— Ты трусишь, Грег?
— Какой толк моей семье от покойника?
— Тогда почему ты согласился?
— Я и не предполагал, на что это будет похоже. Никто не посмеет упрекнуть нас в случае неудачи. В конце концов мы сделали все, что смогли.
— А как же те люди в Бостоне, о которых ты столько говорил?
— Там уж наверняка никого нет в живых.
— А тот парень, Брейди? Он умер, чтобы доставить нам известие.
— Видит Бог, я восхищаюсь его подвигом. Но мы потеряли уже четверых, и надо ли доводить это число до шести, лишь бы показать всем, что мы не трусы?
— Грег, сейчас нам гораздо ближе до Бостона, чем до Лос-Анджелеса. На обратный путь даже не хватит горючего.
— Можно заправиться в Солт-Лейк-Сити. Да и вообще последнюю сотню миль пройти на мотоциклах.
— А ты меня еще поносил. Удивлялся, откуда берутся такие… Ты спрашивал, что они мне сделали. И я ответил: ничего. Теперь, может быть, я что-нибудь для них сделаю, просто потому, что мне так хочется. Я немало думал.
— Тебе не приходится кормить семью. А мне надо беспокоиться не только о себе.
— Ты очень красиво оправдываешься, когда хочешь смалодушничать. Ты говоришь: «Я не боюсь, но у меня есть мать, сестры и братья и еще одна крошка, от которой я без ума. Только поэтому я иду на попятный…»
— Именно так! Я не понимаю тебя, Черт, я совершенно тебя не понимаю! Ты же сам подал мне эту идею!
— Ну так отдавай ее назад — и поехали!
Таннер увидел, как рука Грега тянется к револьверу на дверце, швырнул сигарету ему в лицо и еще успел ударить его один раз в живот — слабый удар левой рукой, но ничего больше из этого положения он сделать не мог.
Грег бросился на Таннера и вдавил его в кресло. Пальцы царапали лицо, подбираясь к глазам. Таннер судорожным движением ухватил голову Грега и изо всех сил оттолкнул его. Грег ударился о приборную доску и обмяк.
Таннер для верности еще дважды ударил его головой о доску и перебрался за руль. Успокаивая дыхание, изучил экраны — ничего угрожающего.
Он достал моток веревки и связал руки Грега за спиной, потом обмотал веревкой лодыжки и наконец прикрутил его к спинке сиденья. Через два часа Грег начал стонать, и Таннер включил музыку погромче.
Пейзаж вновь изменился: появились зеленые поля, яблони с еще незрелыми плодами, белые домики и бурые сараи, покачивающаяся на ветру кукуруза с уже заметными коричневыми кисточками, маленькая колокольня с голубой кровлей…
Полосы наверху расширились, но само небо не потемнело, как обычно перед бурей. У Дейтоновской Пропасти Таннер повернул на север и двинулся вдоль бездонного обрыва, притормаживая лишь для того, чтобы объехать расщелины и провалы. Снова повысилась радиация. Густой желтый пар струился из-под земли, обволакивая машину липучим сернистым облаком.
В тот момент, когда порыв ветра внезапно рассеял ядовитый туман, Таннер непроизвольно нажал на тормоз. Машина дернулась и замерла, а Грег опять застонал. Несколько секунд Таннер не мог оторвать глаз от того, что ему открылось, а потом медленно двинулся вперед. «Люди, — подумал он, — опять люди…» Над Пропастью качался пожелтевший распятый скелет, ухмылявшийся оскаленным ртом.
Когда Таннер выехал из тумана, небо было темным. Он даже не сразу понял, что пелена рассеялась. На объезд Дейтона ушло четыре часа, и теперь, когда машина вновь шла на восток по поросшей вереском прерии, солнце уже садилось, тщетно пытаясь вырваться из-за черной реки.
Таннер догадывался, чего следует ожидать. Он включил фары и стал осматриваться в поисках убежища. На холме неподалеку стояла покосившаяся конюшня без дверей. Таннер осторожно загнал туда машину и увидел покрытые плесенью стены и скелет лошади.
Он вырубил двигатель, потушил фары и стал ждать.
Скоро снаружи раздался завывающий звук, заглушивший периодические стоны и бормотание Грега. Потом донесся другой звук — не тяжелый и резкий, как обычно в Лос-Анджелесе, а мягкий, настойчивый, почти мурлыкающий.
