— Винтовка разряжена.
— Тогда забирайся в машину и пошел! Учти — я буду сзади.
Таннер направился к своей машине. Он слышал за спиной шум спора, но был уверен, что они не станут стрелять. Открыв дверцу, он увидел краем глаза тень и резко обернулся. Рядом стоял Грег, высокий и тихий, как призрак.
— Хочешь, я поведу? — бесстрастно предложил он.
— Отдыхай. Я пока в форме. Может быть, позже.
Грег кивнул, обошел машину и, усевшись, сразу откинул спинку сиденья. Таннер захлопнул дверцу и завел мотор. С гулом ожил кондиционер.
— Перезаряди и положи на место. — Он передал винтовку и патроны, натянул перчатки и добавил: — В холодильнике полно лимонада. И ничего другого.
Напарник снова молча кивнул.
— Что ж, покатили, — пробормотал Таннер, услышав заработавший двигатель машины номер три, и отжал сцепление.
Чарльз Бритт слушал колокольный звон. Его офис находился наискось от собора, и от каждого удара массивного колокола содрогались стены. Бритт рассеянно просматривал папку с документами суда, чувствуя, как от монотонных ударов вибрируют пломбы и начинают болеть зубы. Убрав со лба прядь светлых волос, он задумчиво взглянул поверх бифокальных очков. Затем, перевернув страницу в пухлой папке, продолжил чтение.
Убытки, сплошные убытки. Эх, если бы он занялся лекарствами! Патентованные препараты и аспирин — вот, пожалуй, единственное, что сейчас покупают. С одеждой покончено — все обходятся тем, что есть. К продуктам относились с подозрением. Промтовары практически не шли — некому ремонтировать. Да и зачем?
Он глубоко переживал, когда дело касалось одежды, продуктов или промтоваров.
Бритт выругался и перевернул страницу. Никто не работает, никто ничего не покупает. Три судна ожидают в порту, из-за карантина не имея возможности сдать груз, его груз. А ограбления!.. Оставалось лишь проклинать все на свете. Страховые компании наверняка найдут способ расторгнуть с ним контракт; он в этом не сомневался, потому что сам владел большой долей бизнеса. По крайней мере, хоть полиция открывала огонь, когда дело касалось грабителей. Бритт улыбнулся при мысли об этом.
Мелкий дождь застучал по стеклу, размывая очертания собора за окном. Ему стало жалко мокнувшего под дождем городского глашатая, чье «Слушайте! Слушайте!» звучало над площадью, соперничая с ударами бездушного колокола. Он посочувствовал ему, потому что сам он, Чарльз Бритт, в свое время тоже был городским глашатаем — раньше, когда носил короткие штаны и когда его глаза не были еще отягощены очками и чтением толстенных папок. В то время он ненавидел дождь.
Никто не ездил в принадлежащих ему такси. Сегодня всю работу выполняли катафалки и санитарные автомобили. А у него не было ни тех, ни других. Никто не покупал оружия и боеприпасов. Населения стало меньше; оружия вокруг было предостаточно и для нападения, и для защиты. Никто не посещал его кинотеатры, потому что драматизма и страданий в жизни было вполне достаточно, чтобы наполнить жизнь каждого человека.
И никто, совсем никто не покупал последний, специальный выпуск его газеты, за который он платил служащим вдвое. Это был выпуск, посвященный чуме: бросающаяся в глаза первая страница в черной рамке, эксклюзивная статья профессора Гарвардского университета «Чума в истории человечества», материал сугубо медицинского характера о симптомах бубонной и легочной чумы, чтобы читатель мог определить, каким видом чумы он болен, шесть с половиной страниц некрологов, сотня интервью с отцами, матерями, братьями, сестрами умерших, вдовами и вдовцами, а также волнующая статья о шести героях-водителях, направляющихся к западному побережью на трех обреченных автомобилях. Бритт почти плакал, когда видел кипы устаревающих на складах газет, хранящихся напрасно, — ведь ничто так не отдает затхлостью, как старая газета, даже если у нее привлекательная, в черной рамке первая страница.
