходит кругами, как будто диковинку разглядывает.
– У меня не… – заговорила я.
– Небось прикупила эту книжечку, «Говори не своим голосом». – Диппи продолжал строить догадки. – Десять центов стоит, ее из Техаса выписывают, в Далласе специальный магазин есть. Точно? У тебя во рту спрятана такая хитрая фиговинка чревовещательная, да?
– Типа того. – Пришлось соврать, чтобы он не слинял раньше времени. – Ты мне помоги, а я тебе по секрету скажу, в чем тут фокус.
– Лады, – согласился Диппи. – Давай сюда лопату.
Теперь мы копали вдвоем, а женщина время от времени начинала звать на помощь.
– Круто, – поражался Диппи. – Можно подумать, она у нас под ногами. Мэгги, у тебя талант! – А потом спрашивает: – Как ее зовут-то?
– Кого?
– Да «крикливую» эту! Зуб даю, ты для такого фокуса целую историю придумала.
– А как же! – Пришлось соображать на ходу. – Зовут ее Вилма Швайгер, богатая старуха, девяносто шесть лет, и ее заживо похоронил злодей по фамилии Спайк, он фальшивомонетчик, подделывает десятидолларовые бумажки.
– Круто, – сказал Диппи.
– В этой же яме закопан клад, а я… я – расхитительница гробниц, хочу и старушке жизнь спасти, и клад себе забрать. – Мне уже стало невмоготу лопатой махать.
Диппи сощурился, как китаец, и напустил на себя таинственный вид.
– Может, и мне стать расхитителем гробниц? – Но у него тут же появилась идея получше. – Давай, как будто там лежит принцесса Омманатра, египетская правительница, вся усыпанная бриллиантами!
Мы все копали, копали, и я подумала: а ведь мы ее спасем, непременно успеем. Если только не останавливаться!
– Послушай, я кое-что придумал, – сказал Диппи.
Тут его как ветром сдуло; возвращается с куском картона и начинает выводить мелком какие-то каракули.
– Ты не отлынивай! – возмутилась я. – Работай давай!
– Хочу вывеску сделать. Вот, гляди: «Кладбище “Вечный сон”»! Будем тут хоронить птичек, жуков разных. А чего: уложить в спичечный коробок – и нормально. Пойду бабочек наловлю.
– Сейчас не время, Диппи!
– Да я для интереса. Если поискать, можно и дохлую кошку найти…
– Бери лопату, Диппи! Прошу тебя!
– Заколебало уже, – говорит. – Устал. Пойду домой, спать охота.
– Никуда ты не уйдешь.
– Почему это?
– Диппи, хочу тебе открыть одну тайну.
– Ну что еще?
И лопату ногой отпихивает.
А я такая, ему на ухо:
– Там на самом деле заживо похоронена женщина.
– Ну, похоронена. Ты с самого начала так и говорила, Мэгги.
– А ты не поверил.
– Лучше расскажи, как у тебя получается говорить не своим голосом, – рассказывай, а то уйду.
– Да что рассказывать – я же сама ничего не делаю, – призналась я. – Давай так, Диппи: сейчас я отойду, а ты стой тут и слушай.
Из-под земли снова послышался женский крик.
– Ого! – всполошился Диппи. – Там и вправду тетка закопана!
– Вот и я говорю.
– Копаем дальше, – скомандовал Диппи.
Мы поработали еще минут двадцать.
– Интересно, кто она такая?
– Откуда я знаю?
– Может, это миссис Нельсон, или миссис Тернер, или миссис Брэдли. Или кто-нибудь посимпатичнее. Интересно, у нее какого цвета волосы? Узнать бы, сколько ей лет – тридцать, девяносто, шестьдесят?
– Копай давай! – прикрикнула я.
У нас уже выросла приличных размеров горка.
– Вот я думаю: нам вознаграждение положено за спасательные работы?
– А то!
– Как считаешь, центов на двадцать пять она раскошелится?
– Раскошелится на доллар, не меньше. Спорим?
Махая лопатой, Диппи стал вспоминать:
– Читал я книжку про магию. Прикинь: один индус разделся догола, залез в какую-то могилу и кантовался там шестьдесят дней: без еды, без газировки, ни жвачки тебе, ни конфет, да еще без воздуха – два месяца.
Вдруг Диппи переменился в лице.
– Слушай, а вдруг в этой яме транзисторный приемник закопан, а мы тут зря вкалываем?
– Ничего не зря – приемник себе возьмем.
Вдруг над нами нависла чья-то тень.