Им ничто не угрожало, уровень радиации был невысоким, и Таннер вылез из машины, не надевая защитного костюма. Он немного размялся, подошел к проему и выглянул наружу.
Солнцу все-таки удалось вынырнуть из-за черной завесы, и его косые лучи освещали падающие сверху серые капли.
Это был дождь. Таннер никогда в жизни не видел простого, чистого дождя… Он стоял и смотрел.
Дождь падал непривычно тихо, чуть шелестя. Потекли ручейки, появились лужи. В лицо ударил резкий порыв влажного ветра, и Таннер непроизвольно слизнул холодные капельки. Он подобрал щепку и бросил ее в лужу у ног; щепка упала с легким всплеском и поплыла. Из-под крыши раздавалось птичье щебетанье, в воздухе разливался сладковатый запах гниющей соломы. В тени справа виднелась ржавая молотилка. Сверху, покачиваясь, проплыло перышко, и Таннер подставил ладонь, — легкое, темное, пушистое… Никогда раньше не обращал он внимания на такую чепуху. Таннер отпустил перышко, и его тут же подхватил ветер.
В такую погоду можно было бы ехать, но сил не осталось. Таннер нашел бочонок, сел и снова закурил. Пока все шло нормально. Его беспокоил последний отрезок пути, так как он все еще не мог доверять Грегу. Надо заехать так далеко, чтобы исключить возможность отступления. Тогда они станут необходимы друг другу, и Грега можно будет освободить. Если он не окончательно лишился ума… Кто знает, какие еще сюрпризы приготовила им Долина? Хорошо, если бури отныне будут не такими яростными.
Он услышал хихиканье и вскочил, зажав в руке пистолет. Оглянувшись, никого не заметил. Похоже, звук донесся не из машины; по крайней мере, это не был голос Грега. Звуки послышались снаружи. Таннер внимательно осмотрел все темные углы. Никого. Звук повторился. На этот раз Таннер взглянул вверх, на сеновал, и направил пистолет на темное прямоугольное отверстие в дальней стене под крышей.
— Спускайтесь, — приказал он.
Ответа не последовало. Таннер выстрелил два раза через отверстие, и только после этого послышался голос:
— Погодите! Я спускаюсь!
По лестнице торопливо спустился темноволосый мужчина в лохмотьях, ростом ниже Таннера. Прижавшись спиной к стене, он мелко дрожал. Затравленно озираясь, незнакомец поднял к груди руки с растопыренными пальцами, похожие на когтистые лапы.
— Ты кто?
Человек несколько раз перевел взгляд с пистолета на Таннера.
— Я спросил, кто ты такой?
— Канис. Джефри Канис. — Голос его окреп и зазвучал громче. — Я не ученый, — добавил он.
— Это никого не волнует. Что ты делал наверху?
— Я спрятался там, когда начался дождь.
— И что там, черт побери, смешного?
— Что вы имеете в виду?
— Почему ты смеялся?
— А потому, что вы не соблюдаете правила мимикрии, выведенные Бейтсом, а следовало бы.
— О чем ты?
— Я не ученый.
— Ты уже говорил это.
Человек коротко хохотнул и заученно ответил:
— По Бейтсу, все происходит в одном и том же районе и в одно и то же время года. Бейтс считает, что мимикрирующая особь сама должна быть не защищена, происходить из более редкого вида и отличаться от защищенных особей своего вида внешними, отчетливо воспринимаемыми характеристиками. Бейтс отмечает, что такая особь должна иметь способность создавать зрительные иллюзии. Ее способность к мимикрии — лишь несущественная характеристика, она не должна порождать фундаментальные изменения вида, утверждает Бейтс. Сам он проводил опыты с бабочками.
— Ты что, рехнулся?
— Да, но я соблюдаю правила.
— Подойди к свету, чтобы я тебя мог лучше видеть. Человек повиновался.
— Да, взгляд безумный… Что это за бейтсовские штучки?
— Мимикрия, описанная Бейтсом, это то, чем пользуются некоторые виды для самозащиты. Они становятся похожими на что-нибудь неживое, чтобы их не тревожили. Так вот, будь вы более сообразительным, вы никогда бы не отрастили бороду, вы бы умывались и причесывались, вы бы носили черный костюм, белую рубашку, галстук и дипломат. Вы бы сделали все, чтобы выглядеть, как все вокруг. Тогда вас не беспокоили бы, и вы могли бы делать что угодно, без надоедания. Вы были бы похожи на защищенный вид и не подвергались бы опасности.
