И тут же он увидел, что его бессознательные предположения, скрывающиеся за теми суждениями, которые он пытался высказать, подвергаются безжалостным нападкам; скоро Мэтту пришлось вернуться к упрямому, хотя и не выраженному вслух доказательству: «А потому!» Постепенно Мэтт стал привыкать к подобным методам споров и аргументации и быстро обнаружил, что можно, задавая невинные вопросы, разрушить цепь чьих-то доказательств.
Мэтт начал получать особое удовольствие от участия в семинарах после того, как в его группе появился Жерар Берк. Он терпеливо выжидал, пока Жерар не выскажет какую-нибудь определенную точку зрения, затем задавал вопрос; это всегда был вопрос и никогда — определенное заявление. По каким-то причинам, не понятным для Мэтта, точки зрения Берка всегда были ортодоксальными. Чтобы опровергнуть их, Мэтту приходилось выдвигать нестандартные идеи.
Один раз, когда семинар уже кончился, он спросил Берка:
— Послушай, Берк, мне почему-то всегда казалось, что мыслишь ты более оригинально.
— Может, и так. А что?
— По тому, что ты говоришь на «Сомнении», об этом не скажешь.
На лице Берка появилась хитрая улыбка.
— Я считаю, что лучше зря не высовываться.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Ты полагаешь, наши начальники так уж интересуются новыми мыслями? Послушай, юноша, ты когда-нибудь научишься распознавать ловушки?
Какое-то время Мэтт не знал, что ответить. Потом сказал:
— По-моему, у тебя что-то с мозгами.
Тем не менее слова Берка заставили его призадуматься.
Шли дни. Нагрузка была так велика, что на скуку не оставалось времени. Мэтт был согласен с общим мнением всех кадетов, что «Рэндольф» — это сумасшедший дом и нормальному человеку в нем жить никак не возможно, что это металлолом, выброшенный в космос за ненадобностью, и тому подобное. Но, по правде говоря, у него пока не сложилась своя точка зрения относительно учебного корабля — он был слишком занят учебой. Сначала его мучила тоска по дому; со временем она отступила. Его дни были заполнены занятиями, учебой, тренировками, снова учебой, лабораторными работами, сном, едой и опять учебой.
Однажды он возвращался с ночной вахты в отделе космической связи.
Из каютки Пита доносились какие-то звуки. Сначала Мэтт подумал, что его товарищ решил вместо сна заняться учебой и просматривает кассеты на проекторе. Он хотел уже постучать в дверь и позвать Пита в столовую — выпросить у дежурного по камбузу чашку какао, — но вдруг понял, что шум за дверью вовсе не от проектора. Мэтт осторожно приоткрыл дверь. С койки доносились сдавленные рыдания. Он тихо прикрыл дверь и постучал. Через несколько секунд послышался голос Пита:
— Заходи.
Мэтт вошел в комнатушку.
— Привет, Пит. У тебя поесть чего-нибудь не найдется?
— В столе пирожки.
— Пит, что с тобой? — спросил Мэтт, уминая пирожок. — Какой-то ты нездоровый.
— Нет, я здоров.
— Не вешай мне лапшу на уши. Говори, что случилось.
Пит помялся.
— Ничего. Ничего такого, в чем кто-нибудь может мне помочь.
— Может, так, а может — и нет.
— Ты мне помочь не сможешь. Домой я хочу.
— О-о, — Мэтт увидел вдруг перед собой зеленые просторы Айовы, ее холмы… Усилием воли он прогнал от себя видение. — Да, парень, это дело тяжелое. Я тебя понимаю.
— Как же! Понимаешь! Ты-то дома почти что — подошел к иллюминатору и посмотрел.
— Ну, это как сказать.
— Сколько времени как ты оттуда? А у меня два года ушло, чтобы попасть на Терру; и неизвестно когда еще я смогу побывать дома, — Пит был где-то далеко-далеко; будто не говорил, а стихи читал. — Мэтт, ты не представляешь, что это такое. Ты поговорку знаешь: «У каждого цивилизованного человека две родины: своя и Ганимед»?
— Чего-чего?
Но Пит его даже не слышал.
— Юпитер прямо над головой, в полнеба… — он замолчал. — Знаешь, Мэтт, как там красиво! Таких мест больше нет нигде.