– Эй, мелюзга, вы что тут безобразничаете?
Мы обернулись. Это был мистер Келли – вообще-то пустырь принадлежит ему.
– Здравствуйте, мистер Келли! – Это мы хором.
– Слушайте меня внимательно, – говорит мистер Келли. – Вы сейчас возьмете свои лопаты и заровняете яму, которую успели выкопать. Кому сказано?
Сердце у меня забилось как бешеное. Я чуть не завыла.
– Мистер Келли, вы не понимаете: оттуда идет женский крик, нужно…
– Знать ничего не знаю. Не слышу никакого крика.
– Да вы прислушайтесь! – Я чуть не разревелась.
Из-под земли – крик.
Мистер Келли прислушался и покачал головой.
– Не слышу. А ну, пошевеливайтесь, засыпайте яму – и марш по домам, пока я вам пинка не дал!
Куда было деваться? Пока мы закидывали яму, мистер Келли стоял у нас над душой, скрестив руки, а женщина все звала на помощь, но мистер Келли притворился, будто ничего не слышит.
Дело было сделано, мистер Келли топнул ногой и прикрикнул:
– Вон отсюда! И чтобы духу вашего здесь больше не было!
Я обернулась к Диппи.
– Это он, – шепчу ему.
– Чего? – не понял Диппи.
– Он убил миссис Келли. Придушил ее, засунул в коробку или в ящик и сбросил в яму. Но она не умерла. Вот он и прикидывался, будто ничего не слышит.
– Ага! – До Диппи наконец-то дошло. – Точняк! Стоял тут и вешал нам лапшу на уши.
– Выход один, – говорю ему. – Надо звонить в полицию, пусть арестуют мистера Келли.
Побежали мы на угол, там в магазине есть телефон.
Не прошло и пяти минут, как в дверь мистера Келли уже барабанили полицейские. А мы с Диппи сидели в кустах и ждали, что будет дальше.
– Вы мистер Келли? – спросил полицейский.
– Да, сэр, чем обязан?
– Ваша жена дома?
– Дома.
– Вы позволите с ней поговорить, сэр?
– Конечно. Анна, иди сюда!
Миссис Келли подошла к дверям и выглянула на улицу.
– Да, сэр?
– Прошу прощения, – извинился офицер. – Миссис Келли, к нам поступил сигнал, что вас зарыли на пустыре. Похоже, звонили дети, но мы должны были убедиться, что у вас все в порядке. Извините за беспокойство.
– Вот гаденыши! – Мистер Келли здорово разозлился. – Поймаю – руки-ноги оторву!
– Шухер! – скомандовал Диппи, и мы дали деру.
– Теперь куда? – спрашиваю.
– Я – домой, – говорит Диппи. – Попали мы. Влетит так, что мало не покажется.
– А как же та тетка?
– Да ну ее к черту! – взъелся Диппи. – Нам на пустырь нельзя. Старик Келли уже бритву точит: выпустит нам кишки – и дело с концом. А я вот что вспомнил, Мэгги. Старикашка-то, кажись, на ухо туговат, глухая тетеря.
– Ничего себе! – Я так и подскочила. – Значит, он и вправду не слышал крика.
– Пока! – буркнул Диппи. – Из-за тебя влипли – тоже мне, чревовещательница нашлась. Ладно, давай.
Я осталась совсем одна в целом мире: никто не хотел мне помогать, никто мне не верил. Впору было залезть в ту же коробку, откуда шел крик, и умереть. Полиция наверняка уже разыскивала меня за ложный вызов, но ведь я не знала, что он ложный; и отец, наверное, уже сбился с ног, если обнаружил, что я сбежала. Оставалось лишь одно… и я решилась.
Стала обходить все дома поблизости от пустыря. Стучу в дверь, мне открывают, и я говорю: «Скажите, пожалуйста, миссис Гризуолд, у вас никто не пропадал?» или «Здравствуйте, миссис Пайкс, вы прекрасно выглядите. Хорошо, что вы дома». Вот так: удостоверюсь, что хозяйка жива-здорова, скажу из вежливости какую-нибудь чушь и двигаюсь дальше. Время-то не ждет. Дело к вечеру. А я все думаю: в коробке воздуха – всего ничего, она же задохнется, надо спешить! Звоню, стучу, почти до самого нашего дома дошла, гляжу – осталась всего одна, последняя дверь. Где мистер Чарли Несбитт живет, сосед наш. Стучу, стучу…
Вместо миссис Несбитт (Хелен – так ее мой папа называет) дверь почему-то открыл сам мистер Несбитт, Чарли то есть.