— Откуда ты знаешь, что я подвергаюсь опасности?
— Ваш взгляд, запах, некоторая нервозность…
— А если бы я выглядел, как самый средний парень, этого не случилось бы?
— Скорее всего нет.
— Ну а ты под кого косишь? Человек улыбнулся с облегчением.
— Вам не нравятся ученые?
— Не больше, чем остальные.
— А если бы я был ученым?
— Тогда что?
— Ладно. Я — ученый.
— И что из этого?
— Нас собрали всех вместе. Я — биолог.
— Не понимаю, к чему ты.
— Все это сделали с нами физики, химики и математики, — он повел рукой вокруг. — Не биологи.
— Ты о войне?
— Да. Нет! Я говорю о мире, каким он стал.
— Меня не было, когда это случилось. Я не знаю. И меня это не волнует.
— Не следовало винить всех профессоров любых наук за все, что произошло.
— Я не винил. И не виню. Я даже не знаю, что произошло. И, кстати, что произошло?
— Война, вот что. Безумная и разрушительная. Использование бомб и ракет с непредсказуемыми последствиями — вот что! — Канис опять указал рукой наружу. — А что же произошло потом? Да те, кто выжил, пришли в уцелевшие университеты и убили оставшихся в живых профессоров, независимо от того, преподавали они английский язык, социологию или физику. Эти ученые были в ответе за все, потому что они были профессорами. Именно поэтому мимикрия так много значит для меня. Их застрелили, разорвали на куски, распяли. Но не меня. Нет, не меня. Я был ими, толпой. Поэтому я жив.
Канис вновь засмеялся.
— Значит, ты помогал им, когда они убивали твоих друзей?
— Каких друзей? Они работали в других областях. Я навряд ли знал их.
— Но ты помогал?
— Конечно. Именно поэтому я остался в живых.
— Ну и как она, жизнь?
Человек закрыл лицо руками, впился ногтями в щеки.
— Не могу забыть… — выдавил он наконец.
— Так вот что эта чертова мимикрия дает тебе. Нет уж, спасибо! Я знаю, кто я.
— И кто же?
— Я — это я. Я — Ангел. Мне не нужно притворяться кем-то еще. Если я им не нравлюсь, пусть убьют меня, если смогут. Пока не смогли. Меня эта мимикрия ни капли не волнует. Нет, спасибо. Совсем не интересует. Пошли они к черту!
— Особь так не поступает.
— К черту особей! Мне, чтобы сохраниться и выжить, надо пересечь Долину. Без всякой мимикрии.
— Вы не правы.
— Кто сказал?
— Впрочем, я больше ничего не знаю. — Канис продолжал царапать щеки, пока на его бороде не заблестели капельки крови.
— Прекрати! Надоело! Ты где обретаешься?
— Нигде — и всюду. Я странствую. Где бы я ни пытался остановиться, меня вскоре прогоняют. Быть сумасшедшим — больше не означает быть праведником.
— Рядом есть поселения?
— Несколько, очень мало…
— Тогда изобрази людей, живущих в одном из них.
— Не могу. Я сумасшедший.
— Сбрей бороду и прими ванну, надень черный костюм, рубашку и галстук, возьми дипломат…
— Я забыл. Они так больше не выглядят. Все изменилось…
— Ну, тогда покажи, как они выглядят.
— Они все носят бороды и старую одежду, и все грязные.
— Значит, ты подражаешь им. И я тоже.
— Нет!
— В чем же разница?
— Мы сумасшедшие.
— Только за меня не говори.
— А кто еще, кроме психа, будет сидеть в этом сарае в эпицентре шторма, который может стать концом света? У нормального человека есть дом, безопасное место…
— Хорошо, ты прав. Я тоже псих. Сигарету?
— Да, пожалуйста.
Таннер бросил ему левой рукой пачку сигарет, затем спички. Пистолет в его правой руке не дрогнул.
Мужчина закурил и тем же образом вернул спички и сигареты. Таннер прикурил сам, не спуская глаз с собеседника.
— Любопытно, какая форма сумасшествия у вас, — проговорил Канис. — Я раньше никогда не видел подобного автомобиля. С радиационной защитой, не так ли?
— Да. Я направляюсь в Бостон.
— Довольно глупая затея. Опасная.
— Знаю. Но там чума, а я везу сыворотку Хавкина.
— Чума?.. Я знал! Я знал, что это случится!
