Остались только игрушечный мишка, большой ребенок в конце коридора и закрытая дверь. И я перед нею. Я сделала глубокий вдох и вошла в комнату. Села на кровать рядом с горкой из одеял. Я не видела Сэма, но знала, что он там. Он не видел меня, но знал, что я рядом.
– Как он умер? – раздался приглушенный голос.
– Его застрелили.
– Ты видела?
– Да.
Наш отец ползет, впиваясь пальцами в грязь.
– Кто его застрелил?
– Вош.
Я закрыла глаза. Не надо было говорить. В темноте картинка становится отчетливее.
– Где ты была, когда Вош его убивал?
– Пряталась.
Я потянулась к нему, чтобы откинуть одеяло, но остановила себя.
«Где бы ты ни была…»
В лесу, недалеко от пустого шоссе, девочка забирается в спальный мешок, застегивает молнию, и в который раз у нее перед глазами погибает ее отец. Пряталась тогда, прячусь сейчас и снова, снова вижу эту картину.
– Он дрался?
– Да, Сэм. Он дрался как лев. Он спас мне жизнь.
– Но ты притаилась.
– Да.
Я прижала мишку к животу.
– Как жирный цыпленок.
– Нет, нет, – прошептала я. – Все не так.
Сэмми откинул одеяла в сторону и резко сел. Его было не узнать. Я никогда раньше не видела этого мальчика таким. У него было страшное, искаженное от ярости и ненависти лицо.
– Я убью его. Я всажу пулю ему в голову!
Я улыбнулась. Во всяком случае, попыталась улыбнуться.
– Извини, Сэмс, но он мой.
Мы смотрели друг на друга, и время начало распадаться на части. Время, которое мы потеряли в крови, и время, которое мы обрели в крови; время, когда я была всего лишь властной старшей сестрой, а он надоедливым младшим братом, и время, когда я была той, ради кого стоило жить, а он тем, ради кого стоило умереть. А потом он бросился ко мне на грудь, и мишка оказался между нашими телами, как мы между временем до и временем после.
Я легла рядом с Сэмми, и мы вместе прочитали его молитву: «Если я умру во сне, Господи, возьми к себе мою душу».
И я рассказала ему историю о том, как погиб наш папа. Как он выкрал винтовку у одного из плохих парней и в одиночку перебил дюжину глушителей. Как он стоял перед Вошем и говорил ему: «Вы можете уничтожить наши тела, но вам не уничтожить наши души». Он пожертвовал собой, чтобы я смогла убежать и спасти брата от злой галактической орды. Папа верил, что наступит день, когда Сэм соберет оставшихся в живых людей и спасет мир. Пусть Сэмми запомнит мои слова, чтобы в его памяти не возникала картина, как его отец в свои последние мгновения ползет, истекая кровью, по грязи.
Брат заснул, а я выскользнула из кровати и вернулась на пост у окна. Полоса парковки, заброшенная закусочная («Все, что можно есть в среду!») и серая, уходящая в черноту лента шоссе. На Земле тихо и темно, – наверное, такой она и была до появления людей, наполнивших ее шумом и светом. Что-то подошло к концу. Начинается новая эпоха. А сейчас – промежуточное время. Пауза.
На шоссе, около заехавшего на разделительную полосу внедорожника, свет звезд отразился от темного предмета, в котором я сразу опознала ствол винтовки. У меня на секунду остановилось сердце. Тень метнулась к деревьям, и я заметила мерцающие, черные как вороново крыло, идеально гладкие и абсолютно прямые волосы. Это была Рингер.
У нас с нею с самого начала не заладились отношения, и чем дальше, тем хуже они становились. Все, что я говорила, она воспринимала с ледяным презрением, как будто я дура или просто сумасшедшая. Особенно когда дело касалось Эвана Уокера.
«Ты уверена? Это нелогично. Как он мог быть одновременно и человеком, и пришельцем?»
Чем больше я заводилась, тем спокойнее она становилась. Можно сказать, что в результате нашего взаимодействия происходила бурная химическая реакция. Допустимо сравнение и с формулой Эйнштейна E = mc2 – стремительный переход массы в энергию вызывает мощный взрыв.
Слова, которыми мы обменялись перед ее уходом, были прекрасным тому доказательством.
