Миль через двадцать я почувствовал дикий голод. На базе в это время давали «ужин» – два литра суперкалорийного пойла, которые питали энергетические депо моих клеток, мою толстую жировую прокладку, изолирующую все органы от холода. И брат медведь сделал мне лучший подарок – кусок тюленьего сала. Столом стала первая же льдина, к которой я всплыл, не боясь декомпрессионной болезни – в моих тканях практически не было растворенного азота.
А потом меня подняла высокая волна и я увидел судно под русским флагом.
Когда моряки вытащили меня на палубу т/х «Вяткалес», единственное, что успел им сказать, прежде чем отрубиться от изнеможения: «Найдите капитана II ранга Будкевича с 420-го разведпункта специального назначения. Скажите, что это очень-очень важно. Что его вызывает Протей». И знаете, что мне поднесла буфетчица Варя после того, как я очухался? Рыбий жир? Как бы не так.
А потом была встреча с Петровичем. В смысле, с Будкевичем. Он быстро все осознал и вытащил меня в штаб Северного флота. Я туда пришел в «адидасе» – ничто другое на меня не налезало. И сидел перед стройными офицерами, фигуряющими в элегантной форме, весь обложенный пакетами со льдом. Но меня выслушали. И сказали, что приняли к сведению.
ГлавмедведьМорская пучина кажется страшной, враждебной, сулящей смерть и забвение. Но это не так. Во-первых, она заполнена разговорами морских существ. Кто-то кого-то ищет, чтобы съесть. А кто-то, чтобы поиграть. Или познакомиться в матримониальных целях, то есть подружку найти. Или поговорить, как отец с сыном. Киты вообще общаются друг с другом на расстоянии тысяч километров – звук в воде, если умеючи его издать, может пробежаться по всему океану. «Эй, китяра, как там у берегов Перу?» – «Мокро, братан. А как у берегов Камчатки?» – «Тоже мокро. Вот и поговорили». Что-то шепчет планктон, почти невидимая жизнь, держащая на своих слабых слизистых плечах материальное благополучие морских великанов.
И еще один далекий голос. Это не кит, а штаб Северного флота. Предупреждает, что враг начал вторжение. Да мы и сами слышим шум приближающейся вражеской стаи.
Там десяток крупных кораблей, их свита из средних и мелких. На машинных телеграфах у них – «полный вперед». Все замаскированы под гражданские суда, типа защитники природы, на кормовых флагштоках либерийские флаги. В каютах и трюмах – «экологи» в пестрых парках, под которыми бронежилеты и другое боевое снаряжение; у этих крепких ребят с квадратными челюстями в недавнем прошлом служба в элитном подразделении SEAL «морские котики» сил специальных операций ВМС США. А в контейнерах на палубах – системы слежения, радиолокационные и гидроакустические станции, зенитные и противокорабельные ракетные комплексы. Плюс рой из летающих и подводных дронов без опознавательных знаков. Под волнами и льдами – боевые пловцы, в тканях их жирных тел – белки-антифризы, им не нужны ребризеры, потому что дышат они с помощью искусственных жабр; враги плывут вереницами вслед за буксировщиками. И курс у них на Северный остров нашей Новой Земли.
Однако не дремлют и силы сопротивления Русской Арктики. Нектон и даже бентос дали бойцов, которые после активизации спящего наследственного материала стали способны к совместному действию; для того я и «объял» их своим сознанием. Как опытный исследователь пользуется манипуляторами и даже иглами атомных микроскопов будто частями своего тела, так и я осознавал как свои эти многочисленные ласты, щупальца, плавники. Самых непонятливых, вроде кишечнополостных, подключили ко мне с помощью диффузного нейроинтерфейса, который они просто поедали, принимая за корм.
Теперь мы – вместе.
Я не добиваюсь своих целей за счет вас, морские твари, а строю вместе с вами победу. Мы должны одолеть тех, кто хочет господствовать над чужой жизнью ради увеличения своих прибылей, кто собрался контролировать ее воспроизводство, вид, продолжительность, чтобы вечно сидеть на верхушке мировой пирамиды, кто хочет заграбастать все ресурсы и извратить естественное ради изготовления неестественных, ненужных и недолговечных вещей.
Большой белый брат подплыл ко мне: какие указания?
Встречайте гостей, дорогие коллеги, атакуйте, стараясь не появляться надолго на поверхности.