Единственное, что заставило его опять улыбнуться, это последний лист в папке. Бритт сумел в последний момент скупить больше половины всех гробов в городе, два цветочных магазина, содержать которые в настоящее время было накладно, и более пятисот участков на кладбище. «Покупай для рынка, на котором растут цены», — вот его философия, не говоря уже о его религии, понятиях о сексе и эстетике. Это, по крайней мере, послужит грузом на другой чаше весов, возможно, даже принесет ему прибыль. Он представлял себе, что если смерть — волна будущего, то надо скользить по ней.
Бритт напряг слух, опять прислушиваясь к словам глашатая, наполовину теряющимся за ударами колокола.
— …для сожжения!
Он забеспокоился. Невольно вспомнилась статья гарвардского профессора «Чума в истории человечества». Больницы и морги сейчас переполнены, как когда-то были переполнены старые покойницкие. Поэтому в такое время необходимо… Да.
— Массовая кремация во избежание распространения эпидемии, — выкрикивал мальчик. — Выделено три места, куда надлежит доставлять умерших для сожжения! Первое место — бостонский…
Чарльз Бритт захлопнул папку, снял очки и начал протирать их. Он решил подать заявление завтра. Крепко сжав губами холодное лезвие, он почувствовал во рту металлический привкус.
Они ехали молча на протяжении получаса. Потом Грег произнес:
— Это правда, что сказал Марлоу?
— Какой еще Марлоу?
— Который ведет другую машину. Ты пытался убить нас? Ты в самом деле хотел смыться?
Таннер засмеялся:
— Верно. Угодил в точку.
— Почему?
— А почему бы и нет? — помолчав, ответил Таннер. — Я не рвусь умирать. Лично мне хочется отодвинуть это событие как можно дальше.
— Но если мы не дойдем, половина народу на континенте погибнет! — воскликнул Грег.
— Когда стоит вопрос «я или они», то «я» мне как-то ближе.
— Откуда только берутся такие люди…
— Тем же образом, что и остальные, — усмехнулся Таннер. — Сперва двое забавляются, а потом кто-то расхлебывает.
— Что они тебе сделали, Черт?
— Ничего. А что они сделали для меня? Тоже ничего! Что я им должен? То же самое.
— Зачем ты избил своего брата?
— Не хочу, чтобы он подох по собственной глупости. Ребра срастутся, а вот смерть — штука непоправимая.
— Я не о том… Разве тебе не плевать, если он загнется?
— Он хороший парень. Но сейчас зациклился на своей девочке и валяет дурака.
— Ну а тебе-то что?
— Я же сказал: он мой брат и хороший парень. Он мне по душе.
— То есть?
— О, черт подери! Мы с ним немало повидали, вот и все! Что тебе от меня надо?
— Просто любопытно.
— Отвяжись! Подыщи другую тему, если хочешь болтать, ясно?
— Ясно. Ты здесь уже бывал?
— Да.
— А дальше к востоку?
— Я доезжал до самой Миссисипи.
— Ты знаешь, как перебраться на тот берег?
— Вроде бы. У Сент-Луиса сохранился мост.
— А зачем ты так далеко заходил?
— Хотел посмотреть, что там творится. Я слышал дикие истории.
— И на что же это похоже?
— На кучу хлама. Сожженные города, огромные воронки, обезумевшие звери, люди…
— Люди? Там есть люди?
— Если можно их так назвать. Все чокнутые. Бродят в каких-то лохмотьях или в шкурах, а то и голышом. Швыряли в меня камнями, пока я не пристрелил парочку. Только тогда оставили в покое.
— Давно это было?
— Лет шесть-семь назад. Я совсем юнцом был.
— И никому не рассказывал?
— Рассказывал. Двум дружкам. Больше меня никто не спрашивал. Мы собрались отправиться туда за девочками, но ребята струхнули.
— А что бы вы с ними сделали? Таннер пожал плечами.
— Не знаю. Продали бы, наверное.
— Вы там действительно… ну, продавали людей? Таннер снова пожал плечами.
— Бывало, — бросил он. — До Рейда.
— Как ты ухитрился остаться в живых? Говорят, тогда никто не ушел.
— Я сидел. За бандитизм.
— А чем занимался, когда тебя выпустили?
— Позволил себя перевоспитывать. Мне дали работу — развозить почту.
— А, слыхал. Правда, только сейчас догадался, что речь шла о тебе. Вроде сначала все складывалось хорошо — ты даже шел на повышение. А потом избил начальника и потерял работу. Как это получилось?