– Знаешь, Дамбо – я понимаю. Это из-за больших ушей. Наггетс – потому что Сэм такой маленький. Чашка – тоже понимаю. Зомби – не очень. Бен не хочет рассказывать. Ну и Кекс, я догадываюсь, – из-за того, что он такой пухляк. Но почему – Рингер?
В ответ – ледяной взгляд.
– Я из-за этого чувствую себя какой-то отщепенкой. Ну, знаешь, как единственный член шайки без погоняла.
– Без позывного, – поправила она.
Я посмотрела на нее внимательно и сказала:
– Дай-ка я угадаю. Национальная стипендия, шахматный клуб, математическая команда, лучшая в классе? И ты играешь на каком-то музыкальном инструменте. На струнном. На скрипке или виолончели. Твой отец работал в Силиконовой долине, а твоя мама была профессором в колледже, – думаю, она преподавала физику или химию.
Рингер молчала примерно две тысячи лет, потом буркнула:
– Еще что-нибудь?
Я понимала, что лучше остановиться. Но меня уже понесло, а когда это случается, я иду до конца:
– Ты была старшей… нет, ты была единственным ребенком в семье. Отец – буддист, а мама – атеистка. Ходить ты начала в десять месяцев. Твои родители постоянно работали, поэтому тебя воспитывала бабушка. Она научила тебя упражнениям тайцзи. Ты никогда не играла в куклы. Говоришь на трех языках. Один из них французский. Была членом команды «Олимпийские резервы» по гимнастике. Однажды ты принесла домой оценку «хорошо», родители отобрали набор по химии и на неделю заперли тебя в твоей комнате. За эти дни ты перечитала полное собрание сочинений Уильяма Шекспира. – (Рингер покачала головой.) – Ладно, не полное. Без комедий. Юмора ты не понимаешь.
– Отлично, – сказала она. – Это было увлекательно. – Голос у нее был ровный и тонкий, как лента кухонной фольги. – Могу я тоже попробовать?
Я немного напряглась и собралась с духом:
– Давай.
– Тебя всегда не устраивала твоя внешность, особенно волосы. Веснушки на втором месте. У тебя проблемы с общением, поэтому ты много читала и, начиная со средней школы, вела дневник. У тебя была всего одна близкая подруга. Ваши отношения можно назвать созависимостью, это значит: при каждой ссоре ты впадала в депрессию. Ты папина дочка. И никогда не была близка с матерью – она всегда давала тебе почувствовать, что ты, при всем старании, любое дело делаешь недостаточно хорошо. К тому же она была красивее тебя, это тоже не шло на пользу. Когда она умерла, ты стала винить себя за то, что втайне ненавидела ее, и почувствовала облегчение, когда ее не стало. Ты упрямая, импульсивная и немного «гипер», поэтому родители записали тебя в секцию, где тебе помогли решить проблемы с концентрацией и координацией. Балет или карате. Вероятнее всего, второе. Хочешь, чтобы я продолжила?
И что мне было делать? Я видела только два варианта: рассмеяться или врезать кулаком ей в лицо. Ладно, три: рассмеяться, врезать кулаком ей в лицо или ответить таким же стоическим взглядом. Я остановилась на третьем.
Плохой выбор.
– Ну что ж, – сказала Рингер. – Ты не сорванец в юбке и не девочка-девочка. Ты между ними, в серой зоне. Тот, кто в серой зоне, всегда ненавидит тех, кем не является, и ты объектом своих претензий выбрала симпатичных девочек. Ты влюблялась, но у тебя никогда не было парня. Ты притворялась, будто ненавидишь мальчиков, которые тебе нравились, и наоборот. Когда с тобой рядом оказывался кто-то красивее, умнее – словом, лучше тебя, ты начинала злиться и язвить, потому что этот кто-то напоминал тебе о том, какой банальной ты ощущала себя внутри. Мне продолжать?
– Конечно. Продолжай, – прозвучал мой слабенький голосок.
– До появления Эвана Уокера ты никогда не держала парня за руку, если не считать мальчишек на школьных экскурсиях. Эван относился к тебе по-доброму, ничего от тебя не требовал и в качестве бонуса был даже слишком красив. Он стал для тебя пустым холстом, на котором ты могла нарисовать картину идеальных отношений с идеальным парнем. Он разогнал твои страхи, потому что никогда не делал тебе больно. Он дал тебе все то, что в твоих фантазиях получают красивые девочки, то, чего у тебя никогда не было. Так что быть с ним – или идея быть с ним – для тебя, скорее всего, разновидность реванша.