На вереницы вражеских подводных бойцов, и сбоку, и сверху, стали обрушиваться туши белых медведей, которые ударами лап вскрывали черепа и ломали спинные хребты. Модуль управления подводными дронами – мини-субмарину типа Mark 12 – таранил кит, сломав ей рули, а следом он вместе со своими товарищами стал играть ею в водное поло. Раз! – и кальмар-гигант, из тех, кого средневековые моряки почтительно звали кракенами, ухватив дрон своими щупальцами, стал крутить его словно кубик Рубика. Из темной глубины появлялись новые головоногие гиганты и утаскивали вниз одну машину за другой – туда, где их, как орехи, щелкало давление. У головоногой детворы будет много игрушек из серии «а это что такое?».
Техномедузы, как и обычные кишечнополостные, не воспринимаются корабельным гидролокатором. Пусть даже их очень много, а их «зонтики» все ближе к корабельным килям. Когда корабли вплывут в холодец из медуз – те сработают. Ведь их стрекательные клетки, получив искусственную хромосому, стали «пожирателями железа», вызывающими ураганную коррозию, питающимися и размножающимися за ее счет.
Ржавые кляксы покрывают борта кораблей, и вот поплыла бурыми потеками сталь. Сразу во все отсеки пошла вода, никакие помпы и пластыри не спасут. Битва за живучесть проиграна, по сути, не начавшись.
Впрочем, несколько кораблей противника, прежде чем рассыпаться, успели высадить десант в Русской Гавани на Северном острове – боевых «экологов». К ним присоединились уцелевшие боевые пловцы, которые выходили из воды на своих ногах-тумбах и сразу доставали из резиновых мешков оружие. Их системы наблюдения, оптические, электронные, оптоэлектронные, наземного, воздушного и космического базирования, просматривая местность, не замечали никакой опасности. Но из-под снега к супербойцам побежали маленькие пестрые комочки, все увеличиваясь в числе, как распадающиеся атомы плутония во время цепной реакции. И вслед за тем какофония взрывов. Стая леммингов кончала жизнь самоубийством – нередкая у них схема поведения, – только не бросаясь в море, а подбираясь как можно ближе к «котикам», после чего следовала детонация взрывчатого вещества белкового происхождения, образовавшегося в тканях грызунов как результат измененной экспрессии генов.
Сдувшиеся от страха «котики»-невротики звали воздушную поддержку, но ударные дроны не находили целей для атаки. А затем в этот участок Арктики пришло ненастье, сокрыв красное яйцевидное из-за рефракции солнце. Новоземельская бора рванула с центрального хребта к морю, ослепляя радары и ломая крылья БПЛА, сбивая куски глетчера, нависающего над Русской Гаванью, что становились на лету бронебойными снарядами.
Некоторые вражеские машины успели набрать высоту, но выше облаков их встретила туманность ионизированного аэрозоля, как бы случайно вышедшая из баков пролетевшего экранолета «Бе-2600»; и заткнулись системы высокочастотной связи, отрезав операторов командных центров. А сверху дроны были атакованы эскадрильями контрдронов, тоже без опознавательных знаков, чей стайный интеллект был списан с гордых птиц-буревестников. Ах, как ловко склевали они противника. На натовские базы в Гренландии и Норвегии не вернулся ни один из роботов-стервятников, вторгшихся в русский сектор Арктики.
А на земле лютующая мгла окружила оставшихся «котиков», из нее внезапно появлялись клинообразные фигуры хозяев Арктики – белых медведей. С одного удара лапы силой в несколько тонн они завершали карьеру одного военного профи за другим.
Последнего из незамерзающих вражеских пловцов, огромного монстра с десятисантиметровой жировой прослойкой, почти уже не напоминающего человека, я настиг в море в пяти милях к западу от Русской Гавани. Бросок ему на спину не получился; он, мощно крутанувшись вокруг оси, ухватился за обруч подводной дыхательной системы у меня на шее. Одно мгновение – и сорвал бы, но тут я воткнул ему в темя шило из кости мамонта, которое взял на память у Василия Корня. Спасибо, предок, за все.
На следующий день большинство стран третьего мира, почуяв, куда дует ветер, выступили с осуждением агрессии против России.
Из Певека на МурманскЗа последние три года у меня лично, да и вообще на Севморпути, многое изменилось.