— Он вечно поддевал меня по поводу прошлого, вспоминал мою старую банду с Побережья… Ну и в один прекрасный день я велел ему заткнуться. Он расхохотался, а я жахнул его цепью. Выбил у ублюдка передние зубы.
— Дела…
— Я был у него лучшим водителем. Никто больше не соглашался ходить на Альбукерке, даже сегодня не соглашаются. Разве уж совсем припрет с деньгами.
— Ну а пока ты ездил, нравилось?
— Да, я люблю водить.
— Тебе, наверное, следовало попросить перевода, когда он стал приставать.
— Знаю. Сейчас бы я, пожалуй, так и сделал. А тогда я был совсем бешеный.
— Если мы дойдем до Бостона и вернемся назад, тебе наверняка удастся получить это место. Ты бы согласился?
— Во-первых, — сказал Таннер, — я не думаю, что мы дойдем. А во-вторых, если нам все-таки повезет и если там еще есть люди, я вряд ли вернусь обратно.
Грег кивнул:
— Разумно. Ты будешь героем. И никому не известно твое прошлое. Можно неплохо устроиться.
— К черту героев… — процедил Таннер.
— А я вот вернусь. У меня старуха мать и орава братьев да сестер, о которых надо заботиться. И девушка.
Небо постепенно бледнело, и Таннер увеличил яркость экранов.
— Расскажи мне про свою мать.
— Она у нас хорошая. Вырастила семерых. А сейчас у нее тяжелый артрит… Днем она работала, но всегда готовила нам еду, а иногда приносила что-нибудь сладкое. Шила одежду, играла с нами, бывало, вспомнит о довоенных временах…
— А твой старик? — после короткого молчания спросил Таннер.
— Он сильно пил, часто сидел без работы. Но никогда не дрался. Погиб, когда мне и двенадцати не было.
— И теперь обо всех заботишься ты?
— Да. Я старший.
— Чем ты занимался?
— Работал на твоем месте. Возил почту в Альбукерке.
— Не шутишь?
— Нет.
— Будь я проклят!.. Горман все еще инспектор?
— Ушел на пенсию в прошлом году, по инвалидности.
— Черт побери, забавно! Послушай, ты там, в Альбукерке, никогда не бывал в баре «У Педро»?
— Бывал.
— У них играла на пианино такая маленькая блондиночка, Маргарет…
— Сейчас ее нет.
— А…
— Вместо нее какой-то парень — жирный, со здоровенным кольцом на левой руке.
— Как твоя голова? — немного погодя спросил Таннер.
— Вроде бы нормально.
— Сможешь вести?
— Конечно.
— Тогда садись за руль. — Таннер ударил по клаксону и остановил машину. — Иди по компасу миль сто, а потом меня разбудишь. Ясно?
— Хорошо. На что обращать внимание?
— На змей. Наверняка попадется парочка. Ни в коем случае не наезжай на них.
— Понял.
Они поменялись местами. Таннер откинулся на спинку кресла, зажег сигарету и заснул, не выкурив и половины.
Колокол заглушал его слова, но поскольку он повторял их многократно, то ничего не прошло мимо ушей восьми стойких слушателей, съежившихся на скамейках перед ним, — пяти женщин и трех мужчин разного возраста. Другие подходили и, постояв в некотором отдалении, ближе к светофору, послушав, торопились дальше, так как накрапывал дождь. Да и все уже знали то, о чем он говорил. Воротник его обтрепался, правая рука была забинтована, и казалось, что с каждым взмахом руки повязка становилась все грязнее и грязнее.
— Следы на моем теле… они говорят, что мои дни… — Его глаза, темные и слезящиеся, как ночь и дождь, сверкали, словно огни светофора. — Божья кара!.. Все мы и каждый из нас: мужчины… дети… наказаны этим!.. Можете мне поверить… и больше ничего! Вы видите… день своей жизни. И сейчас… зол, братья мои, за… что мы все вместе… Вы знаете это! Я знаю это!.. говорит нам об этих днях! Может… посмотреть вокруг и не сумеет… именно эти слова… реальностью в нашей… Конечно, нет! Потому что… бежал слишком долго, и люди обратились к… Ничего удивительного, что Тварь… с семью головами и десятью рогами… их, возникает из океана… семь печатей сломано… четыре всадника, чьи имена известны… что страшный хищник!.. Кто идет за ним… кто кладет руки на нас… последний, ужасный, смертельный!.. Свершил суд над нами, и теперь только… может спасти нас от страшного… лежащего на человечестве! Да, вот ответ, братья! Истинный… еще может спасти нас от… куда попадут все… есть отметины… на руках и на лбу!.. сказано в святом… Можем ли мы думать по-другому? Можем ли мы… это? В ваших сердцах есть ответ!.. Давайте объединимся и…
Он опустил голову, передохнул и продолжил сражаться с колоколом, потому что знал: шансы в его пользу.