Я кусала нижнюю губу. У меня щипало глаза. Я так сильно сжимала кулаки, что ногти впивались в ладони. Почему, ну почему я не выбрала второй вариант?
– Теперь ты хочешь, чтобы я остановилась, – сказала она, и это был не вопрос.
Я вздернула подбородок. «Моим позывным будет Дефианс!»
– Какой мой любимый цвет?
– Зеленый.
– Неправильно. Желтый, – соврала я.
Она только пожала плечами. Она знала, что я соврала. Рингер – ходячая «Страна чудес».
– Серьезно, скажи, почему ты Рингер?
Вот оно. Заставить ее защищаться. Правда, она на самом деле никогда не оборонялась. Скорее, я перейду в оборону.
– Я человек, – ответила она.
– Ага.
Я посмотрела сквозь щель между шторами на стоянку двумя этажами ниже. Зачем я это делала? Неужели действительно думала, что увижу, как он стоит там, смотрит наверх и улыбается мне.
«Видишь? Я же обещал, что найду тебя».
– Кто-то мне уже такое говорил. И я, как дура, ему поверила.
– Ну, учитывая обстоятельства, не такая уж ты и дура.
О, теперь она решила стать добренькой? Делает мне поблажку? Я не знала, что хуже: ледяная дева Рингер или Рингер – сердобольная королева.
– Не прикидывайся, – отрезала я. – Я знаю, что ты мне не веришь.
– Я верю тебе. А в его историю – нет. Бредятина какая-то.
И после этого она удалилась. Взяла и вышла. Прямо посреди разговора. Ну кто в этом мире так поступает, кроме парней?
«Виртуальная реальность не нуждается в физически существующей планете».
Кем был Эван Уокер? Я смотрела в окно, потом на младшего брата и снова на улицу. Кто же ты, Эван Уокер?
Глупо было верить ему, но я была ранена, совершенно одинока (то есть настолько, что думала, будто я – последний человек во всей долбаной Вселенной). А главное – у меня мозг выносило, оттого что я убила ни в чем не повинного парня. Между тем Эван Уокер не только не уничтожил меня, хотя легко мог это сделать, а, напротив, спас от смерти. И поэтому, когда прозвонили звоночки, я не обратила на них внимания. К тому же он был невероятно красив (это довольно большой плюс) и просто одержим желанием показать мне, что я для него значу больше, чем он сам. Он купал меня, кормил, учил искусству убивать. А однажды сказал, что я важнее всего в его жизни и он готов умереть за меня. И доказал это.
Он родился вместе с Эваном Уокером, а спустя тринадцать лет проснулся и обнаружил, что он иной. И вдруг, по его словам, увидел мир моими глазами. Этот момент все перевернул. Эван нашел себя во мне, и я была в нем, мы слились в одно целое. Сначала он говорил то, что? я хотела услышать, а под конец сообщил нечто очень важное: главное оружие по уничтожению оставшихся на Земле людей – сами люди. А когда последний из инвазированных умрет, Вош и компания «отключат» Пятую волну. Так закончится чистка. Дом будет выметен и готов принять постояльцев.
После того как я рассказала Бену и Рингер свою историю, опустив лишь то, что Эван был внутри меня (слишком много нюансов для Пэриша), последовала серия двусмысленных и многозначительных взглядов. Только я не участвовала в их безмолвном диалоге.
– Один из них влюбился в тебя? – спросила Рингер, когда я замолчала. – Разве это не то же самое, что втрескаться в таракана?
– Или в поденку? – огрызнулась я. – Может, у них слабость к насекомым.
Разговор шел в номере Бена, когда мы проводили первую ночь в отеле Уокера. Это Рингер его так назвала – думаю, специально, чтобы поиграть у меня на нервах.
– Что еще он тебе рассказывал? – спросил Бен.
Он растянулся на кровати. Всего четыре мили пути от лагеря до отеля, а он выглядел так, словно пробежал марафон. Дамбо, мальчишка, который подштопал нас с Сэмом, толком не ответил на мои расспросы. Не сказал, пойдет ли Бен на поправку, станет ли ему хуже. Конечно, Дамбо было всего двенадцать.