Во-первых, я прошел реабиталицию, компенсацию и все такое в клинике генетических фокусов академика Елисеева. У меня нет больше жировой прослойки толщиной в пять сантиметров, гликопротеинов-антифризов и белков-шаперонов, и с экспрессией генов все нормально, как у любого мужика с улицы. То есть я теперь человек. Внешне точно. Хотя иногда еще чувствую свое родство с забортной тварью, мишками, тюлешками и так далее. Но я не совсем уверен, что копия искина ушла от меня, как он пообещал, когда мы завершили работу над транскрипционными активаторами для леммингов.
Я снова старпом на том же старом добром «Пермякове». А дома меня ждет Варя, ну помните, буфетчица с т/х «Вяткалес». Кстати, это у нее был первый рейс после побега из дома: профессорской дочке надоела благополучная питерская жизнь, где всех-то неприятностей – это малое количество лайков под твоей гламурной фоточкой в Сети. Благодаря мне этот рейс оказался у Вари последним, в смысле, нынче она выходит в море только на нашей яхте, где я уже не старпом, а целый капитан.
Похолодание или потепление, но теперь даже пожилое изделие вроде нашего теплохода спокойно проходит любое стеснение льдов, хоть в проливе Лаптева, хоть в Югорском Шаре. Атомные ледоколы с трансформирующимся носом типа «ножницы» режут ледовый слой как бумажку. А на берегу высятся опоры надповерхностной дороги из углеродных нанотрубок – по ней, как заметно с моря, проскакивают искорки поездов. Каждая опора, словно стебель огромного цветка, завершается сверкающим бутоном – это преобразователи энергии ветра и солнца в энергию движения транспортных средств. Благодаря оживленному курсированию людей и грузов по всему Севморпути взошли, как грибы – они и в самом деле похожи на боровичков своими куполами из диамантоидной пленки, – полярные города.
Так что у нас с Варей и сынком Митей дом в некогда заносимом буранами Певеке, где в наше время и зимой можно заниматься джоггингом, глядя на спокойно проникающее сквозь прозрачный купол северное сияние и вдыхая аромат цветущей сирени. А можно и не джоггингом; Митеньке хоть и два с небольшим годика, но он большой любитель решать задачки из области высшей математики. Приходится как-то ему соответствовать. И в кого он только такой способный?
Ирина Черкашина
Чудо-юдо рыба-кит
Небо здесь было огромное и плоское, и море тоже огромное и плоское, параллельное небу. Казалось невероятным, что где-то далеко они все же сходятся в одну линию.
«Как будто сидишь в гребаной коробке для завтраков», – сказал Сандерс, сплевывая за борт.
Земля, впрочем, здесь тоже была плоская, словно бы выглаженная нескончаемыми ледяными ветрами. Норман Вольски сидел на носу катера, правя прямо на торчащие из серо-зеленого моря пологие мрачные холмы, совершенно голые, если не считать белых ледяных языков, сползающих в волны. Если верить картам, это были берега острова с неудобопроизносимым названием Комсомолец, самого северного в архипелаге Северная Земля. Стоял август, и льда в воде почти не было. А ведь, если верить документам, лет сто назад льды здесь вовсе не таяли, и не было даже прибоя…
Сандерс, натянув на лоб шерстяную вязаную шапочку, сидел на корме и грыз спичку – он их все время грыз, наверно, не так давно курить бросил. Смотрел, прищурившись, на скалы впереди и молчал. «Какой из него вулканолог, – подумал Вольски с досадой. – Да у него на лице большими буквами написано, что он майор US Marines! Впрочем, по документам он вулканолог, на «Моргенштерне» числится как вулканолог, а солдафонскую физиономию к документам не пристегнешь».
Вольски нервничал, и чем ближе были берега Комсомольца – тем сильнее. Он-то как раз был настоящим специалистом, гидрографом, соблазнившимся хорошими деньгами от военных. Когда он подписывался на эту авантюру в Сиэтле, перспектива прогуляться в Арктику за чужой счет и «просто понаблюдать» казалась ему весьма привлекательной. Теперь же он трясся от одной мысли о том, что их могут обнаружить русские, ибо на Комсомолец ни Вольски, ни Сандерса никто не звал. Сами пришли.
Третий член группы – парнишка по прозвищу Оз, электронщик, – сидел на дне в обнимку со своим хозяйством, непромокаемыми кейсами с оборудованием. Он застегнул пуховик под самый подбородок, надвинул капюшон, но, судя по мрачному виду, все равно мерз. И трясся от страха ничуть не меньше, чем Вольски.