– О, – удивился, – кого я вижу: Маргарет.
– Да, – говорю, – это я. Добрый день.
– Тебе чего, деточка? – спрашивает.
– Мне… это… мне бы с вашей женой повидаться, с миссис Несбитт, – бормочу в ответ.
– Ага, – говорит он.
– Можно?
– Видишь ли, она в магазин пошла, – говорит.
– Ничего, я подожду. – А сама шмыг в дом.
– Эй! – Сказать-то ему больше нечего.
Села я на стул.
– Ох! – говорю. – Ну и жарища сегодня! – Стараюсь не суетиться, а в голове засело: там, под землей, воздуха-то все меньше и меньше и крик все слабее.
– Послушай, деточка. – Чарли подошел поближе. – Наверное, ждать не стоит.
– Да? А почему? – спрашиваю.
– Понимаешь, моя супруга не вернется. – Так и сказал.
– Как это?
– То есть, я хочу сказать, сегодня не вернется. Она действительно пошла в магазин, но после этого… после этого прямиком отправится в гости к своей матушке. Вот именно. Она собирается к маме, в Скенектеди. Вернется денька через два-три, а то и через неделю.
– Какая жалость! – прикинулась я.
– А в чем дело?
– Хотела ей кое-что рассказать.
– Что же?
– Хотела ей рассказать, что на пустыре закопали одну женщину, засыпали тоннами мусора и теперь она кричит из-под земли.
Мистер Несбитт вдруг выпустил из пальцев сигарету.
– Ой, мистер Несбитт, у вас сигарета упала, – говорю ему и показываю носком туфли.
– Разве? Да, верно. – А сам такой: – Хелен вернется – передам ей твой рассказ. Позабавлю ее.
– Вот спасибо. Там правда-правда закопана настоящая женщина.
– А ты откуда знаешь?
– Я слышала голос из-под земли.
– Нет, откуда ты знаешь, что там женщина, а, скажем, не корень мандрагоры?
– А что это?
– Ну, как же, мандрагора. Растение такое, деточка. Оно говорит человеческим голосом. Я точно знаю, сам читал. Так почему ты решила, что это не мандрагора?
– Мне такое и в голову не пришло.
– Очень жаль. – Берет новую сигарету – и хоть бы хны. – Скажи, деточка, ты… э-э-э… ты еще кому-нибудь рассказывала эту историю?
– А как же! Я всем рассказала.
Мистер Несбитт чиркнул спичкой и обжегся.
– И что же: кто-нибудь решил разобраться, что к чему?
– Нет, – отвечаю. – Никто не верит.
А он с улыбочкой:
– Разумеется. Само собой. Ты ведь еще мала. Кто тебя станет слушать?
– Прямо сейчас возьму лопату и пойду на пустырь, – говорю.
– К чему такая спешка?
– Мне пора. – Я как будто его не слышала.
– Посиди со мной. – Вот привязался.
– Нет, спасибо. – Тут я струхнула.
Он взял меня за плечо:
– Ты в карты умеешь играть, деточка? В двадцать одно?
– Да, сэр.
А у него на столе лежала колода карт.
– Давай поиграем.
– Мне нужно идти ее откапывать.
– А куда спешить? – Даже бровью не повел. – К тому же и моя жена, видимо, скоро вернется. Да, не сомневаюсь. Уже скоро. Дождись ее. Посиди немного.
– Думаете, она вернется?
– Непременно, деточка. Расскажи-ка мне, что там за голос. Громкий?
– Нет, он уже слабеет.
Мистер Несбитт вздохнул и заулыбался:
– Ох уж эти детские фантазии! Давай-ка перекинемся с тобой в двадцать одно, это куда интереснее, чем слушать, как женщины кричат.
– Мне пора идти. Поздно уже.
– Не торопись, у тебя же каникулы.
Я поняла, чего он добивается. Хотел подольше задержать меня в своем доме, чтобы та женщина померла и замолчала навеки. Чтобы я уже не смогла ей помочь.
– Минут через десять и жена моя подойдет, – сказал он. – Да. Минут через десять, не позже. Ты ее дождись. Посиди здесь.
Стали мы играть в карты. А часы тикают. Солнце клонится к горизонту. Поздно уже. А у меня из головы не идет крик о помощи, только он становится все слабее и слабее.
– Пойду я, – говорю.
– Сыграем еще, – не отстает мистер Несбитт. – Подожди еще часок, деточка. Может, жена моя еще передумает и вернется. Ты не спеши.