А Мэтт видел Де-Мойн: летний вечер, осень почти… светлячки подмигивают, цикады среди деревьев стрекочут, а воздух такой сладкий, такой густой, хоть черпай горстями. Вдруг накатила ненависть ко всему, что их окружало: к стальной оболочке, невесомости, очищенному воздуху, искусственному освещению.
— Зря мы с тобой завербовались, Пит!
— Не знаю, Мэтт. Я не знаю.
— А ты что, хочешь отчислиться?
— Да не могу я. Из-за отца. Ему пришлось влезть в долги, нужно было оплатить мой проезд туда и обратно… В общем, долго объяснять… и не хочется.
Вошел Текс, зевая во весь рот и почесываясь:
— Чего это вы полуночничаете? Вам что, спать надоело? Хоть бы других пожалели — поспать дали.
— Извини.
— На вас посмотреть — так будто у вас любимая собака подохла, — внимательно посмотрел на них Текс. — Что случилось?
— Ничего особенного, — буркнул Мэтт. — Тоска по дому.
— Это он из-за меня, — вступился за друга Пит. — Накатило на меня, понимаешь? А Мэтт мою тоску заговаривал.
— Ничего я не понимаю, — сказал Текс удивленно. — Какая разница, где вы. Все равно Техас далеко.
— Текс, Бога ради, перестань! — рассердился Мэтт.
— Что я такого сказал? — Текс удивился еще больше. — Пит, вот ты действительно далеко от дома, тут и спорить нечего. Но знаешь, как только нам дадут отпуск, поехали со мной в Техас. Хоть сосчитаешь, сколько у лошади ног.
— И познакомлюсь с твоим дядюшкой Боди, — слабо улыбнулся Пит.
— Точно! И дядя тебе расскажет, как он однажды прокатился на смерче — причем без седла. Ну как, договорились?
— Тогда обещай, что будешь у меня на Ганимеде. И ты тоже, Мэтт.
— Решено!
Они пожали друг другу руки.
Последствия ностальгического приступа прошли бы бесследно, но скоро случилось еще одно событие. Как-то у Мэтта не ладилась одна астрогационная задача, и он собрался забежать в каюту Аренсы, попросить, чтобы тот помог.
— Заходите, сенатор, — выпускник укладывал вещи. — Не стой в дверях. Сказать что-нибудь пришел?
— Да нет, просто так. Вас на корабль назначили, сэр?
Аренса месяц тому назад сдал выпускные экзамены и получил назначение на космическую службу. Теперь одновременно он был и «старик», и выпускник.
— Нет, — Аренса взял пачку бумаг, просмотрел их и разорвал. — Я улетаю. Совсем.
— О-о!
— Давай без нежностей. Никто меня не увольнял — я подал заявление об отставке.
— О-о!
— Да не смотри ты на меня телячьими глазами и кончай эти свои «О-о!». Ну увольняюсь — что в этом странного?
— Странного? Да ничего.
— Наверно, ты думаешь, с чего бы это я, а? Ну так я тебе скажу. Хватит с меня, вот почему. Обрыдло мне, понимаешь? Нету у меня охоты заделаться в супермены. Поносил я свой нимб и хватит — голове тесно. Неужели непонятно?
— Понятно. Я же тебя не собирался разубеждать.
— Вижу, что осуждаешь, только не говоришь. А вот ты, сенатор, — ты оставайся. Ты как раз из тех серьезных, благоразумных паинек, которые им нужны позарез. А что до меня, то я не архангел и с огненным мечом по небу носиться не собираюсь. Тебе когда-нибудь приходило в голову, что это такое — сбросить на город атомную бомбу? Ты хоть раз задумывался над этим?
— Нет, никогда. С тех пор как навели порядок, Патрулю ведь не приходилось использовать бомбу. Думаю — и не придется.
— Все равно, раз ты записался сюда — значит, обязан при случае ее сбросить. В этом, мальчик ты мой, смысл твоей жизни, — он замолчал, взял гитару. — Ладно, хватит об этом. А вот с ней-то мне теперь что делать? Хочешь, продам тебе по дешевке, по земной цене?
— Сейчас не могу — денег нет.
— Тогда забирай в подарок, — Аренса перебросил инструмент Мэтту в руки. — Без гитары оркестру Свинячьего не обойтись. А я себе куплю новую. Через тридцать минут я буду уже на «Терре», а еще через шесть часов, — на Земле, среди маленьких неприметных людишек, которые богов из себя не строят, да и зачем им это!