Вообще-то, Оза звали Вуди Перкинсом, но, судя по глазам, он убил бы любого, кто назвал бы его так вслух – и Вольски его понимал. Не приведи господь иметь такое имечко. Здорово, должно быть, парня дразнили в школе… «Лучше зовите меня Оз, – сказал электронщик, когда группа знакомилась. – Это мой сетевой ник, я привык к нему больше». Впрочем, Сандерс все равно обращался к нему не иначе как «сынок».
– Что, страшно? – рыкнул позади Сандерс. – Не тряситесь так, катер опрокинете. Вольски, скоро эта трещотка замолчит? А то нас на полюсе слышно!
Голос у него был зычный, в самый раз, чтоб командовать на плацу.
– Судя по приборам, должна вот-вот заглохнуть, – крикнул гидрограф, стараясь перекрыть грохот мотора. На самом деле ему не очень хотелось, чтобы катер заглох именно сейчас – до каменных берегов еще плыть и плыть. Но количество горючего в баке было рассчитано точно – чтобы не хватило до земли… И впрямь, спустя минут пять мотор чихнул раз, другой – и умолк.
На Нормана обрушилась тишина – особая, арктическая тишина, сотканная из тяжелого всплеска волн, посвиста ветра и шороха снежинок, которыми то и дело принимались сыпать высокие облака.
– Дальше пойдем на веслах, – велел Сандерс. – Сынок, приготовь свою первую машинку. Держи наготове…
– Я знаю, – буркнул Оз, подтягивая ближе один из кейсов.
Весел было всего две пары, поэтому Вольски и Оз гребли по очереди. Сандерс не сменялся – махал и махал легкими серыми веслами, точно заведенный. Откуда только у него силы берутся? Зато электронщик согрелся и даже капюшон снял, обнажив торчащий из-под шапочки жидкий «хвостик».
Наконец, когда бурые скалы впереди выросли вдвое, Оз бросил весла и потянулся к кейсу.
– Вольски, чего сидишь, как гребаная принцесса, – работай! Ночевать тут собрался?
Вольски подхватил весла. Выпад морпеха он проигнорировал, хотя перспектива ночевать в море при длящемся и длящемся полярном дне представлялась ему весьма сомнительной. Но он все равно время от времени оборачивался поглядеть, чем заняты его спутники. Сандерс, понятное дело, греб, пожевывая спичку. А Оз чего-то ждал, сверяясь с планшетом. Потом аккуратно открыл кейс и извлек оттуда рыбку… Нет, не рыбку. Робота величиной с некрупную сельдь – и очень на нее похожего, за исключением точек датчиков на «голове» и явственно пластиковых плавников. Вместо чешуи «рыба» была покрыта розоватым нанорганическим слоем – чтобы не отсвечивала на радарах.
Оз осторожно поковырялся в «жабрах», что-то переключил, что-то протестировал – «рыба» весьма натурально растопырила плавники и заизвивалась, ну точно только что пойманная. Тогда электронщик без церемоний (но и без лишнего плеска) пустил ее в море, а сам сосредоточенно уставился в планшет.
Минут через десять Вольски начал злиться. Ему что теперь, в одиночку до самого берега грести? Он, конечно, не столь ценный специалист, как Оз, но все равно – где справедливость?
– Идет? – спросил Сандерс электронщика с деланым равнодушием.
– Идет…
– Есть что-то?
Электронщик покачал головой. Да где ж ему оценить, есть или нет – он и дна морского небось в жизни никогда не видел… Сандерс, видимо, сообразил, в чем дело, потому что буркнул недовольно:
– Вольски, глянь. А ты, сынок, возьми у него весла.
Оз принял их с видимой неохотой. Норман уставился в планшет. «Рыба» давала сразу несколько изображений: визуальное, через камеры, эхолокационное, графическое – ползущие параллельно графики перепада температуры, солености, доли растворенных в воде газов… Рельеф дна здесь был неровный, то возвышенности, то впадины, то каменистые россыпи, то темные островки водорослей – на вид бурых, вроде морской капусты. Очень непохоже на дно южных морей, где привык работать Вольски – но, насколько он знал, лет пятьдесят назад здесь не росли даже эти чахлые водоросли, настолько холодным и вечно заледеневшим было море. И никаких следов человеческого присутствия. Вообще.