А сам все на часы поглядывает.
– Что ж, деточка, думаю, теперь ты можешь идти.
Я его живо раскусила. Ночью он проберется на пустырь, откопает свою жену, еще живую, отвезет куда-нибудь подальше и уж там зароет как следует.
– До свидания, деточка, до свидания.
Он меня отпустил – решил, что к этому времени весь воздух, что был в ящике, наверняка закончился.
Дверь захлопнулась прямо у меня перед носом.
Вернулась я на пустырь и спряталась в кустах. А что мне оставалось? Рассказать маме с папой? Так они и поверили. Донести в полицию на мистера Чарли Несбитта? Но он сказал, что его жена уехала в гости. Кто бы стал меня слушать?
Из моего укрытия хорошо просматривался дом мистера Келли. Хозяина нигде не было видно. Я добежала до того места, откуда шли крики, и замерла. Ни звука. Было так тихо, что я решила – все. Кончено. «Опоздала», – думаю.
Наклонилась я к самой земле, прямо ухом прижалась.
И что я слышу? Очень далеко, глубоко под землей, едва различишь.
Та женщина больше не кричала. Она пела.
Как-то так: «Моя любовь была прекрасна, моя любовь была чиста…»
Грустно так. Слабо-слабо. Бессвязно, что ли. Оно и неудивительно: промучайся столько времени под землей, в ящике – конечно, рассудок помутится. Ей бы воздуха глотнуть да подкрепиться – и все придет в норму. А так – она пела, даже не звала на помощь, не кричала, а просто пела.
Послушала я, послушала.
А потом развернулась – и через пустырь, к дому. Вошла не с черного хода, а через парадную дверь.
– Папа! – зову.
– Явилась! – Прямо рявкнул.
– Папа. – А сама больше ничего выговорить не могу.
– Вот я тебе задам. – Рассердился не на шутку.
– Она больше не кричит.
– Чтобы я о ней больше не слышал!
– Теперь она поет! – выкрикнула я.
– Не выдумывай!
– Пап, – говорю, – она же умрет, если ты мне не поверишь. Правда-правда, она поет, вот как-то так.
Напела ему мотив. Даже слова вспомнила. «Моя любовь была прекрасна, моя любовь была чиста…»
Отец прямо весь побледнел. Подходит ко мне, берет за руку.
– Как-как? – спрашивает.
Я опять:
– «Моя любовь была прекрасна, моя любовь была чиста…»
– Где ты слышала эту песню? – кричит сам не свой.
– Говорю же: на пустыре, вот только что.
– Это же песня Хелен, она ее сочинила давным-давно, специально для меня! – разволновался папа. – Откуда тебе знать? Никто ее не знает, только мы с Хелен. Я никогда ее не пел. Ни тебе, ни кому другому.
– Еще бы, – говорю.
– О боже мой! – выкрикнул папа и бросился в сарай за лопатой.
А потом вижу – прибежал на пустырь и копает, а кругом полно народу, и все тоже машут лопатами. От радости у меня чуть слезы не потекли.
Бросилась я к телефону, набрала номер – Диппи сам снял трубку. Я такая:
– Привет, Диппи! Все нормально. Сработало. Криков из-под земли больше не будет.
– Круто, – обрадовался Диппи.
– Встречаемся на пустыре через две минуты – и лопату не забудь, – говорю ему.
– Кто последний – тот козел! Давай! – заорал Диппи.
– Давай, Диппи, – ответила я и выскочила из дому.
Всякое бывает
1951
Весной тысяча девятьсот тридцать четвертого в Центральную школу пришла учительствовать мисс Энн Тейлор. Было ей тогда двадцать четыре года, а Бобу Маркхэму – четырнадцать. Все умы занимала Энн Тейлор. Для этой учительницы дети несли в школу то цветы, то фрукты и без напоминания сворачивали после уроков зеленовато-розовые карты мира. Если она проходила по улицам, то, казалось, как раз в ту пору, когда дубы и вязы отбрасывали кружевную тень, отчего на лице у нее играли солнечные зайчики, а она шла не останавливаясь, и при встрече с нею каждый загадывал что-то свое. Была она как нежный персик среди зимних снегов, как глоток холодного молока к завтраку в душное летнее утро. Выпадали, случалось, редкостные дни, когда мир обретал равновесие, подобно кленовому листу, которому не дают упасть благодатные ветра: такие деньки точь-в-точь были похожи на Энн Тейлор, и в календаре их следовало бы назвать ее именем.