Мэтт не знал, что ответить.
Он даже представить себе не мог, что по коридору никогда больше не разнесется громоподобный голос Аренсы, но долго над этим раздумывать Мэтту не пришлось. Его учебная группа была послана на Луну для освоения посадки при отсутствии атмосферы.
Группа освоила полеты на скутере и начала тренироваться на транспортной ракете типа А-6, специально оборудованной для обучения кадетов. Трюм ПРК «Трясучка» — так прозвали его кадеты, хотя в списках «Рэндольфа» ракетный корабль был внесен как учебный корабль 106, — был заполнен дюжиной контрольных рубок, ничем не отличавшихся от настоящей контрольной рубки, вплоть до последнего инструмента, прибора и переключателя. Приборы и экраны учебных контрольных рубок регистрировали те же данные, что и в настоящей контрольной рубке, с одним важным отличием: когда кадет касался ручек управления в учебных рубках, это никак не отражалось на маневрах корабля, зато регистрировалось на магнитной ленте.
Действия пилота также записывались, поэтому после тренировок каждый кадет мог сравнить свои действия с маневрами пилота и узнать таким образом, как следовало ему поступать. Всему, чему группа могла научиться на «Рэндольфе» на практических занятиях и во время перелетов на станцию «Терра», — группа уже научилась. Теперь ей требовалось пройти более рискованные маневры у настоящей планеты. Двухдневный перелет с «Рэндольфа» на Лунную базу был совершен на той же самой «Трясучке» в условиях, мало чем отличающихся от полетов переселенцев на другие миры.
Лунных колоний ни Мэтт, ни кто другой из его группы так и не посмотрели — в увольнение их не отпустили ни разу. Они разместились в подземных казармах на Лунной базе и каждое утро отправлялись на космодром для тренировок в искусстве посадки; тренировки проводились сначала в учебных контрольных рубках «Трясучки», а затем в рубках ракетных кораблей А-6, оборудованных двойным управлением. Уже в конце первой недели Мэтт совершил свой первый самостоятельный полет и посадку.
У него оказалось природное чувство настоящего пилота, а такому любой корабль повинуется.
Пилотировать ракетный корабль для Мэтта было так же просто, как сложно делать астрогационные расчеты. Оставшиеся дни он был практически свободен. Он осмотрел базу и совершил прогулку в скафандре по выжженной поверхности Луны. Всех кадетов разместили в одном углу в казарме космических пехотинцев. От нечего делать Мэтт смотрел, как они живут, и болтал с сержантами и капралами.
Больше всего ему в них понравились четкость и дисциплина и какая-то небрежная самоуверенность. Во всей Системе нет зрелища внушительней, чем сержант — ветеран космической пехоты в парадной форме с нашивками, знаками отличия и сединой на висках. А как эта седина сочетается со сверкающим изображением солнца у него на груди! Мэтт чувствовал себя едва ли не оборванцем в своем простеньком, невзрачном и без знаков отличия комбинезоне.
Ему нравилось наблюдать за их частыми парадными смотрами.
Сначала Мэтту казалось странным, что на их поверках не слышно фамилий знаменитой четверки — Далквиста, Риверы, Мартина и Уилера, но у космической пехоты свои ритуалы, и ритуалов этих более чем достаточно.
Своего намерения во что бы то ни стало овладеть астрогацией Мэтт не оставил — он привез на Лунную базу учебник и ежедневно, как только выдавалась свободная минута, прорабатывал за задачей задачу. Как-то раз он сел за одну из них. Особой охоты не было. Задача была такая. Дано: вылет с орбиты Деймоса, спутника Марса, не раньше 12.00 по Гринвичу 15 мая 2087; топливо — химическое; скорость выброса газов — 10 тысяч метров в секунду; место назначения — надстратосферная орбита вокруг Венеры. Требуется: рассчитать орбиты, на которых 1) расход топлива минимальный и 2) минимальный период обращения, а также определить массовые отношения времени вылета и прибытия для каждой из орбит. Подготовить полетный план и наметить контрольные точки, вычислив для них все необходимые данные, используя при этом звезды второй величины или более яркие.
Вопросы: можно ли сберечь время и топливо, пролетев рядом с планетной парой «Терра — Луна», и получить от их гравитационного поля дополнительное ускорение? Предвидится ли пересечение метеоритных потоков и какие меры по уклонению от столкновения с метеоритами следует предпринять? Все ответы должны соответствовать правилам космических полетов, а также принципам космической баллистики.