— Откуда?
— Мальтус и Дарвин говорили об этом. Мы все погибнем! Война и болезнь поддерживают соотношение «население/пища». Но теперь это перестало быть проблемой, и мы больше не в состоянии выжить.
— Чушь! В Лос-Анджелесе чуму остановили. У нас есть сыворотка.
— Тогда произойдет что-нибудь еще. Таннер пожал плечами.
— Плевать мне, что с ними произойдет.
— Но вы один из них.
— Я — нет. Ты сам заметил.
— Я был не прав. Я псих.
Таннер молча сделал несколько затяжек.
— Что вы собираетесь со мной делать? — спросил Канис.
— Ничего. Буду держать на мушке, пока не кончится шторм, — потому что не доверяю. Затем сяду в машину и уеду.
— Почему вы не доверяете мне? Потому что я ученый?
— Потому что ты сумасшедший.
— Туше. Хотя вы могли убить меня.
— Лишние хлопоты.
— Может, я хочу умереть.
— Ну так и займись этим сам.
— Не могу.
— Очень плохо.
— Вы не возьмете меня с собой в Бостон?
— Не исключено — если ты действительно хочешь поехать и если я смогу доверять тебе.
— Дайте подумать.
— Сам спрашивал. Думай сколько влезет. Таннер слушал, как по крыше стучит дождь.
— Нет, не поеду, — сказал наконец Канис. — Возможно, они убьют меня, потому что я ученый.
— Это вряд ли. В Лос-Анджелесе — не убьют. Но ты же хотел умереть?
— Иногда — хочу, иногда — нет. У вас есть что-нибудь поесть? Я ужасно проголодался.
Таннер задумался, что у него осталось в холодильнике.
— Ладно. Подойди — медленно! — к машине. Я даже оставлю тебе продукты про запас.
Канис под дулом пистолета подошел к машине.
— Повернись спиной — и не забудь, что ты на мушке.
Канис повернулся к нему спиной. Таннер широко распахнул дверцу, нырнул в салон, не спуская глаз и оружия с биолога, достал продукты из холодильника и вылез из машины.
— Вот, ешь, — сказал он, поставив контейнер на пол сарая и пятясь.
Он смотрел, как уплетает продукты Канис, и не мог поверить, что человек может быть таким голодным.
— Ну, как теперь себя чувствуешь?
— Спасибо, гораздо лучше.
— Я уверен, что в Бостоне тебя не убьют. Если хочешь поехать, ладно, возьму. Ну?
— Нет, спасибо. Сейчас мне лучше.
— Почему?
— Потому, что я наелся.
— Нет, я интересуюсь, почему ты не хочешь ехать?
— Меня будут ненавидеть.
— Нет, не будут.
— Вы же знаете, я помогал сжигать университеты.
— А ты им ничего не рассказывай. Он пожал плечами.
— Все равно узнают.
— Как, тупой ты ублюдок? Скажи, каким образом?
— Они узнают. Не сомневаюсь.
— Приятель, ты помогал вешать. Я слышал о таких фактах, но до сих пор не верил. Забудь об этом! Я возьму тебя с собой, и делай со своими бабочками что хочешь до тех пор, пока не замерзнет ад. Всем будет наплевать на это.
— Нет, спасибо.
Таннер передернул плечами.
— Ну, дело твое.
Голубая молния ярко осветила небо. Шум дождя усиливался, и вскоре стало казаться, что по крыше стучит тысяча молотков.
— Как вас зовут?
— Черт.
— Понятно. Вы верите в Бога, Черт?
— Нет.
— Я тоже не верил, а теперь верю. «Прости мне мои прегрешения…»
— Не надо, — оборвал его Таннер.
— Извините, я…
Удар грома заглушил слова Каниса. Затем он произнес:
— …Убейте меня.
Таннер раздавил окурок носком ботинка.
— Убьете?
— Что?
— Вы убьете меня?
— Нет.
— Почему?
— С какой стати мне тебя убивать?
— Я так хочу.
— Иди ты к черту.
— Уже пришел.
— Сам же говорил — ты псих.
— Это к делу не относится.
— Еще сигарету?
— Нет, спасибо.
Дождь уходил, гром затихал. Улетели прочь молнии, и трепещущие тени наполнились естественной темнотой.
— Ладно, забудьте, — сказал Канис.
— Уже забыл.
— Я не хотел нести чепуху.
— Знаю. Чем занимаются биологи?