– Каковы их потенциальные возможности? Слабые места?
– У них больше нет физических тел, – ответила я. – Эван сказал, что только так они могли отправиться в это путешествие. Одних «загрузили» – его, Воша и других глушителей, – а другие все еще на корабле-носителе, ждут, когда нас не станет.
Бен вытер рот тыльной стороной ладони.
– Лагеря устроили, чтобы отсеять лучших кандидатов для промывки мозгов…
– И уничтожить тех, кому не промыли, – закончила я. – Как только Пятая волна откатит, им останется только расслабиться и наблюдать, как глупые людишки делают за них грязную работу.
Рингер, как безмолвная тень, сидела возле окна.
– Но зачем им вообще понадобилось нас использовать? – не мог понять Бен. – Почему не «загрузить» достаточное количество своих солдат в человеческие тела и добить нас всех?
– Может, их не так много, – предположила я. – Или устроить Пятую волну менее рискованно.
– А в чем тут риск? – подала голос тень-Рингер.
Я решила не реагировать. Причин для этого было много, но главная: не хотелось с ней связываться. Она способна одним словом унизить человека.
– Ты был там, – напомнила я Бену. – Ты слышал, что говорил Вош. Они веками наблюдали за нами. Но Эван доказал: сколько тысячелетий ни разрабатывай план, все равно что-то может пойти не так. Вряд ли их беспокоило предположение, что, вселившись в нас, они могут реально стать нами.
– Верно, – согласился Бен. – И как мы можем это использовать?
– Никак, – ответила за меня Рингер. – Ничего из того, что тут рассказала Салливан, нам не поможет. Ситуацию сумеет прояснить только этот Эван, если он уцелел после взрыва.
Бен покачал головой:
– После такого никому не выжить.
– Там были спасательные капсулы. – Я снова схватилась за соломинку, за которую цеплялась с тех пор, как он со мной попрощался.
– Правда? – По интонации Рингер было ясно, что она мне не верит. – Тогда почему он не посадил тебя в одну из них?
Я повернулась к ней:
– Слушай, может, мне не следует говорить это тому, кто держит в руках мощную полуавтоматическую винтовку, но ты реально начинаешь действовать мне на нервы.
Она вроде как удивилась:
– Это почему?
– Мы должны с этим разобраться, – решительно сказал Бен.
Хорошо, что он не дал мне ответить Рингер. У нее в руках была М-16, а Бен говорил мне, что она была лучшим стрелком в лагере.
– И каков наш план? Ждем, когда появится Эван, или бежим? Если бежим, то куда? Какие еще сведения, переданные Эваном, могут нам помочь? Что пришельцы планируют делать с городами?
Его щеки раскраснелись от лихорадки, глаза блестели.
– Они не собираются их взрывать, – пробурчала, не дожидаясь моего ответа, Рингер.
И ждать, когда я спрошу, откуда, черт возьми, она это знает, Рингер тоже не стала.
– Если бы в этом состоял их план, они бы уничтожили их первым делом. Больше половины населения Земли живет в городских районах.
– Значит, города нужны иным, – сказал Бен, – из-за того что они используют тела людей?
– Мы не можем прятаться в городах, Зомби, – изрекла Рингер. – Вообще ни в одном городе.
– Почему?
– Потому что там небезопасно. Пожары, нечистоты, угроза трупного заражения, другие выжившие, которые могут знать о том, что иные внедряются в человеческие тела. Если мы хотим оставаться в живых, надо продолжать двигаться. Двигаться и держаться в одиночку настолько долго, насколько это возможно.
Господи. Где я слышала это правило? У меня закружилась голова. Боль в ноге просто убивала. Ломило колено, в которое меня ранил глушитель. Мой глушитель.
«Я разыщу тебя, Кэсси. Я ведь всегда тебя нахожу».
Не в этот раз, Эван. Я села на кровать рядом с Беном.
– Она права, оставаться в одном месте дольше чем на несколько дней – плохая идея.
– Или – держаться вместе.
Слова Рингер повисли в ледяной тишине. Бен рядом со мной напрягся. Я закрыла глаза. Это правило я тоже уже слышала: «Никому не доверяй».
– Так не пойдет, Рингер, – сказал Бен.
– Я возьму Кекса и Чашку. Ты – остальных. Наши шансы удвоятся.