Без компьютера с такой задачей помучаешься. И все же Мэтт мог подготовить нужные уравнения и затем, если повезет, уговорить офицера, руководящего вычислительным центром Лунной базы, разрешить ему попользоваться баллистическим интегратором. Мэтт принялся за работу.
Он так увлекся, что даже не услышал пронзительных звуков горна — сигнала смены караула. Он сидел, с головой уйдя в предварительные расчеты, когда вновь послышалась песня горна — на этот раз на поверку. Почему-то этот второй сигнал полностью перепутал все его ученые мысли.
«Задачка, чтоб ее! — подумал Мэтт. — И для чего в учебниках бывает такая дурость? Когда это патруль связывался с химическим топливом и наиболее экономичными орбитами? Ерунда это все — ерунда для коммерческого флота». Мэтт встал и пошел из комнаты. А через пару минут он уже наблюдал, как караул космической пехоты выстраивается в главном зале под казармами. Когда оркестр грянул марш «Пока не остынут солнца и не потемнеет небо…», у Мэтта перехватило дыхание.
Он остановился у караульного помещения: не хотелось идти к себе, к своей математике. Новый начальник караула оказался знакомым Мэтта — старший сержант Маклеод.
— Заходите, молодой человек, садитесь. Вы, кажется, наблюдали смену караула?
— Да. Здорово!
— Согласен. Служу в пехоте вот уже двадцать лет, и всякий раз сердце не нарадуется, как будто снова молодой. Ну, как жизнь? Все трудитесь?
Мэтт смущенно улыбнулся:
— Сделал себе передых. Вообще-то нужно заниматься астрогацией, но она у меня вот уже где сидит.
— Что правда, то правда. И у меня от цифр в голове треск.
Мэтт подумал, что старый сержант поймет: очень ему хотелось поделиться — столько на душе накопилось. Маклеод слушал, кивал, сочувствовал.
— Знаете, мистер Додсон, — сказал сержант, — вижу, не очень вам нравится эта ученая заумь. А может, бросить все это, а?
— То есть как — бросить?
— Вам космическая пехота нравится?
— Да.
— Так и займитесь настоящим делом. Мужским. Юноша вы крепкий, здоровый. Образованный. Да через год я буду в струнку перед вами стоять. Как вы об этом — думали?
— По-честному, не думал.
— Так подумайте, еще не поздно. Вы, я вижу, любите больше действовать, а такому с профессорами трудно ужиться; это мы так Патруль называем — профессора.
— Да, я слышал.
— Слышали, да? Мы служим профессорам, это верно, но войска-то у нас разные. Мы… да что это я, вы сами все видели. Подумайте, в общем.
Мэтт сильно думал над словами сержанта, думал, мучался, и когда вернулся на «Рэндольф», та задачка о перелете с Марса на Венеру так и осталась нерешенной.
Несмотря на то что прошло порядочно времени, проще задача не стала, да и другие, куда более сложные, проще почему-то не делались — а виной были мысли, которые ели Мэтта. Ему казалось все ясней и ясней, что совсем не обязательно изводить себя высшей математикой — космонавтом он станет и без того. В мыслях Мэтт уже щеголял перед всеми в форме космических пехотинцев, яркой, словно фазаний хвост. Наконец, он надумал идти за советом к лейтенанту Вонгу.
— Итак, вы хотите просить о переводе в космическую пехоту?
— Да. Думаю, так будет лучше.
— Почему?
Мэтт выложил ему весь ворох сомнений по поводу своих способностей в ядерной физике и астрогации.
— Я так и думал, — кивнул Вонг. — Мы этого ждали, вы же к нам прибыли с недостаточной подготовкой. Мне не нравится ваша неряшливость при математических расчетах, особенно после того, как вы вернулись с Луны.
— Я делаю все от меня зависящее, сэр.
— Неправда. Но овладеть вы этими предметами можете, уж я о том позабочусь.
Мэтт объяснил едва слышно, что он не совсем уверен, хочет ли он этого. Впервые лейтенант Вонг посмотрел на Мэтта озабоченно.
— Вы все еще настаиваете на своем? Если вы подадите рапорт с просьбой о переводе, я вас не поддержу, и можете быть уверены — начальник Академии тоже откажет.