— Как долго? Как долго? О, мой… Доколе человечество не увидит вездесущего…
И вдруг небеса наполнились тайными, не поддающимися расшифровке знаками, когда голубая молния прорезала все небо от полюса до полюса. Изумленный, проповедник облизал мокрые от дождя губы и проглотил несколько капель, смочив пересохшее горло.
Когда Грег разбудил его, стояла ночь. Таннер прокашлялся, отпил глоток ледяной воды и пролез в туалет. Выйдя, он занял место водителя, взглянул на счетчик пути и определился по компасу.
— К утру доберемся до Солт-Лейк-Сити, если повезет. Все нормально?
— Никаких осложнений. Видел парочку змей и держался от них подальше.
Таннер ухмыльнулся и тронул машину.
— Как звали того парня, который принес известие об эпидемии?
— Не то Брейди, не то Бройди…
— Он не болел? Мог ведь занести мор в Л-А… Грег покачал головой:
— Нет. Его машина была разбита, сам он покалечен, ну и облучился. Тело сожгли, машину тоже, и всем, кто с ним имел дело, вкололи дозу Хавкина.
— Это что еще за штука?
— То, что мы везем. Сыворотка Хавкина, единственное средство от чумы. Тебе делали какие-нибудь уколы?
— Перед тем, как выпустить… Интересно, где он перебирался через Миссисипи? Не говорил?
— Он вообще ничего не успел сказать. Все стало известно из письма.
— Должно быть, чертовски хороший водитель… Я бы с ним с удовольствием познакомился.
— Я тоже. Жаль, что теперь нельзя связаться с Бостоном по радио, как в старые времена.
— Почему?
— Тогда ему не было бы нужды ехать. Да и мы, между прочим, знали бы, стоит ли спешить. Покойникам сыворотка ни к чему.
— Что правда, то правда… Гляди!
Весь экран закрыли кувыркающиеся в воздухе гигантские летучие мыши.
— Да их здесь тысячи…
— Похоже. Вроде бы больше, чем пару лет назад. В Солт-Лейк-Сити мне рассказывали об их ярости. Настанет день, когда кому-то придется освободить место — им или нам.
— Знаешь, ты напарник не из самых веселых… Таннер, посмеиваясь, закурил.
— Свари-ка лучше кофе, — сказал он. — А об этих тварях пусть беспокоятся наши дети, если они у нас будут.
Грег залил кофейник водой и поставил на плитку. Через несколько минут тот забурчал.
— Что за чертовщина? — проговорил Таннер и нажал на тормоз.
Вторая машина тоже затормозила и остановилась в нескольких сотнях ярдов сзади. Таннер включил рацию и взял микрофон.
— Номер три! Вы с таким сталкивались?
В миле впереди между небом и землей вращались, покачиваясь из стороны в сторону, огромные конические воронки. Их было около пятнадцати. Они то застывали, словно колонны, то принимались танцевать, ввинчиваясь в землю, всасывая желтую пыль и затмевая собой звезды.
— Я слышал о смерчах, — произнес Грег. — Никогда сам не видел, но по описанию — это они.
Затрещал приемник, и донесся приглушенный голос водителя по имени Марлоу:
— Гигантские пыльные дьяволы. Все, что засосет такая штука, выбрасывается наверх в мертвый пояс. Мой партнер их видел. Советует выбросить якоря и закрепиться.
Таннер не спешил отвечать. Он смотрел вперед. Постепенно смерчи увеличивались в размере.
— Они приближаются, — наконец сказал он. — Я не собираюсь торчать на месте, словно подсадная утка. Я хочу иметь свободу маневра. Пойду на них.